Лидия Ульянова - Размах крыльев ангела
– Григорий Палыч, – Маша состояние Пургина прекрасно понимала, – я справлюсь. Не нервничайте так. Вы западные фильмы смотрите? Там женщина рожает и через две недели выходит на работу. И я смогу. Я все налажу и смогу. Вот увидите, все будет хорошо.
– Хорошо если хорошо. А если у тебя какие-нибудь болезни начнутся или у ребенка?
– Да что вы каркаете-то раньше времени? – в сердцах прикрикнула Маша.
Пургин даже на повышенный на него голос не отреагировал, только глубоко вздохнул, крепко потер ладонями лицо, взъерошил волосы. Нет, последнее дело баб на работу брать, с мужиками надо работать, с мужиками, они таких подлянок не подбрасывают. Но Машка, надо отдать ей должное, работала замечательно, на совесть, пример любому мужику.
Пургин успел изучить Машкин характер, но на всякий случай, имея малюсенькую надежду, печально спросил:
– А может, можно еще что-то сделать? Ты ж молодая, будут у тебя дети… Ты вот работать совсем научишься, я тебя в область возьму, квартиру куплю…
Как у них, у мужиков, все просто: не этот ребенок, так другой, не сейчас, так потом. И еще квартирой в области соблазняет, гад такой. Маша даже задохнулась от возмущения.
– Я, Григорий Павлович, этого ребенка вымучила, выстрадала и долго ждала. Я, чтобы с вами не поссориться, лучше даже сделаю вид, что последних ваших слов и не слышала. Вы мне работу поручили, я за нее отвечаю, сказала все сделаю, значит, сделаю. Вам ведь результат главное? Будет вам результат.
– Ну ладно, ладно, – сдался он под ее бешеным напором. – Может и правда все хорошо будет…
У Маши в конторе произошла неприятная сцена.
С самого утра заявилась завпрод Нюся, присела, для виду порешала с Машей несколько мелких вопросов, а потом безо всякого перехода огорошила:
– Мария, я считаю, что ты что-то делать должна, меры принимать. У тебя скоро ребенок родится, а ты спокойно смотришь, как твой мерин мою Светку обхаживает. Он же, подлец, поматросит и бросит, а девке страдать! Девке нужно думать, как замуж выходить, а она днями с твоим Сашкой хороводится. Люди уже и в Норкине их вместе видели. Я тебя, Мария, по-хорошему предупреждаю, уйми кобеля своего, а то я сама за дело возьмусь.
Маша давно уже знала, что Македонский гуляет. Невозможно об этом не знать. Можно не хотеть видеть, можно закрывать глаза, можно обманывать себя, но не знать нельзя. Не чувствовать невозможно. Мария спасалась тем, что просто-напросто гнала от себя эту мысль, гнала словно назойливую муху. Странно, но Мария не ревновала, никогда не ревновала и ни к кому. Ни к хозяйке, у которой снимал Македонский полдома в Норкине, ни к рыночным норкинским торговкам, ни к неизвестным ей дамам и дамочкам. Противно, да, было. Брезгливо было. Словно приходится пить грязную воду, когда мучит жажда, а другой воды напиться взять неоткуда. А жаль не было, и обидно не было. Она и сама с ним спала, дети же иначе не родятся, она хоть и Мария, но в непорочное зачатие не верила. Но вплотную, глаза в глаза, она столкнулась с изменой мужа только сейчас, в Нюсином лице.
От абсурдности ситуации Мария даже рассмеялась.
– Нюся, ты в своем уме? Твоя дочка путается с чужим законным мужем, и ты же еще приходишь права качать? Ты бы объяснила девочке своей, что нехорошо с женатыми дяденьками дружить. Рассказала бы, что женатый дяденька – это чужой каравай, а чужое брать некрасиво.
Хотела присовокупить, что девке нужно учиться и книжки читать, а не думать, как замуж выйти поскорее. Да ладно, не Машино это дело.
Завпрод Нюся такой реакции на свои слова не ожидала. Она Машу на людях всегда привечала, разговаривала почтительно, но не любила, потому как Маша периодически с Нюсиным воровством боролась не на шутку. И сейчас она хотела доставить Маше побольше боли, заставить ее страдать и мучиться, толкнуть на семейную сцену, на конфликт, может быть, на слезы на Нюсином плече. Только Маша была уже не та, что приехала в Лошки какое-то время назад, совсем не та, держать удар научилась. Мария ни на какой конфликт идти не собиралась, как не собиралась и слезы при Нюсе распускать. Выпроводила Нюсю жестко и решительно.
Но с Македонским вечером решила все же поговорить.
Не успела пережить это, как в дверь несмело постучались.
Кто еще? Неужели очередная обиженная Македонским дева? Или, того хуже, ее мамаша? Нет, с мамашей у них в Лошках только Светка, остальные самостоятельные.
– Войдите.
Дверь наполовинку приоткрылась, и на пороге возник мальчишка лет пяти.
– Здравствуйте, тетя. Я к тебе в гости пришел.
– Проходи, раз пришел, – засмеялась Маша, обрадовалась. По понятным причинам маленькие дети в последнее время волновали ее особенно сильно, притягивали к себе. Только вот незадача, детей в Лошках не было, потому что не было школы. Дети приезжали к родителям только на каникулы, остальное время жили в городах с бабушками и дедушками. А совсем маленьких детей, дошколят, и вовсе не было – Лошки место непутевое, больше неустроенные живут, не до детей. Маше же постоянно хотелось с кем-нибудь нянчиться, целовать, вдыхать запах тонких детских волос, сжимать в ладони ручку с маленькими горячими пальчиками.
– Мне дядя сказал, что у тебя есть собачка, и ты мне разрешишь с ней поиграть. – Парнишка деловито расставил точки над «и»: не по пустякам пришел, а с серьезным делом – на собачку посмотреть.
Собачку Маша сегодня оставила дома. Незабудка к старости утратила былую лихость и шустрость, больше хотела лежать, особенно в плохую погоду – суставы ломило. Конечно, беспрекословно шла, когда звали с собой, но Маша все понимала и Незабудку берегла, в дождь просто так ее в контору не таскала.
– Хорошо, сходим с тобой к собачке в гости. Только посиди, подожди немножко, я сейчас закончу дела. Ты пока мне расскажи, кто ты такой хороший будешь. Я, например, Мария.
– Я Колька, тети-Валин племянник. Тетя Валя в город уехала по делам, а мне велела хорошо себя вести и к людям не приставать. Я ведь к тебе не приставаю?
– Не пристаешь, – согласилась Маша, проворно вбивая цифры в таблицу. – А как же ты один? Ты же, наверно, есть хочешь. Ты обедал сегодня?
– Мне тетя Валя оставила молоко и булку с колбасой, а еще прянички мои любимые. Она мне из города еще привезет, потому что я эти все уже съел.
– Давай мы с тобой сейчас пойдем ко мне в гости, пообедаем по-настоящему, а потом с собакой поиграем. Ты разве не знаешь, что мальчики обязательно должны суп есть, чтобы вырасти большими?
Сказки про суп Колька слышал много раз, а в сказки он не верил. Суп, считал Колька, – это такой вид наказания, легкая его разновидность, а за что наказывать всегда найдется. Попытался выторговать бонус.
– Я суп съем, а ты мне что? Прянички у тебя хоть есть?
– У меня есть пирог с яблоками, он не хуже пряников. – Маша закрыла все окна, вышла из программы, выключила компьютер. – Пойдем.
Они пообедали, немножко помучили вяло сопротивляющуюся Незабудку, заставляя ее непонятно зачем приносить обратно кидаемую к забору палку, сходили погулять – посмотреть, как рисует расположившийся на пригорке Степаныч очередной свой пейзаж. И уже возвращались обратно, когда навстречу им выбежала из-за поворота всклокоченная Валентина.
– Колька, бесов сын, ты что тут делаешь? Убью сейчас на месте! Я что тебе сказала делать?…
Вид у Валентины был испуганный и отчаявшийся, она тяжело дышала, прижимала руку к животу под грудью, словно пыталась удержать рвущееся наружу сердце.
– Валя, Валюша, зачем ты так? – попыталась успокоить Маша. – Это я виновата, я его увела. Ты, наверно, волнуешься, что мальчик пропал, только я не знала, что ты уже вернулась.
– Машенька, да у него же краснуха. – В голосе Валентины звучала тревога. – Тебе ни в коем случае нельзя с ним рядом, особенно если ты сама не болела. Его из города сестра ко мне специально отправила, потому что еще двое детей и соседка по дому на шестом месяце. Он же заразный, гад такой! Убью!!!
Последняя угроза относилась к маленькому Кольке.
– А че я? Я ниче… – плаксиво заныл Колька. – У меня уже прыщики почти прошли, только на попе остались.
– Прыщики! Я тебе что сказала делать? Я тебе сказала дома во дворе сидеть и ни к кому не приставать, так ты ж, холера, именно к ней прицепился! Медом тебе у нее намазано?
– У нее пирог с яблоками, вкусный, ы-ы-ы… Я не виноватый, мне дяденька сказал, что она играть любит и что у нее собачка есть. Ы-ы-ы…
Валентина деловито уточнила:
– Ты давно с ним?
– Полдня. – Маша и сама перепугалась. Она знала, что при краснухе матери у плода возникают необратимые уродства и патологии, иногда несовместимые с жизнью. Проходила в институте.
– Целовалась с ним?
– Да, – тихо и обреченно ответила Маша. – И одно яблоко с ним ела.
– Ну, помогай тебе Господь, девочка. – Валентина глубоко вздохнула, крепко притянула к себе горемычного Кольку, прижала к бедру. – Ладно, может быть, еще все обойдется, не переживай раньше времени…
