Адам Холл - В жерле вулкана
– Еше одни вопрос. Как получилось, что так много народу хочет помешать найти самолет?
– Мы подозреваем саботаж.
Мерсер кивнул.
– Если вы находитесь здесь уже шесть месяцев, – продолжал Рейнер, – то у вас должны были появиться друзья на берегу. Некоторые из них пожелают остановить этот поиск, если узнают о нем.
– Конечно, у меня есть друзья. Но моя работа – это не их, а мое дело. – Он твердо взглянул в лицо своего клиента. – К тому же здесь есть и люди, не являющиеся моими друзьями, которые также могут попытаться остановить меня. Как далеко, по вашему мнению, они могут зайти?
– Они не остановятся перед убийством.
– Ф-фух. Это становится все интереснее. Вы будете готовы завтра к заходу солнца?
– Да.
– Значит, Джек, назначаем свидание.
Ночью задула трамонтана[14] и к утру улицы были запорошены вулканическим пеплом. Уличное движение почти остановилось, так как колеса вздымали в воздух тучи пыли. Ближе к вечеру ветер стих, жара вернулась, и люди снова принялись искать убежища от солнца. Бары заполнились посетителями.
В тени ящиков на причале около бара Салидизо неподвижно лежали, распластавшись, бездомные собаки; они лишь иногда подергивали шкурой, отгоняя мух. Старуха дремала, сидя по-турецки. Она сгорбилась, на коленях у нее лежала рыболовная сеть, а в пальцах бессильно повисших рук были зажаты игла и нить каболки.
Рейнер присоединился к кучке людей, входивших в бар. Он заказал перно и осмотрел помещение, словно рассчитывал увидеть здесь знакомого. Его взгляд бесстрастно пробежал по лицам: испанский креол, индеец с побережья, метис, мулат, залетевшие на край света сыновья сыновей царей Аравии и инкских принцев, заброшенных сюда некогда пассатными ветрами, и поселившихся на этом берегу. Лишь немногие их них смотрели на Рейнера. Один из них был красивый юноша-левантинец.[15]
Несколько зазывал играли в покер. Гидросамолет местной линии должен был прорезать гавань белым пенным следом только через час…
Владелец оказался рядом, в глубине бара. Рейнер подошел к нему и просил на ухо.
– У вас не оставляли ничего для сеньора француза?
Ответный жест означал, вероятно, предложение подождать. Рейнер снова сел, праздно глядя на лица. Левую руку он положил на колени, так как его то и дело толкали люди, пробиравшиеся между его столом и стойкой вглубь помещения, откуда вздымались самые густые клубы дыма марихуаны.
Хозяин заведения, массивный обрюзгший метис с гибрид с приоткрытым ртом и постоянно полузакрытыми черно-оливковыми глазами, вернулся к стойке и с видимым усилием покачал головой. Ничего не передавали. Рейнер и не ожидал так быстро что-нибудь получить. Ей требовалось время подумать. А подумав, она вполне могла решить ничего не передавать. Но она должна была понимать, почему он пообещал приходить сюда каждый день, вверяя ей свою безопасность и, возможно, даже жизнь. Это был единственный способ заручиться ее доверием.
Креол принес перно и кувшин воды со льдом.
Между игроками в покер вспыхнула ссора. Деньги посыпались на пол. а игроки, визжа, как обезьяны, стали вырывать их друг у друга. Хозяин протиснулся среди стоящих посетителей и принялся колотить зазывал по головам. Те отчаянно оправдывались; каждый настаивал на том, что он-то как раз ни в чем не виноват. Не прошло и двух минут, как в баре вновь стало относительно тихо, а игра возобновилась.
Рейнер влил воду в перно и совсем было поднес стакан к губам, когда что-то заметил. Он опустил стакан на стол и внимательно посмотрел на него. Жидкость не помутнела, как это всегда бывало; содержимое стакана сохраняло бледно-желтый цвет и оставалось прозрачным.
Он закурил сигарету и обвел лица скучающим взглядом. Только один человек так же праздно наблюдал за ним черно-оливковыми глазами из-под полузакрытых век. Значит сообщение для сеньора француза все-таки передали.
Глава 17
Сквозь сломанную пластинку жалюзи пробился золотой свет и бросил луч поперек бара. Когда люди пересекали его, их лица приобретали ненатуральный цвет. В луче клубился дым. Все в баре, кроме игроков в покер, непрерывно разговаривали.
Рейнер посмотрел на кристально прозрачную жидкость в своем стакане. Несколько недель назад он просто подумал бы, что бармен по ошибке принес ему джасинта-кину вместо перно, или что перно простоял в этой дыре лишних два-три года. Несколько недель назад он счел бы мелодраматической мысль о том, что изменение химического состава напитка было, вероятно, смертельным. Но теперь он стал на несколько недель старше. Неважно, что добавили в этот стакан, но случайно это оказался ингибитор, и реакция, вызывающая помутнение содержимого, не состоялась. Они, кто бы это ни был, плохо знали химию.
Огромный метис-хозяин отвернулся и его полузакрытые глаза следили уже за кем-то другим. Этот взгляд сонной жабы мог вовсе ничего не значить. Рейнер взял стакан в ладонь, чтобы никто не видел цвета его содержимого, и снова обежал взглядом присутствующих. Все лица были ему незнакомы, кроме креола-официанта и хозяина – их он видел вчера. В течение десяти минут он ничего заметил, кроме, пожалуй, одного – красивый левантинец покинул бар. И это тоже могло ничего не значить: двое вошли, один вышел – что могло быть естественнее.
Было вполне возможно, что они позволят ему уйти живым и предпримут следующую попытку позже. Рейнер отметил про себя, где находятся хозяин и креол-бармен, поднялся и, взяв с собой стакан, начал протискиваться сквозь толпу. Если они захотят сразу же разделаться с ним – что ж, у них есть шанс. Ничего не стоило всадить ему нож под ребро, отвернуться и спокойно отойти на несколько шагов прежде, чем он зашатается и упадет.
Рейнер медленно шел сквозь толпу, крепко держа стакан со спиртным, не глядя в лица людей, обращая внимание только на руки тех, мимо кого протискивался. («Perd n…») Он чувствовал тепло прижатых друг к другу тел, вдыхал дымок суматранских сорняков, которые здесь выдавали за табак, и марихуаны, обонял запах пота и испарений алкоголя… («Perd n…») Порой он быстро вскидывал взгляд, проверяя где находятся креол и хозяин, не возвратился ли левантинец; левую руку он держал согнутой, прикрывая сердце («Perd n…»), а люди, толкая соседей, уступали ему дорогу. Им не было дела до него, они были поглощены своими разговорами о большой рыбе, налоге на дизельное топливо, девочках из борделя, а Рейнер тем временем приближался к двери. В конце концов он вступил в освещенный прямоугольник и на него нахлынул дневной жар.
Отодвинув тростниковую портьеру, Рейнер боком шагнул за дверь – на случай, если за ней кто-то поджидает. Солнце ослепило его, и пришлось несколько секунд выждать, прежде, чем он смог разглядеть детали: длинный шлейф рыболовной сети, спящую старуху, дворнягу, спавшую в тени ларя на причале – Рейнер помнил о ней. Не было ни малейших признаков какого-либо движения.
Он медленно шел, держа стакан в руке так, чтобы его, по возможности, не было видно со стороны. Наконец он присел на корточки в тени ларя и поднес стакан к собачьему носу.
– Tom, guapo… tom…[16] – Ему пришлось повторить эти слова несколько раз, прежде чем собака проснулась и вскочила на ноги, слишком слабая для того, чтобы убежать. Глаза животного были полны страха.
Ни одна собака не могла устоять перед запахом аниса, а Рейнер терпеть не мог подозревать невиновных.
– Tom, perrito…[17] – язык наконец нашел источник такого привлекательного запаха. Когда собака вылакала жидкость, Рейнер выпрямился, бросил стакан в воду у причала и встал в клочке тени, поглядывая на дверь бара Салидисо через прогал между штабелями бревен, в котором накануне вечером стоял «мерседес». «Вы хотите выяснить, что случилось с самолетом. Если это станет известно, я должна буду умереть».
Никто не проходил сквозь тростниковую портьеру. Посреди гавани скрежетала землечерпалка, заполняя небо своей странной музыкой.
Когда по телу собаки пробежали ужасные судороги, Рейнер пошел прочь. Он обернулся только однажды, отойдя на изрядное расстояние, чтобы удостовериться в том, что оказался прав. Его охватила ненависть к себе за то, что для спасения своей жизни пришлось отнять другую – пусть даже у этого жалкого создания.
Лодки вышли в море вскоре после заката, их темные тени прорезали фосфоресцирующую полосу прибоя и переваливались в волнах до тех пор, пока не загудели моторы и винты не повлекли их прочь от берега. Из затона в южной части гавани вышло двадцать-тридцать суденышек, и «Морская королева» скользнула мимо зеленого маяка, чтобы присоединиться к ним. Темное море было испещрено белыми барашками на волнах. Вскоре первые лодки достигли района промысла и на мачтах вспыхнули сигнальные огни. Короткие резкие волны беспорядочно побрасывали их.
