Йен Колдуэлл - Правило четырех
При всем возбуждении той ночи, не думаю, что я сознавал все последствия случившегося. «Гипнеротомахия» пробралась в мою жизнь и перенесла меня через реку, пересекать которую я вовсе не собирался. Нам оставалось лишь постичь значение ошибки святого Иеронима, применившего по отношению к Моисею слово «cornuta» и таким образом снабдившего пророка рогами. Но в течение всей следующей недели бремя это нес осчастливленный Пол. Мне же осталась роль наемного убийцы, его последнего оружия в борьбе с «Гипнеротомахией». Я думал, что сумею удержаться в этой роли, сохранить дистанцию, избежать прямого контакта с книгой.
Пол вернулся в библиотеку, сгорая от нетерпения, предвкушая возможности, которые сулило наше открытие. Я же отошел в сторону и вскоре сделал еще одно открытие. Остается только гадать, какое впечатление произвел человек, исполненный важности и гордости после успеха в поединке с Франческо Колонной.
Мы познакомились на чужой территории, где тем не менее чувствовали себя как дома: в «Плюще». По крайней мере я проводил там не меньше вечеров, чем в своем клубе. Она же еще за несколько месяцев до избрания лопала в число любимчиков Джила, и именно у него первого появилась мысль познакомить нас.
— Кэти, — сказал он, затащив меня к себе однажды субботним вечером, — рад представить тебе моего друга Тома.
Я лениво улыбнулся, думая о том, стоит ли стараться ради какой-то второкурсницы.
Она заговорила, и я вдруг почувствовал себя мухой, залетевшей в бутон цветка-убийцы и обнаружившей вместо нектара смертельную ловушку.
— Так это ты Том? — проговорила Кэти и качнула головой, как будто мое лицо в точности совпало с портретом преступника на стенде «Их разыскивает полиция». — Чарли рассказывал мне о тебе.
Если тебя описал кто-то вроде Чарли, то хорошо хотя бы то, что хуже дальше быть просто не может, а значит, самое страшное позади. Вероятно, он встретил Кэти в «Плюще» несколькими днями раньше и, узнав о планах Джила, решил подготовить почву, сделав это в силу своего понимания, что хорошо и что плохо.
— И что же он тебе рассказал? — поинтересовался я, стараясь придать голосу оттенок беспечности.
Она ненадолго задумалась, вспоминая, что именно он сказал.
— Что-то из области астрономии. О каких-то звездах.
— Понятно, про белого карлика. Это такая специфическая шутка.
Кэти нахмурилась.
— Я тоже ее не понимаю, — поспешно добавил я, пытаясь не испортить первое впечатление. — У меня другие интересы.
— Литература? — спросила она.
Я кивнул. Джил успел предупредить, что Кэти занимается философией.
— И кто же твой любимый писатель?
— На такой вопрос невозможно ответить. Кто твой любимый философ?
— Камю, — без колебаний ответила она, хотя я спросил чисто риторически. — А любимый писатель — Рей.
Похоже, мне устроили проверку. Я никогда не слышал о Рее. Может быть, какой-нибудь модернист вроде Т.С. Элиота?
— Поэт? — наугад предположил я, представляя ее у камина с книгой на коленях.
Кэти моргнула и впервые за время нашего разговора улыбнулась.
— Он написал «Любопытного Джорджа», — рассмеялась она.
Мне ничего не оставалось, как смущенно отвести глаза.
В этом, наверное, и был рецепт наших отношений. Мы давали друг другу то, что не рассчитывали найти. К тому времени я уже научился не разговаривать с девушками на профессиональные темы, потому что, как наставлял Джил, даже поэзия может погубить романтику, если обсуждать ее всерьез. Кэти это правило пришлось не по вкусу. На первом курсе она встречалась с одним парнем, игравшим в лакросс[39], которого я знал по литературным семинарам. Умница и красавец, запросто обращавшийся с Пинчоном и Делильо[40], он тем не менее упорно отказывался говорить о них за пределами класса. Ее это сводило с ума: как можно воздвигать такие стены между работой и игрой? Как можно так делить свою жизнь? За двадцать минут разговора в «Плюще» мы оба увидели что-то, что нам понравилось, — готовность обходиться без стен или, может быть, нежелание их поддерживать. Джил тешил себя тем, что составил такую идеальную пару. Я и сам не заметил, как стал с нетерпением дожидаться уик-эндов, выискивать ее взглядом в перерывах между занятиями, думать о ней перед сном, в душе, на контрольной. Через месяц мы уже встречались.
Будучи старше, я считал своим долгом привносить нажитую опытом мудрость во все, что мы делали, а потому старался избегать незнакомых мест и чужих компаний. Как известно, за увлечением следует близость, и два человека, считающие себя влюбленными, оставшись наедине, могут вдруг обнаружить, что на самом деле знают друг о друге совсем мало. Вот почему я выбирал для встреч клубы и студенческий центр, соглашаясь на библиотеки и спальни только в редких случаях, когда в голосе Кэти звучали особенно нежные нотки, а взгляд становился откровенно призывным.
Как обычно, Кэти сама объяснила мне, что к чему.
— Давай сходим куда-нибудь пообедать, — предложила она однажды вечером.
— В твой клуб или мой?
— В ресторан. По твоему выбору.
Мы встречались меньше двух недель, и я еще не знал о ней слишком многого. Обед вдвоем представлялся мне рискованным предприятием.
— А ты не хочешь пригласить Триш или Карен?
Триш и Карен жили с ней в общежитии, и в их компании я бы чувствовал себя в безопасности. Особенно ценной представлялась мне Триш, которая почти ничего не ела, зато редко молчала.
Кэти повернулась ко мне спиной.
— Можно было бы позвать и Джила, — сказала она.
— Конечно.
Комбинация получалась довольно странная, но чем больше компания, тем спокойнее.
— А как насчет Чарли? Он, по-моему, всегда голодный.
Только тогда до меня дошло, что Кэти вооружилась сарказмом.
— В чем проблема, Том? — спросила она, поворачиваясь ко мне. — Боишься, что нас кто-то увидит?
— Нет.
— Тебе со мной скучно?
— Конечно, нет.
— Тогда что? Думаешь, мы вдруг поймем, что плохо знаем друг друга?
Я замялся.
— Да.
Кэти, похоже, удивилась.
— Как зовут мою сестру? — спросила она после паузы.
— Не знаю.
— Я очень религиозная?
— Не уверен.
— Я ворую деньги из баночки для пожертвований, когда мне недостает мелочи?
— Возможно.
Кэти улыбнулась:
— Ну вот, с тобой ничего не случилось.
Мне еще не приходилось встречать человека, который бы был так уверен, что хочет узнать меня лучше. Похоже, она нисколько не сомневалась, что все сложится как надо.
— А теперь пойдем в ресторан.
Кэти взяла меня за руку, и мы пошли.
Через девять дней после того, как мне приснился сатир, Пол появился с первыми результатами.
— Я был прав, — гордо заявил он. — Некоторые части книги написаны шифром.
— Как ты это вычислил?
— Корнута — слово, использованное Иеронимом применительно к Моисею, — есть тот самый ответ, получить который хотел Франческо. Правда, в случае с «Гипнеротомахией» обычные приемы подстановки не срабатывают. Посмотри…
Он протянул мне лист бумаги с двумя строчками букв.
абвгдеёжзийклмнопрстуфхцчшщъыьэюя КОРНУТАБВГДЕЁЖЗИЙЛМПСФХЦЧШЩЪЫЬЭЮЯ— Здесь, конечно, все упрощено, но это только для примера. Верхний ряд — открытый, нешифрованный текст. Нижний ряд — зашифрованный текст. Ты уже обратил внимание, что зашифрованный текст начинается с нашего ключевого слова, «корнута»? Все остальное — обычный алфавит, из которого удалены буквы ключевого слова.
— И как это работает?
Пол взял со стола карандаш и начал обводить буквы.
— Предположим, ты хочешь написать слово «привет». Начинаешь с верхнего ряда и находишь букву «п». Потом ищешь ее эквивалент в нижнем ряду. В данном случае это буква «й». Проделываем то же самое с остальными буквами и получаем слово «йлгртп».
— И Колонна использовал слово «корнута» таким вот образом?
— Нет. К пятнадцатому-шестнадцатому векам при итальянских дворах применялись гораздо более сложные системы. Альберти, написавший трактат по архитектуре, который я показывал тебе на прошлой неделе, изобрел полиалфавитную криптографию. Ключ в ней меняется через каждые несколько слов.
Я стучу пальцем по листку:
— Но Колонна не мог пользоваться таким шифром. Здесь же получается какая-то несуразица. Йлгртп! В книге было бы полно подобных слов!
Пол расцвел в улыбке:
— Вот именно! Сложные методы шифрования не дают читаемого текста. Но «Гипнеротомахия» — особый случай. Ее зашифрованный текст можно читать как обычную книгу.
— Значит, вместо шифра Колонна использовал загадки?
— Да. Это называется стеганографией. Примерно то же самое, что писать невидимыми чернилами — никто и не догадывается, что там есть как бы двойное дно. Франческо комбинировал, сочетая криптографию и стеганографию. Он прятал загадки внутри самой обычной истории, где их никто не замечал. А чтобы еще надежнее защитить послание, пользовался шифром. В нашем случае нужно сосчитать количество букв в слове «корнута» — их семь, — а потом соединить седьмые буквы текста. Знакомо? Вопрос только в том, чтобы знать нужный интервал.
