Валерий Поволяев - Охота на охотников
Прошептал едва слышно:
- Спасибо.
Витька с жалостью оглядел его, спросил дрогнувшим сочувственным голосом:
- Кто же это вас так, дядя?
Левченко закашлялся, слизнул языком что-то горькое, противное, проступившее на губах:
- Если бы я знал... Какие-то подонки, переодетые в милицейскую форму... - Он застонал, поморщился от боли, прошептал: - Спасибо вам, ребята... Если бы не вы - был бы я уже, наверное, на том свете.
Петька смущенно отвел взгляд в сторону.
- Ну что вы, дядя! - Это смущение никак не вязалось с бомжом-беспризорником. Левченко хрипло вздохнул, повозил во рту языком. Совершенно не к месту в памяти всплыла цифра, приведенная то ли на заседании в Государственной думе, то ли ещё где-то, - Левченко услышал её с экрана телевизора и запомнил: - в России ныне беспризорников - четыре миллиона человек. Четыре. И все это - безотцовщина, беглецы из родных домов, пацанье, обездоленное войной в Чечне, революциями, прочими преобразованиями, которые - ни уму ни сердцу. И дорога у этих ребят одна в бандиты. Если, конечно, не родится, на их счастье, новый Макаренко.
- Ребята, вы не могли бы сходить на трассу и позвать кого-нибудь из милиции, а? - попросил Левченко. - Там постоянно курсируют милицейские машины.
Петька вновь отвел глаза, вздохнул:
- Не можем, дядя!
- Почему? - с трудом просипел Левченко. - Ведь я же без помощи умереть могу.
В ответ Петька тихо рассмеялся, показав Левченко желтоватые прокуренные зубы.
- Вы уже остались в живых, - сказал он, - и это надолго. Примета такая есть. Я знаю.
- Ты, случаем, не в Чечне раньше жил? - спросил Левченко.
- В Чечне, - угрюмо проговорил Петька и покосился на приятеля, сосредоточенно рассматривающего свои ноги, обутые в разноцветные ботинки. Судя по его виду, обувью своей он не очень был доволен.
- А сейчас где живете?
- В трубе.
- В трубе? - Левченко закашлялся, выплюнул изо рта что-то розовое.
- Да, в трубе, под землей. Там, где проходит отопительная магистраль.
- Ах, ребятки, ребятки, - жалостливо пробормотал Левченко, приподнялся на локтях - он боялся, что мальчишки эти уйдут, бросят его. Ах, ребятки, ребятки... - Он снова выплюнул изо рта сукровицу, униженно попросил Петьку - главного в этой парочке: - Ну сходи на трассу за милиционером, а? Ну, пожалуйста!
- Я же сказал: не могу, - сердито пробурчал Петька.
- Почему? - Левченко опять сплюнул, застонал - ему было плохо, земля уплывала куда-то в сторону.
- Тут же загребут и отправят в детприемник, - пояснил Петька. Вместе с Витькой.
- Тогда помогите мне хотя бы добраться до трассы... А? - Левченко с трудом перевернулся на живот, приподнялся на обеих руках, покрутил головой, стараясь удержать землю, которая упрямо уползла из-под него. - Сам я не смогу.
Петька с сожалением сдвинул полиэтиленовый пакет, перекинутый на веревочках через шею, за спину - в пакете находились грибы, в основном опята и ещё какие-то черные, похожие на мятую бумагу, видимо сморчки, и скомандовал напарнику:
- Взялись Витек!
Тот подхватил Левченко под одну руку, Петька под другую, и кряхтя, сопя, спотыкаясь, они двинулись к трассе. Где волоком, где на ногах, где на четвереньках... Через двадцать минут добрались до бетонки, пацаны помогли Левченко по осыпи выкарабкаться наверх и незамедлительно исчезли, словно бы их и не было.
Левченко, шатаясь, поднял с земли какую-то крученую железяку похоже, штырь из бетонного блока, подперся им и выпрямился в рост страшный, с окровавленным лицом, с распухшим ртом, с красными от слез глазами.
Ему было отчего плакать - он вернулся к жизни, с которой уже расстался.
Два дня спустя старик Арнаутов, с озабоченно-горестным видом прикладывая руку к щеке - у него неожиданно разболелся коренной зуб, спросил у Каукалова:
- Слушай, а этот водила ваш не мог освободиться?
- А как? - Спокойное лицо Каукалова неожиданно закаменело: вопрос был неприятным.
- Мало ли как! Всякое бывает. Веревка вдруг оказалась гнилой.
- Исключено. Да и сдох он уже. Вороны ему, наверное, глаза сейчас выклевывают, до мозга добираются.
Арнаутов поморщился: боль остро саданула ему в голову - показалось, что она сейчас выломает ему не только челюсть, а и вынесет виски, взорвет затылок, - не удержавшись, застонал.
- Вы зверобойчику выпейте, - посоветовал Каукалов. - Оттягивает. В армии мы зубную боль всегда лечили зверобоем. Очень эффективное средство.
- Зверобой, мята, водка в дупло, мед на зуб, табак под губу - все это бабушкины методы, - поморщился старик. - Это не методы, а полуметоды. Эффективным же может быть только одно - клещи. Крэк - и нету!
- Это боязно! - Каукалов не выдержал, поежился.
- А если съездить туда, - Арнаутов ткнул пальцем себе за спину, - и посмотреть, сожрали вороны того водилу или нет, а?
- Очень бы этого не хотелось, - сухо проговорил Каукалов: ему действительно не хотелось видеть водителя, которого он мог прикончить, но не прикончил, а сам, своими руками привязал к дереву, считая, что все остальное за него доделает природа.
- А вдруг он отвязался и ушел?
- Исключено, - Каукалов усмехнулся. - У меня не отвязываются.
- А вдруг?
- Повторяю, исключено.
- Мне это надо знать точно! - Арнаутов произнес это сухо, недоброжелательно.
Старший Рогожкин встретил Настю на следующий день. Она шла по улице сосредоточенная, опустив глаза, видимо, о чем-то задумалась. Неожиданно уткнулась в человека, возникшего перед ней, сделала шаг влево, чтобы обойти досадное препятствие.
Человек тоже сделал шаг влево. Тогда Настя сделала шаг вправо. Человек тоже сделал шаг вправо.
Настя подняла гневные глаза, и лицо её расслабилось.
- Вы?
- Я!
- А я уж думала, что у нас в городе появились злостные хулиганы, рэкетиры-похитители: пытаюсь обойти и никак не могу.
- Это в Питере, да в Москве они шага сделать не дают, а в Лиозно их, похоже, нет. Не дошла ещё мода.
- Это вам только кажется, что нет, а на самом деле есть. Как и во всяком другом городе.
Разговор неожиданно стих. Рогожкин не знал, о чем говорить, мялся, краснел, все слова у него прилипали к языку, в голове было пусто - ни одной мысли. Настя постаралась прийти Рогожкину на помощь. Впрочем, помощь её была незначительной - она тоже не знала, о чем говорить, и задала Рогожкину дежурный вопрос:
- Ну как вам наш городок?
Рогожкин взбодрился - будто тот утопающий, вцепился в соломинку, сделал рукой неопределенный жест и произнес чужим осипшим голосом:
- Городок - ничего.
Настя засмеялась: эх, Рогожкин, Рогожкин! Все, что он чувствовал, отражалось у него на лице. Рогожкин был из тех людей, которые не умеют ничего скрывать.
Понравился ей Рогожкин сразу, едва она увидела его идущим по асфальтовой дорожке вместе с братом, с Ленчиком. У неё даже сердце екнуло, сжалось от сладкой щемящей боли, и она задала сама себе вопрос: "Неужели это он?"
- "Ничего" - это не ответ, - сказала она.
Рогожкин вновь неопределенно повел рукой, покраснел ещё сильнее, а слова как исчезли, так и не появились, и он неожиданно для себя немо и раздосадованно развел руки в стороны.
Все же они договорились сходить вечером в кино.
Ощущение неловкости, какого-то странного обжигающего испуга не покидало его ещё долго. И вот ведь как - все слова мигом нашлись, едва он распрощался с Настей. И какие слова! Каждое из них - калиброванное, как говорят умные люди - шофера-дальнобойщики, - красивое и, может быть, одно-единственное среди всех других, схожих слов. Рогожкин ругал себя: и чего эти красивые слова не нашлись, когда надо было? Где они прятались, в каком таком потайном углу?
Младший Рогожкин так и ахнул, увидев вечером своего брата: строгий двухбортный костюм, модный галстук, платочек из той же, что и галстук, ткани, высовывающийся из нагрудного кармана, туфли из лакированной кожи, аромат дорого одеколона - Михаил Рогожкин, приодевшись, стал походить на джентльмена из американского фильма.
Именно такие статные красавцы и возникли перед Рогожкиным и Настей на экране кинотеатра, когда они заняли свои места.
Народу в зале, насчитывающем шестьсот мест, было немного - человек тридцать.
- Раньше на американские фильмы очередь выстраивалась на целых четыре квартала, - заметила Настя, оглядев зал, - а сейчас... Прошли те времена. Или кино американское стало плохим.
- Хуже оно не стало. И лучше не стало. Как было плохим, так плохим и продолжает быть. Просто американское кино ныне показывают на каждом углу, люди его переели. Да потом у большинства людей ныне есть видеомагнитофоны. Загнал в магнитофон кассету - и смотри, наслаждайся! В приятных домашних условиях... Со стопочкой ликера в руке.
- С другой стороны, если бы показывали русские фильмы - народу, по-моему, было бы больше.
- Русского кино уже, похоже, нет. Как и литературы, - произнес Рогожкин очень серьезно. Фраза ему понравилась.
- Все-таки кино на большом экране - это одно, а по телевизору совсем другое, - прошептала Настя, наклонившись к уху Рогожкина. От неё едва уловимо пахло цветами - причем не жирными садовыми георгинами, которые Рогожкин не любил, считал, что георгины пахнут только мухами, - а цветами луговыми, лесными, пахло ещё чем-то чистым и вкусным, Рогожкину этот запах не был знаком.
