Йен Колдуэлл - Правило четырех
— Да. Это называется стеганографией. Примерно то же самое, что писать невидимыми чернилами — никто и не догадывается, что там есть как бы двойное дно. Франческо комбинировал, сочетая криптографию и стеганографию. Он прятал загадки внутри самой обычной истории, где их никто не замечал. А чтобы еще надежнее защитить послание, пользовался шифром. В нашем случае нужно сосчитать количество букв в слове «корнута» — их семь, — а потом соединить седьмые буквы текста. Знакомо? Вопрос только в том, чтобы знать нужный интервал.
— И у тебя получилось? Ты сложил все седьмые буквы?
Пол покачал головой:
— Нет, не все. Этот метод применяется только для определенной части книги. И конечно, получилось не сразу. Поначалу выходила какая-то ерунда. Надо ведь знать, откуда начинать, а я не знал. Начни с первой буквы, получается одно. Начни со второй, совсем другое. Здесь снова сыграло роль ключевое слово.
Он достал из папки еще один лист, на этот раз с фотокопией оригинальной страницы из «Гипнеротомахии».
— Здесь, на этой странице, встречается слово «корнута». Если начать счет с первой буквы и сложить все седьмые на протяжении трех глав, то получается скрытое послание Франческо. Я перевел его на английский. Взгляни.
«Добрый читатель, этот год был самым трудным из всех. Оторванный от семьи, я находил утешение лишь в добродетельности человечества, но, путешествуя по водам, увидел, сколь ущербной бывает эта добродетельность. Если прав Пико[41], сказавший, что в человеке заключено все, что он великое чудо, как утверждал Гермес Трисмегист, то где доказательства? Меня окружают с одной стороны жадные и невежественные, которые надеются обрести выгоду, следуя за мной, а с другой стороны — завистливые и притворно набожные, выгода которых в моем уничтожении.
Но ты, читатель, предан тому, во что я верю, иначе не отыскал бы то, что я скрыл здесь. Ты не из тех, кто разрушает, прикрываясь именем Бога, потому как мой текст — их враг, а они — мои враги. Я много странствовал в поисках сосуда для моей тайны. Я искал способ сохранить ее от времени. Римлянин по рождению, я вырос в городе, построенном на все века. Стены его простояли тысячу лет, а слова моих древних соотечественников воспроизводятся и умножаются Альдом и его товарищами по цеху. Вдохновленный этими творцами старого мира, я выбрал те же сосуды: книгу и камень. Вместе они уберегут то, что я даю тебе, читатель, если ты сможешь понять меня.
Чтобы узнать то, что я желаю сказать, ты должен знать мир, как знали его мы. Ты должен проявить себя почитателем мудрости и человеческого потенциала, доказать, что ты не враг мне. Потому что зло близко, и даже мы, принцы нашего времени, страшимся его.
Так продолжай же, читатель. Стремись понять меня. Путешествие Полифила становится труднее, как и мое, но я еще многое должен поведать тебе».
Я перевернул страницу. Пусто.
— А где остальное?
— Это все. Чтобы узнать больше, надо решить другие головоломки.
Я посмотрел на страницу, потом на него. Из дальнего уголка сознания, оттуда, где укрывались беспокойные мысли, донесся звук, похожий на легкое постукивание. Так обычно постукивал мой отец, когда был взволнован. Его пальцы отбивали ритм «Рождественского концерта» Корелли, и все, что им требовалось, — это какая-нибудь поверхность.
— Что ты собираешься делать? — спросил я, пытаясь удержаться за настоящее.
Но в голове уже сформировалась другая мысль: Арканджело Корелли завершил свой концерт в эпоху начала классической музыки, за сотню с лишним лет до «Девятой симфонии» Бетховена. Но даже при жизни Корелли послание Колонны ждало своего первого читателя больше двух столетий.
— То же, что и ты, — ответил Пол. — Мы собираемся найти следующую загадку Франческо.
ГЛАВА 13
Коридоры в общежитии пусты, и мы с Джилом бредем по ним, едва волоча ноги. Все здание как будто наполнено тишиной.
Включаю телевизор к выпуску новостей, чтобы узнать, что случилось. Местные станции дают репортаж об Олимпиаде Голых, в самом конце успев отредактировать и смонтировать снятый материал, и бегуны во дворе Холдера проплывают в белой дымке, как попавшие в банку светлячки.
Уже в самом конце выпуска ведущая снова появляется на экране:
— А вот и еще одна новость в дополнение к главной сегодняшней теме.
Джил выходит из спальни.
— Мы уже сообщали ранее об инциденте в Принстонском университете. Только что стало известно, что несчастный случай, который свидетели описывают как неудачный розыгрыш, привел к трагическим последствиям. Официальные лица из медицинского центра Принстона подтвердили, что пострадавший, предположительно студент университета, скончался. В подготовленном заявлении шеф местной полиции Дэниел Стаут повторил, что следствие продолжает изучать возможность, цитирую, «присутствия неслучайных факторов». Между тем администрация университета обращается ко всем студентам с просьбой оставаться в своих комнатах или, если возникает необходимость выйти, передвигаться группами. — Ведущая в студии поворачивается к своему напарнику: — Ситуация определенно нелегкая, учитывая то, что мы видели ранее в Холдер-Холле. Мы еще вернемся к этой теме в последующих выпусках.
— Умер? — Джил недоверчиво качает головой. — Но разве Чарли…
Он умолкает, так и не договорив.
— Студент.
После долгой паузы Джил смотрит на меня.
— Даже не думай об этом, Том. Чарли бы сказал.
У стены, неудобно накренясь, стоит купленная для Кэти картина. Я набираю номер офиса Тафта, когда из своей спальни появляется Джил с бутылкой вина.
— Держи.
— Что это?
Телефон в институте звонит и звонит, но трубку никто не снимает.
Джил проходит к самодельному бару, который он оборудовал в углу комнаты, и берет два бокала и штопор.
— Мне надо расслабиться.
У Тафта по-прежнему никто не отвечает, и я с неохотой кладу трубку. Мне плохо, меня тошнит, но Джил выглядит еще хуже.
— Что-то случилось?
Он разливает вино по бокалам и поднимает свой.
— Выпей, это хорошее вино.
Да.
Наверное, ему просто не хочется пить одному, но меня при мысли о вине начинает выворачивать.
Он ждет, и я все же пригубливаю. Бургундское обжигает гортань, зато производит прямо противоположный эффект на Джила. Его состояние улучшается прямо на глазах. Я ставлю стакан на стол. Снег волнами прокатывается через лужи света, лежащие под фонарными столбами. Джил приканчивает второй стакан.
— Полегче, — говорю я. — Ты же не хочешь мучиться от похмелья на балу.
— Да, конечно, — бормочет Джил. — Завтра утром мне надо заниматься заказами. Назначили на девять. Боже, я даже на занятия так рано не хожу.
Получается чересчур резко, что замечает, похоже, и сам Джил. Подняв с пола пульт дистанционного управления, он включает телевизор.
— Посмотрим, что у них новенького.
Другие станции сообщают только то, что нам уже известно, и Джил, убедившись в отсутствии свежей информации, встает и берет с полки кассету.
— «Римские каникулы», — говорит он и снова садится.
На его лице появляется мечтательное выражение.
Снова Одри Хепберн. Вино на время забыто.
Чем дольше идет фильм, тем отчетливее я понимаю, что Джил прав. Тяжелые мысли постепенно отходят на второй план, и вот уже все мое внимание приковано к Одри.
Через некоторое время я замечаю, что Джил начинает отвлекаться, и приписываю это действию вина. Он то трет рассеянно лоб, то слишком долго смотрит на свои руки. Может быть, думает об Анне, которая порвала с ним, когда я был дома. Чарли сказал, что все дело в его загруженности, подготовке к балу, сдаче диссертации и прочем. Сам Джил упорно отказывается говорить на эту тему. Анна с самого начала была для нас загадкой: он никогда не приводил ее в общежитие, хотя в «Плюще», как я слышал, они не расставались. Она, единственная из его подружек, не различала нас по голосам, никак не могла запомнить имя Пола и никогда не заглядывала в комнату, если знала, что Джил не один.
— Знаешь, кто похож на Одри Хепберн? — неожиданно для меня спрашивает Джил.
Я снова набираю номер Тафта.
— Кто?
— Кэти.
— Почему ты так думаешь? — удивленно спрашиваю я.
— Не знаю. Я наблюдал за вами вчера вечером. Вы отлично смотритесь вместе.
Он говорит это так, словно хочет убедить себя в том, что в мире есть нечто надежное и постоянное. Я мог бы ответить, что и у нас с Кэти не все так гладко, как может показаться со стороны, что не только у него бывают трудности в отношениях, но понимаю, что сейчас это было бы неуместно.
— Она твой тип, Том, — продолжает он. — И умна. Черт, иногда я не понимаю и половины из того, что Кэти говорит.
Я кладу трубку, так и не дождавшись ответа.
