Сергей Асанов - Тринадцать
Старик с наслаждением втянул дым сигары, немного подержал его во рту и выпустил ароматное облако. Миша понял, что он обращается не конкретно к нему — это было послание миру, которое Ковырзин, очевидно, готовил очень давно. Мешать ему не стоит, пусть говорит.
Но Ковырзин как будто закончил. Вместо продолжения ритуального монолога последовал вопрос:
— А вот ты сюда зачем приперся, историк? Ты сам-то знаешь?
«Старая лиса», — подумал Михаил, но ответить не успел. Зазвонил его сотовый телефон.
Он поднялся с кровати, взял трубку.
— Слушаю.
— Миш, это Владимир… Владимир Петрович который.
— Да-да, слушаю вас. Ну?
Ковырзин в этот момент отогнул занавеску и, прикрыв глаза руками, стал вглядываться в темноту за окном.
— Короче, Миш, — вздохнул Владимир Петрович, — такое дело…
— Ну, говорите уже!
— Петя умер…
У Михаила в горле застрял ком. Он хотел что-то сказать, но не смог — перехватило дыхание.
— Михаил, ты слышишь? Петруха помер, говорю. Не смогли вытащить, в голове оторвалось что-то от ударов, я точно не знаю… Миш, ты узнал, кто это сделал?
Михаил сделал глубокий вдох-выдох и автоматически стал потирать левый висок.
— Я выясню. Оставайтесь на линии.
Он не стал отключаться, опустил руку с трубой.
— Николай Григорьевич!
Ковырзин отвернулся от окна.
— Что-то случилось, молодой человек?
— Да. Два часа назад вы стали свидетелем убийства. Человек, которого избивали на ваших глазах, только что умер, не приходя в сознание. Вы будете продолжать философствовать или совершите какой-то осмысленный поступок?
Старик не дрогнул. Упреки в бесчеловечности на него давно не действовали.
— Я ничего не видел.
— Это ложь.
— Откуда вы знаете?
— Я знаю. Знаю… Николай Григорьевич, вы никогда не были безжалостным убийцей, и весь ваш торжественный монолог об искуплении сейчас не имел большого смысла. Никто не собирается вас казнить, потому что никто даже не помнит о вашем существовании. Но вы видели, кто убивал одного из ваших соседей. Скажите, кто это?
Ковырзин молчал, поглаживая языком редеющий ряд зубов. Сигара умиротворенно дымилась в его руке. Казалось, у старика впереди еще полвека и торопиться ему некуда.
— Николай Григорьевич! Возможно, в эти самые минуты убийца уходит, а вы не хотите помочь его остановить… Грош цена вашей патетике, ветеран невидимого фронта!
Михаил в сердцах едва не плюнул. Он снова приложил трубку к уху.
— Владимир Петрович, вы еще здесь?
— Да, Миш. Я слышал ваш разговор. Старый крыс упрямится?
— Угу. Словом… — «Две секунды на размышление, брат Миха, две секунды!» — …Владимир Петрович, я думаю, надо искать Семенова. Прямо сейчас вместе со своим участковым дуйте к нему. Если еще не поздно…
— Понял, Миш. Я тоже так подумал. Все, давай отбой.
Владимир Петрович отключился. Михаил собрался уходить.
— Семенов, Семенов… — повторил Ковырзин. — Это не тот ли, что с флягой все время ходит? Бизнесмен?
— А вам-то что?
Старик скривился в улыбке, которая, по его мнению, должна была выражать великодушие.
— Ну, тогда вы угадали. До свидания.
— И вам не хворать.
Старик не стал провожать, а Миша и не настаивал — ушел сам и захлопнул за собой дверь.
4…Семенов успел уйти. Участковый и Владимир Петрович застали только его избитую жену, жуткий кавардак в доме, разбросанные по полу бумаги и запах спиртного (удирая, коньячный барон разбил бутылку, содержимое которой хотел перелить во фляжку). Побитая супруга, скрючившись, сидела на краю дивана в чем мать родила, точнее, в чем ее оставил муж. Когда вошли гости, она лишь подняла голову и даже не попыталась прикрыться хотя бы руками.
— Вы бы накинули на себя что-нибудь, вон хоть покрывало, — проворчал Геннадий.
Она смогла говорить лишь через несколько минут, когда Владимир Петрович поднес к ее носу ампулу с нашатырем, которую всегда носил с собой, а Саша метнулся в кухню и притащил стакан холодной воды из-под крана. Женщина рассказала все, как было, — муж допился до чертиков, ворвался в дом и избил, а потом собрал манатки и упорол… «Туда ему и дорога, такой сволочи… не знаю, куда он ушел, понятия не имею… где угодно он может быть, куча адресов… ищите, не знаю, вызовите врачей уже, что ли!..»
Врать она, похоже, была не в состоянии, поэтому ее никто особенно не тормошил.
Вскоре прибежал Михаил. Ему никто не задавал вопросов, потому что было страшно: Миша был не просто мрачен как туча — он был зарождающимся ураганом. Оставалось подождать чуть-чуть, и добрый парень Миша Поречников, который хотел помочь, начнет всех убивать на месте, чтобы не мучились. Саша, когда увидел это лицо, сразу отошел в тень.
Владимир Петрович тоже был в шоке.
— Вот такие дела, Миш, — только и сказал он.
Михаил обратился к хозяйке дома, отдавшейся на милость участкового. Молодой и уставший мент в ожидании медиков отпаивал ее водичкой.
— Дайте мне что-нибудь из вещей вашего мужа.
Она не сразу поняла, чего он хочет, хлопнула мохнатыми ресницами.
— Что-нибудь осталось от вашего мужа, я спрашиваю? Портмоне какое-нибудь, сумка, ремень?
Она кивнула на пол. На толстом ворсистом ковре валялась перчатка. Теплая, с мехом внутри, но почему-то одна.
Миша взял ее в руки, помял немного, потом извинился и ушел на балкон. Чем он там занимался, из хорошо освещенной комнаты не было видно.
— Он ее нюхать будет? — спросил участковый. — След возьмет?
Владимир Петрович знаком попросил его помолчать.
А Михаил действительно пытался «взять след». Он держал перчатку в руке и смотрел вниз с балкона. Это была не очень удачная идея, потому что окно гостиной выходило на пустынный лес. Вряд ли Семенов собирался уйти в партизаны, чтобы несколько лет прятаться в землянке и пускать под откос вражеские автомобили.
Миша вошел в комнату и, не останавливаясь, направился в прихожую.
— Меня не ждите, — бросил на ходу, — я позвоню, если что-нибудь выясню.
Он хлопнул дверью.
— Ну и чудик, — сказал участковый.
— Зато дело знает, — возразил Владимир Петрович.
Мозги у Семенова работали по не совсем обычной схеме. Точнее, они работали очень плохо, а если уж совсем откровенно — они не работали совсем. Только что, вот буквально три-четыре часа назад, его жизнь была вполне безмятежна и предсказуема, он продолжал работать-пить-гулять, и вдруг — бац! — не прозрение Будды, а нечто совсем противоположное. Все полетело к чертям. А ведь всего-то нужно было не совать свой нос туда, где и без тебя хватит энтузиастов. Сиди спокойно в своей клеточке и жди результатов.
Нет, блин, нам надо самим навести порядок! Мы же мачо, е-мое, надо пойти и разобраться!
Хренов мачо, если не сказать хуже!
Все изменилось стремительно. Это как незначительная ошибка на скоростной междугородной трассе: зевнул, чихнул, в глаз что-то попало или просто отвел взгляд в сторону — буквально на тысячную долю секунды, — и вот ты уже налетаешь на встречный грузовик на скорости под сто пятьдесят. А потом следственная бригада дотемна ползает по асфальту и в раскуроченной машине, выискивая причины столь безумного поворота событий, а всего-то делов было — чихнул!
Семенову казалось, что он еще успеет подобрать хвосты и подмести мусор, который после себя оставил, и в те минуты, когда Михаил Поречников несся по его следу, как Мухтар, сорвавшийся с поводка, он именно этим и занимался.
Выскочив на Тополиную улицу, он заказал по телефону такси, дождался его, прыгнул в машину — какую-то темную иномарку, не то иранскую, не то китайскую — и по дороге беспрестанно трепался по телефону.
Он обзванивал людей, которые могли бы помочь ему скрыться на какое-то время. «Да-да, пока все не уляжется, а то здесь такой шухер может подняться… меня могут закрыть и надолго, бл… сам дурак, да я все понимаю, но ты не мог бы… а у кого есть квартирка?..» Ну и так далее.
В какой-то момент водитель стал прислушиваться, а потом уже с трудом удерживался, чтобы не набрать 02. Он испытал бы неописуемое наслаждение, если бы получил возможность проорать в трубку: «Алло, у меня на заднем сиденье сидит маньяк, убийца и растлитель малолетних, я его держу зубами за ногу, но не смогу делать это слишком долго, вызывайте „Альфу“ и „Вымпел“! А-а-а, он меня убьет… передайте моей маме…»
Один раз Семенов действительно гаркнул на него, чтобы не вертел башкой и смотрел на дорогу. Тот не стал прекословить.
Семенов выпрыгнул из машины на людной и шумной даже в этот вечерний час Комсомольской площади в другом конце города. У памятника павшим героям Второй мировой, возле которого вечерами собиралась молодежь с объемными пластиковыми бутылками пива, Семенова уже ждал человек в кожаной куртке и без головного убора. Было видно, что он устал ждать и уже порядком замерз, поэтому когда к нему подплыл пьяный беглец с фляжкой в руке, он встретил его без радушия.
