Екатерина Лесина - Волшебный пояс Жанны д’Арк
— Не терзай себя, — сказала Жанна с улыбкой и положила хрупкую ладонь на руку Жиля. — Все случится именно так, как тому должно быть… Вы пришли вовремя.
— Для чего?
— Для того чтобы отвезти меня к королю.
— И зачем нам делать это?
— Затем, что ты хочешь короля обмануть. Ты думаешь, что ты умнее прочих… но правда в том, что в твоей лжи нет надобности. Ты, конечно, не поверишь в это. Пускай. Мы мыслим по-разному, но цель у нас одна.
— И какая же?
— Освободить эту благословенную землю.
Она произнесла это просто, но Жиль вдруг поверил, что с этой девушкой у них получится… она ведь и вправду святая…
— Не спеши, Жиль, — сказали оба одновременно. И Гийом вновь усмехнулся:
— Ты сумела меня удивить, но этого мало… Понимаешь ли ты, что король не поверит просто так крестьянской девке, которая заявляет, будто с нею беседует архангел? Он подвергнет тебя многим испытаниям… Не он сам, но ученые мужи, которые будут из шкуры лезть, желая доказать, что ты, Жанна, самозванка. В лучшем случае самозванка. В худшем же — ты одержима бесами.
Жанна кивнула и ответила:
— Ты поможешь мне.
— Помогу, — согласился Гийом. — А ты поможешь нам. Будешь делать так, как я скажу. Для начала тебе надобно научиться ездить верхом…
…И с мечом управляться.
…Играть в придворные игры, хотя сию науку Жанна постигала весьма неохотно, утверждая, что наука эта — пустая, и Жиль был с нею согласен. Но Гийом был непреклонен.
— Зачем ей это? — не выдержал как-то Жиль.
Он пытался объяснить Жанне правила игры в кольца, но та не слушала. До нее вновь снизошел архангел Михаил, который, судя по всему, оказался куда более занятным собеседником.
— Затем, друг мой, что ее должны признать при дворе. — Гийом вновь перебирал костяшки четок. Не молился, нет, за прошедшие недели Жиль успел понять характер приятеля достаточно, чтобы увериться — тот и вправду богохульник. Сам Жиль, конечно, в вере не упорствовал, но все же молился.
— Она должна отличаться, но не быть чужой… Она родом из черни, той самой презираемой тобою черни, на которую наши дворцовые игроки и не глянут… а надо, чтобы поглядели. Послушали. Поверили.
— Я думал, тебе нужна не их вера…
— Не только их. Но все с чего-то начинается. Мы не можем привести ее на площадь и сказать: вот вам святая, люди. Верьте в нее. Нет, дорогой мой, так не выйдет… мы должны продумать все…
И Гийом думал.
Ему нравилось.
Пожалуй, безумная девица из грязной деревни сумела понять его лучше, чем кто бы то ни было, включая собственных родителей Гийома, слишком занятых, чтобы уделить ему время.
Эта девка была странной, но странность ее не пугала, скорее завораживала. Гийому нравились необычные люди, поскольку в большинстве своем люди представляли собой сплошную унылую серость, примитивную в своих страстях и желаниях. И чем дальше, тем скучнее было с ними.
А Жанна… она и вправду верила, будто слышит голоса… и в этой своей вере творила вещи преудивительные… каждое слово, ею произносимое, становилось едва ли не откровением. И Гийом знал, что найдутся те, кто оценит…
Главное — не спешить.
Сделать все по уму. Так, чтобы не связали с ним… так, будто бы она сама… Он же будет наблюдать издали. Помогать. И присматривать. А потом, когда игра закончится, получит свою награду…
— Как ты думаешь, у нее получится? — Жиль де Ре нарушил мысли, заставив Гийома поморщиться. Все-таки Жиль, пусть и выгодно отличался от прочего придворного сброда некой образованностью, был удивительно узколоб и нерешителен.
Нет, во всем, что касалось боя, приятелю равных не было, но вот политика… политика — дело тонкое. И следовало признаться, что мысль о собственном превосходстве доставляла Гийому небывалое удовольствие. Ради этого удовольствия, а еще в силу явной полезности Жиля, он и держал приятеля при себе…
— Получится. Только не у нее. У нас, — сказал Гийом.
К ужину Жанне прислали платье.
Черное.
Маленькое. И выглядевшее почти скромным. Оно было таким вызывающе обыкновенным, что Жанна не удержалась, примерила. А примерив, не смогла отказаться.
— Она пытается тебя купить. — Ольга вошла без стука и, остановившись на пороге, обвела комнату придирчивым взглядом. — Не верь ей, девочка… беги отсюда…
— Куда?
— Куда-нибудь. — Глаза Ольги влажно поблескивали, и выглядела она… Странно?
Пустая.
Жанна знает правду про Ольгу, она видела портрет той светловолосой девушки, в которой нет ничего, помимо карамельной сладкой красоты.
— Зачем вы пришли? — В платье, которое сидело идеально, Жанна чувствовала себя настолько уверенно, что в голову прокралась крамольная мысль выставить вон незваную гостью.
— Поговорить… всего-навсего поговорить… Ты же не боишься разговоров, деточка?
— Не боюсь, тетушка, — ответила Жанна.
Ольга улыбнулась, и лицо ее, все еще красивое, вдруг сделалось похожим на звериную морду.
— Вот и замечательно… давно следовало… сразу, как ты появилась… я понадеялась, грешным делом, что ты сама все поймешь… сделаешь правильные выводы…
— А я не поняла?
Непонятливость за Жанной водилась, вот только она подозревала, что ныне дело вовсе даже не в ней, а в той комнате с портретами, в поясе и в грядущем ужине.
Неспроста ведь старуха попросила остаться.
— Увы… увы… — Ольга тщательно притворила дверь. — Ты хорошая девочка… милая довольно…
Ольга озиралась.
Искала что-то? Что именно? Уж не пояс ли? Или что попроще? Набор серебряных ложечек? Раритетную вазу? Браслет с алмазами, который Жанна наглым образом попыталась украсть? Интересно, к слову, почему не использовали этот метод… или в камерах дело?
Кирилл ведь упоминал про камеры, но он про те, которые были давно, еще в его детстве… и вряд ли с тех пор старуха стала менее подозрительна.
Значит, за Жанной наблюдают…
…И если так, то понятно, почему больше не было покушений: кто станет покушаться на человека, который находится под присмотром?
А в сад Жанна гулять не выходит… и вообще почти не выходит из дома.
— Я хочу тебе кое-что рассказать… — Ольга, так и не дождавшись приглашения, присела.
Ногу на ногу закинула… А ноги красивые, стройные.
— Зачем?
— Затем, чтобы ты поняла: маме нельзя верить… Я имею в виду свою маму.
Ольга всегда знала, что мама ее не любит.
Вот Женька — дело другое. Женька маму радовала, училась хорошо и спортом занималась, и грамоты ей вручали, и медали. У Галины же был талант, которым восхищались. А вот Ольгу провидение обделило.
— Старательная девочка, — осторожно хвалили учителя и добавляли: — Красавица, каких мало…
Потом, позже, разглядывая детские фотографии, Ольга пришла к выводу, что и вправду была чудо до чего хороша. Светловолосая, синеглазая, она походила на сказочную принцессу.
Вот только принцессы не носили скучную школьную форму.
И не стирали воротнички… Мама почему-то полагала, что делать это надлежит самим девочкам, как и глажка, и пришивание этих самых воротничков к платью. А ведь домработница имелась, сухая, вечно недовольная тетка с завистливыми глазами.
Нельзя сказать, что жизнь Ольги вовсе была беспросветна. Нет, у нее имелись и подруги, и друзья, и школьные учителя многое прощали, хотя и не уставали сравнивать Ольгу с сестрами, и та постепенно сама уверялась, что ни на что не способна.
Зато красива.
Красоте завидуют. И хотят прикоснуться. Ведь недаром с Ольгой стремятся дружить все девчонки в классе… и мальчишки на нее заглядываются…
— Ох и бедовая девка вырастет, — сказала как-то домработница, к которой мама относилась как-то слишком уж снисходительно. А ведь прислуге волю давать нельзя.
Ольга не знала, где слышала это, но с высказыванием была всецело согласна. Если бы мама не попустительствовала, то и домработница вела бы себя иначе, с большим уважением. А то смотрит на Ольгу свысока, насмехается… и приказы не выполняет.
Кофе делать отказалась.
Сказала, что Ольге рано… А ей не рано, ей уже пятнадцать! И она все-то распрекрасно в жизни понимает! И точно знает, чего ей хочется — замуж.
Нет, не за Кольку из параллельного, который в Ольгу влюбленный, а потому ведет себя дурак дураком… И не за Ивана, он старше на год и курит папины папиросы, а порой приносит и Ольге, но папиросы горькие, и от них зубы желтеют.
Зубы Ольга портить не желала.
