Стивен Хантер - Точка зеро
— В настоящий момент, — ответил Боб, — он должен лежать в яме, замаскированный листьями и ветками, лицо вымазано темно-зеленой и черной краской. Он готов есть, мочиться и срать в этой яме и при необходимости умереть в ней. Он проделал долгий путь ползком до этой ямы и не покинет ее до тех пор, пока не сделает дело.
Кто-то рассмеялся, устало и невесело.
— Из Вашингтона ничего нового? — спросил Мемфис специального агента Трэвиса.
— Новые данные о прошлом Круса.
— Сержант Свэггер, когда выдастся свободная минутка, взгляните на это.
— Непременно.
— Послушайте, — заговорил командир балтиморского спецназа, — сержант Свэггер, помню, вы вчера назвали Круса «примерным католиком». Я тут подумал: а что, если он раздобудет сутану и проникнет в ту колокольню в сквере?
— Реймонд Шоу в фильме «Маньчжурский кандидат», — заметил кто-то.
— Мы тщательно прочесали церковь, но это очень хорошее предположение, — сказал Ник. — И у Круса подходящая неприметная внешность, так что он запросто может сойти за священника. Я завтра же выделю туда дополнительных людей.
— Камуфляж, — сказал Боб.
— Прошу прощения, сержант?
— Камуфляж.
— Вы полагаете, Крус замаскируется под куст? Или он уже на месте, замаскированный под куст?
Раздался смех, и даже Боб улыбнулся шутке агента.
— Нет, — сказал он, — я имею в виду другое. Несмотря на все то, что я сейчас сказал, Крус не собирается красить лицо зеленым, налеплять на голову веточки и надевать костюм, похожий на болото. Однако камуфляж занимает центральное место в его мыслях. Вот что показала та операция в Афганистане. Слиться с окружающей местностью. Ну хорошо… с местным населением. Итак… как он замаскируется сейчас?
Последовало молчание.
— Поставим вопрос иначе: где он разместится, чтобы быть незаметным? Каково его основное качество? Что можно сказать про него в первую очередь?
— Он морской пехотинец.
— Он снайпер.
— Он герой.
— Он спятил.
— И от всего этого нет никакого толку, — подвел итог Ник. — Боб, что у тебя на уме?
— В первую очередь он филиппинец. Он говорит по-тагальски без акцента. Внешне ничем не будет выделяться среди других филиппинцев. В их окружении станет еще более филиппинцем. Скорее всего, соотечественники ему поверят. Он знает, что у вас, ребята, среди них нет никого внедренного, потому что их очень мало и любой посторонний сразу же будет бросаться в глаза, а среди ваших специальных агентов вряд ли много филиппинцев.
— К чему ты клонишь? — спросил Мемфис.
— Я пытаюсь думать так, как Крус. И вот что получается: быть может, есть какой-то филиппинец, без труда прошедший нашу проверку? Он работает в зоне выстрела, на кухне, уборщиком, может быть, рассыльным. В Штаты иммигрировал недавно, по-английски говорит плохо. Работа у него неквалифицированная, но он уже проработал на ней несколько месяцев, так что все в порядке. И вот я думаю, что Рей в своих спокойных, методичных, сосредоточенных поисках наткнулся на него. Подружился, предложил ему деньги, завоевал доверие как соотечественник, владеющий языком. Этот парень ничего не знает, но деньги можно будет отправить домой, поэтому как он может от них отказаться? И вот Рей завтра войдет в его образ. Он назовется чужим именем, а те, кого он обманет, даже не станут к нему внимательно присматриваться. Он станет одним из тех маленьких человечков, которые каждое утро убирают дерьмо, отскабливают сортиры, оттирают блевотину и смывают мочу с тротуаров. Рей выдает себя за этого парня, документы у него в порядке, фамилия есть в списках, так что он проходит через кордон. Никто не сверяет пристально лицо человека с лицом на фотографии. И к тому же Рей азиат, а для полицейского на оживленном посту все они на одно лицо. И помните, ему не нужен путь отхода. Он никуда не будет отступать, и поэтому проникнуть ему гораздо проще. Итак, завтра Рей выходит из кухни напротив ресторана или чуть дальше по улице, и у него обрез «семисотки» с оптическим прицелом, а может быть, просто с доброй красной лазерной точкой. Вся упаковка длиной дюймов шестнадцать — достаточно, чтобы упереться прикладом в плечо и прижаться к нему щекой. Ему все хорошо видно, и когда появляются агенты, появляется и обрез, а вот и Зарси, Рей в одну секунду шагает к цели и делает выстрел стоя с руки, и весь тротуар забрызган мозгами. Говорит Виски-два-два, задание выполнено, конец связи. Вот что у него есть, вот что он сделает.
— Вы бы сами поступили так? — спросил офицер полиции.
— Ну, я бы нашел какого-нибудь опустившегося белого старика, немытого и вонючего, но принцип тот же самый.
— Никаких доказательств у нас нет, — заметил кто-то. — Рей запросто может выкрасить кожу в черный цвет, купить парик и выдать себя за африкоса, сознавая, что этих мы стараемся не беспокоить.
— Но если его прижмут к стене, маскарад мгновенно откроется. Одна секунда пристального внимания — и от африкоса камня на камне не останется. А вот филиппинец никуда не денется, и если у него документы в порядке, он пройдет через все кордоны, — возразил другой.
— Ну, хорошо, — сказал Ник, — давайте это проверим и посмотрим, куда мы придем. Быть может, никуда. Быть может, ни одного филиппинца в этом районе нет и Свэггеру снова мерещится невесть что.
— Такое уже бывало, — согласился Боб, и его слова встретили смехом.
— Проверьте заново списки тех, кто уже прошел проверку, — распорядился Мемфис. — Ищите фамилии филиппинцев по национальности или иммигрантов. Возможно, мы получим адрес, и в этом случае можно устроить рейд. Возможно, мы сцапаем голубчика, пока он еще будет нежиться в постели.
На это ушел час. Тщательное изучение списка из ста с лишним фамилий тех, кто завтра будет работать в зоне выстрела, выявило четыре фамилии, потенциально связанные с Филиппинами: Абатед, Батуджонг, Ганабан и Улат. Все они работали в трех разных ресторанах — индийском, китайском и еще одном заведении, предлагающем жаркое на ребрах, популярном среди гомосексуалистов. Оно называлось «Город мальчишек» и располагалось в первом квартале к северу от Маунт-Вернон.
Звонки в иммиграционную службу позволили получить информацию о троих из этой четверки, кто еще не был американским гражданином. Четвертый, семидесятилетний гражданин, работал помощником шеф-повара в элитном заведении на самой границе потенциальной зоны. Его исключили.
Иммиграционная служба переслала по факсу все бумаги. Из трех кандидатов только один соответствовал профилю. Его звали Рикардо Улат; тридцатишестилетний уроженец Минданао работал мойщиком посуды в популярном индийском ресторане наискосок от «Забуля». Он находился в стране чуть больше шести месяцев. Но, как выяснилось, проживал по тому же адресу в пригороде под названием Пайксвилл, что и другой, пожилой иммигрант. Быть может, это дядя и племянник или двоюродные братья? Никаких проблем с законом у них не было, хотя сам дом в 2002 году подвергся рейду по выявлению нелегальных иммигрантов с Филиппин — не давшему никаких результатов.
Пайксвилл относился не собственно к Балтимору, а к некоей другой административной единице под названием «округ Балтимор» со своей полицией. Снова пришлось звонить, объяснять, договариваться, но в конечном счете из информации, предоставленной полицией округа, получилось, что на жильцов дома никто никогда не жаловался. Полицейские связали Ника, Боба и остальных с начальником отделения в Пайксвилле, ветераном службы, и тот ввел собравшихся в курс дела.
— Этот район был населен преимущественно евреями, в те времена, когда Балтимор считался «Иерусалимом Восточного побережья». Много больших старых домов, построенных процветающими бизнесменами, банкирами, меховщиками, рестораторами и так далее. Сейчас это то, что называется «меняющимся кварталом». Население на шестьдесят процентов черное; остальные сорок — «этнически смешанное», как мы это называем. Недвижимость на протяжении десятилетий приходила в упадок, поскольку состоятельные люди перебрались в другие места. Сейчас мы наблюдаем своеобразный феномен «квартир внаем». Какой-нибудь владелец ресторана, которому позарез нужна дешевая рабочая сила — в том числе, возможно, и нелегальная, — покупает по дешевке один из этих здоровенных ковчегов, абсолютно ничего в нем не ремонтирует и превращает его в ночлежку для своих работников. В некоторых случаях это порождает кучу проблем — драки, наркотики, шумные вечеринки, порча имущества, иногда убийства. Постоянные жалобы.
Начальник немного помолчал, потом продолжил. Его голос разносился по громкоговорящей связи по всему кабинету.
— Филиппинцы, однако, другие. Никогда не дерутся, не шумят, почти не пьют, очень опрятные, лужайка всегда подстрижена, мусор не валяется. Вы бы ни за что не предположили, что в доме 1216 по Креншоу проживает десять человек, все холостяки. Как правило, это сельские ребята; они не из больших сумасшедших городов вроде Манилы или Себу, они не видели жизнь, и у них нет тяги к преступности. Что они делают: получают визу, договариваются с нанимателем — например, ресторатором, которому нужны дешевые руки, — и приезжают сюда на семь лет. Это ужасно, жить по четыре человека в комнате, в стране, языком которой не владеешь и культуру которой не понимаешь. Но они усердно работают, живут очень просто и ухитряются посылать домой огромные, по их меркам, деньги. Они по-настоящему помогают своим семьям. А после семи лет лишь очень немногие остаются и переходят на нелегальное положение; большинство возвращается домой, выполнив свой долг, и на смену сюда приезжает следующий член семьи. Так что этот 1216-й как раз такой дом, где живут тихие трудолюбивые ребята, совершенно не знающие английский язык, которым хочется лишь поскорее вернуться домой.
