Сергей Валяев - Топ-модель
Словом, бесславный конец извращенцу приближался со скоростью невидимых ночных самолетов, гул которых то появлялся, то исчезал с некой плановой регулярностью.
Мы, девушки, хотели ехать с оперативной группой и Арамисом II, однако Максим проявил удивительную настойчивость, и пришлось остаться ждать результата в машине.
У меня были сомнения по поводу того, что передовому и доблестному отряду с опытной псиной удастся сразу выйти на след маньяка. Своими сомнениями поделилась с Евгенией. Та согласилась: да, слишком было бы просто. Если действует больной изощренный ум, то перед нами самые радужные перспективы.
— В каком смысле? — не поняла я.
— У него есть некая цель, — курила Женя. — И он её будет добиваться.
— Какая цель?
— Подозреваю, о приглашении в Третьяковскую галерею или в Большой театр речь не идет.
— Тогда о чем?
— Отстань, Машка. Сама догадайся.
— И что делать?
— Готовиться к затяжным боям, — ответила двоюродная сестра. — Максим уже идет по следу, сестры Миненковы готовы подключиться, — выбросила сигарету в напряженную от гула ночь. — В крайнем случае, обратимся к этому твоему…
— К кому? — поспешила.
— К Алексу Стахову.
— К охотнику на людей? — открыла рот.
— Именно к нему. А почему бы и нет? Это его профессия искать всякую мерзопакостную шушель.
— Шушель, — засмеялась я. — Это что ещё за „шушель“ такая?
Оказывается, бабуля Евгении так называла попрошаек, ходящих по квартирам: конечно, они люди, говорила старушка, но шушель. Я добавила, что по сравнению с нашей шушелью, прежние попрашайки — есть сама невинность. Женя развила эту мысль: нынче очень удобная питательная среда для всевозможной швали, и поэтому неудивительно, что всякий сексуальный гнус заполняет наши города.
— И что делать? — повторила я.
— Выжигать каленым железом, — ответила сестра. — Только сила остановит их, только сила.
Она это проговорила с некой потаенной душевной болью, что я вдруг осознала: у Евгении есть некая проблема, связанная с её первым неудачным опытом в отношениях с мужчинами? Словно догадавшись о моем вопросе, сестра закурила новую сигарету:
— Нет, Маша, это не было изнасилование, — сказала Евгения. — Эта была первая любовь. Мне шестнадцать, Мише двадцать два. Спортсмен, красавец, мастер спорта по водному полу. Познакомились на соревнованиях. Мы плавали, они играли, — выпустила из себя колечко дыма, — а мы за них ещё „болели“. Любовь с первого взгляда, знаешь, что это такое? — И, не дождавшись ответа, продолжила: — Потом они поехали на соревнование в Ригу. Через несколько дней Миша вызвал телеграммой: „Умираю без тебя. Приезжай“. И я, конечно, поехала. Зря. Если бы не поехала… — Помолчала. — Я поехала. А вечером в ресторане гостиницы… — Снова пустила колечком сигаретный дым. — Драка из-за меня. Трое пришлых джигитов предложили за ночь тысячу долларов. Сбросились, так сказать, на любовь. Миша успел двоих…а вот третий… в спину… финкой. Миша умер на моих руках. Не плачь, успел сказать, не плачь. И все, — вышвырнула из окна тающую пламенем сигарету. — Теперь я не плачу, теперь я только улыбаюсь, — и сделала это, и улыбка у неё была безжизненной.
— Прости, — сказала я.
— Все нормально, Маруся. Жизнь продолжается и… война тоже, — указала глазами на милицейский „уазик“, выезжающий к нам на плохо освещенную поселковую площадь.
Машина остановилась, из фургончика первым прыгнул Арамис II, за ним последовали люди в форме и без, среди коих находился и наш Павлов.
— Судя по виноватому виду собаки, — усмехнулась Евгения, — мы не имеем положительного результата. Что и требовалось доказать.
Она оказалась права: присоединившийся к нам Максим сказал, что пес, хорошо взяв след, привел оперативную группу до скоростной трассы, где все и закончилось.
— Отсутствие результата тоже результат, — вздохнул Павлов и сообщил, что славная милиция поселка Внуково будет работать по „своим“ клиентам, которые им хорошо известны, а мы катим в многомиллионную столицу и там начинаем искать маньяка.
— Как искать?
— По образцу его почерка, — и вытащил из куртки плотный кусок бумаги, вырванный из заводского „графика“. — Есть такая экспертиза графологическая. По ней можно установить характер человека, привычки, перспективы его развития, как личности…
— О какой личности речь? — фыркнула Евгения.
— Меня так учили, — заметно обиделся Павлов. — Будем искать козла по науке.
— А мы с Машей будем искать по интуиции, — сказала Женя и повернула ключ зажигания в замке. — Это самое действенное оружие против мерзавцев!
Интуиция? Моя интуиция находилась в полусонном состоянии, как и я сама — устала. Слишком много событий вокруг, не успеваю их осмыслить и толком понять. Все происходящее напоминает бег в мешке с закрытыми глазами по замысловатому лабиринту. Остается лишь надеяться на помощь тех, у кого есть профессиональный навык в поимке маниакально одержимых объектов.
Кто же у нас профессионал в подобных делах? Правильно — Стахов. И ловлю себя на мысли, что мне приятно вспоминать нашу встречу у стрельбища. И, вспомнив его открытое, скуластое и мужественное лицо, его глаза, его взгляд, говорю себе: все будет хорошо, Маша, все будет отлично, ничего и никого не бойся, у тебя есть надежная защита.
Когда мы во втором часу ночи вернулись домой, то я опять упала на кровать, как боец в окоп, и уснула мертвым сном.
Разбудил меня звук дребезжащего старенького будильника. Он был противен и настойчив, точно человек с дребезжащим голосом. У „поклонника“ именно такой голос — будто говорит он через какое-то устройство. И останавливаю себя: Маша, теперь все твои мысли будут об этом дураке? С самого раннего утра? Да провались он в тартарары!.. Мало мне своих забот.
Поднимаю полусонное тело и веду его в ванную комнату. Контрастный душ приводит меня в чувство и смывает прошлое, будто грязь. Возникает впечатление, что из моей памяти мгновенно стирается все плохое: так ластик уничтожает следы карандаша.
Выбегая из квартиры, уже не помнила ни о дохлой кошке, ни о порнографических журналах, ни о погибшем Мансуре, ни о ночных играх сумасшедшего. Все это, конечно, существовало, однако находилось где-то на периферии моего сознания.
Свежие улицы были пустынны по причине субботы. Все население отдыхало, включая сексуальных извращенцев и душегубов. В метро тоже было комфортно и удобно. Наконец и я постигла, что столичная подземка — это красивый подземный дворец.
У Центра моды стоял огромный „Икарус“ с затемненными окнами. Возле него клубилась группка молоденьких манекенщиц, возглавляемая веселым и вездесущим арт-директором Хосе. Меня встретили радостными возгласами, словно после долгого расставания. Я обратила внимание на лица своих подружек, они были без макияжа и казались выцветшими, как старые фотографии.
— Девочки-девочки! Все на месте? По местам, вах! — хлопал в ладоши арт-директор. — У нас всегод два часа. В десять — класс госпожи Штайн.
Мы заходим в автобус, рассаживаемся по глубоким удобным креслам. Я смотрю в окно и вспоминаю детство, когда глазела на мир и солнце через стекло, закопченное на костре.
— Так, девочки, нашу походную, вах! — кричит Хосе и запевает визгливым фальцетом: — „Девушка в платье из ситца, каждую ночку мне снится!..“
Мы смеемся, некоторые поддерживают арт-директора; автобус важно выплывает на проспект, старые здания которых напоминают предгрозовые облака. От убаюкивающего шума мотора и движения у меня слипаются раковины век. Я улыбаюсь, слыша песенный речитатив о том, что некоторым каждую ночку грезится девушка в платье из ситца, а вот мне уже ничего не снится…
… и вижу себя, сидящей в кресле, похожим на зубоврачебное. В комнате влажный полумрак. Гул вентилятора убаюкивает. Я пытаюсь встать из кресла тщетно: руки привязаны к подлокотникам. В чем дело, нервничаю я и вижу, как в углу материализуется человеческая фигура. Она неприятна на вид: ломкая, потная, хихикающая и, главное, не имеет лица. Оно прячется за пластмассовой маской, изображающей жизнерадостного, скалящегося в улыбке зайца.
„Заяц“ приближается ко мне и шипит с ненавистью: „А я ведь предупреждал, чтобы ты ходила без трусиков. Теперь тебя надо наказать и серьезно наказать. Как? Я буду рвать тебе ноготки, а потом ломать твои пальчики, они такие хрупкие, такие красивые“. И я вижу в руках безумца страшные хирургические клещи. И пытаюсь закричать, и не могу этого сделать: горло передавлено вафельным полотенцем… И я задыхаюсь… задыхаюсь…
… и просыпаюсь от удушья. Краем глаза вижу мелькающий мир за темными окнами автобуса, молоденькие профили беспечных подружек, поющих дурацкую песенку.
Что происходит? Неужели маньяк проник в автобус и теперь пытается удавить меня. И слышу за спиной шипящий знакомый голосок:
