Паула Гослинг - Кобра
Не следует надевать ужасный парик, изображать сильный венгерский акцент, наклеивать пышную бороду и усы, надевать темные очки и опираться на трость.
А следует быть как можно проще. Фараоны с ума сходили, пытаясь добиться надежного описания от свидетелей. Большинство людей на ходу замечают и запоминают лишь одну или, в лучшем случае, две черты. Не многие сходились во мнении на чем бы то ни было, а если и сходились, то на одной, бросающейся в глаза, особенности.
Поэтому использовать надо не просто хромоту, а надевать явно поношенный гипс со множеством подбадривающих надписей на нем. Нависшие брови. Или безобразная бородавка, от которой никто не может отвести глаз, чтобы заметить, высокий ты или нет. Если очки – то с необычной оправой, например проволочные, как у бабушек, или у Бадди Холли. Очень большие усы. Очень кудрявые волосы или лысина – лысина всегда выручает. Черта должна быть преобладающей, но простой.
А затем затеряться в толпе. Среди большого, безликого среднего класса – приличные люди, которые никого не волнуют, пока выглядят чисто, нормально одеты, улыбаются и произносят одни и те же банальности.
Привет, ребята. Он улыбнулся и отложил фотографии.
К полуночи, в Аркаде, ему пришлось признать, что маленький озорник хорошо знал правила игры. Даже слишком хорошо. Они сошли с самолета в Аркаде, но не сели на рейс в Крешент Сити. Он обошел все авиалинии, компании по прокату машин, стоянки подержанных автомобилей, такси, автобусы, даже лодочников в извилистой бухте. В результате он решил, что они автостопом поехали на юг или восток, а не на север. Он готов был поспорить, что они стояли, где-то рядом с автомобилем, который Малчек высмотрел на стоянке в аэропорту, открыв капот и изображая поломку. Приближался лихорадочный конец лета, и город был переполнен туристским транспортом и приезжими. Они выбрали подходящее место: оживленная трасса, туристы, жара и легкомысленный сезон. Теперь ему придется либо опять носиться вокруг, задрав хвост, тратя деньги и оставаясь открытым для удара, или связаться со своим человеком в департаменте. Рискованно, но выбора не было. Время поджимало. По правде говоря, у них времени было больше, чем у него.
Он стоял, уставившись на карту в автобусной станции. Неразборчивая за грязным пластиком, она все же показывала, против чего он играл. Целый проклятый штат Калифорния, где все отлично проводят время. Миллионы людей в движении.
Он вытер рукавом пот с лица и, постукивая газетой по бедру, наблюдал за ленивым танцем пчелы по пластиковому покрытию карты. Она стукнулась, потом отлетела, опять стукнулась и отлетела.
Как Малчек, двигаясь, двигаясь.
Внезапно злость охватила его, и он изо всех хлопнул газетой по стене, превратив пчелу в бесформенное пятно. Какой-то старик, ворча, обернулся на шлепок и зашаркал дальше. Пчела расползлась широкой полосой. Он был так поглощен своей радостью от уничтожения воображаемого Малчека, что вовремя не заметил легкого прикосновения к руке. Когда он спохватился, вторая пчела успела ужалить его несколько раз.
Выругавшись, он смахнул ее прочь, и глянул на руку. Между костяшек уже набухал волдырь, и он автоматически пососал укушенное место. «Может быть, это урок, который полезен нам обоим, Малчек», – подумал он, шагая к автобусу на Сан-Франциско.
Не терять хладнокровия и следить, кто у тебя за спиной.
ГЛАВА СЕМНАДЦАТАЯ
Шум беспокоил Малчека. В конце концов он выбрался из кровати, чтобы в который раз бросить взгляд на пустую улицу. В комнате было холодно, и он подумал, что почему-то так и не смог привыкнуть к пижаме. Снаружи никого не было, только дорога, светофор и пустая коробка из-под сигарет на кромке травы. Была ли она там раньше? Майк протер глаза и направился в ванную, чтобы выпить таблетку аспирина. Он не заметил, как вода полилась через край стакана, и вытер руку, прежде чем вытащил таблетку из почти пустого пузырька. Случайно он взглянул на себя в зеркало и поморщился. Наверно, из-за усов его лицо казалось таким белым. И из-за темных кругов под глазами.
Возвратясь в комнату, он снова выглянул в окно. Он был уверен, что сигаретной пачки там раньше не было. Может быть, он услышал шум, когда кто-то проходил мимо. Может быть, этот кто-то выбросил пустую пачку. Кто это был?
– Майк, – позвала Клер тихим голосом. Она научилась говорить тихим голосом, чтобы не заставлять его бросаться к револьверу или к двери.
– Все хорошо, крошка, спи.
– Легко сказать, но не можешь же ты ожидать, что я смогу заснуть, когда ты стоишь против света абсолютно раздетый. Сон – не совсем то, что приходит мне в голову.
Он улыбнулся и, подойдя к кровати, поцеловал ее и лег рядом. Когда он обнял ее, Клер поняла, что он слишком измотан, и не стала повторять намек. Прижавшись к его плечу, она почувствовала его острые кости.
– Ты, вообще, спал? – спросила она через минуту.
– Конечно, я просто вышел в сортир. Спи.
Но ее глаза оставались открытыми и смотрели в окно. Что он увидел за окном на этот раз? Она научилась не задавать вопросов. «Ничего, – ответил бы он. – Ничего».
Через некоторое время его дыхание стало ровным, и она поняла, что Майк заснул. Надолго ли в этот раз? На час? На два? Не больше, он никогда не спал больше. Каждую ночь она все время просыпалась, чтобы снова увидеть его стоящим у окна. Разные окна, разные мотели, разные города – только его поведение оставалась неизменным. Готовый к броску, готовый столкнуть ее с кровати, готовый выхватить револьвер и нацелить его на дверь. Он даже проделал это один раз, а потом ждал, держа револьвер в вытянутых руках, пока владелец мотеля отнес мусор в мусорный бак, закрыл крышку и, насвистывая, вернулся в офис.
Дни проходили не лучше. Он никогда не садился за руль. Он доверял ее водительским способностям, но не только поэтому. Он хотел, чтобы его руки были свободны. Когда они останавливались в маленьких ресторанчиках только с одним входом или покупали бутерброды в дорогу, он ел очень мало. Клер провела рукой по его груди и снова ощутила его ребра и впалый живот. Даже легкого прикосновения кончиков ее пальцев было достаточно, чтобы заставить его повернуться и беспокойно зашевелиться во сне.
А теперь они сняли квартиру. «Чтобы не повторяться», – сказал он ей. Они заплатили вперед за три месяца, но покинут ее через несколько дней, чтобы снова вернуться в бесконечную вереницу мотелей.
Закупив продукты в ближайшем супермаркете, Клер приготовила большую кастрюлю супа, которую всегда держала горячей на плите, и это сработало чуть лучше. Казалось, он регрессирует к звериному образу жизни. Он спал и ел нерегулярно, как кот. Он засыпал днем, но только когда был уверен, что она поглощена книжкой или телепрограммой и не двинется из комнаты.
Иногда внезапно они возвращались в постель, и их любовь была глубокой и неистовой, а затем, прежде чем она успевала сказать нежные слова, его уже не было рядом. Он был где-то около окна, около двери, прислушиваясь, всегда начеку.
У него появилась навязчивая потребность в чистоте и порядке. Он не мог терпеть малейшей неприбранности. Каждая вещь, как только использована, должна была быть убрана на место. Ему всегда необходимо было знать, где и что находится. Они покупали шесть газет в день, и он тщательно изучал их в поисках малейшей детали, которая сообщила бы ему о чем-то, затем аккуратно складывал их и выбрасывал.
Револьвер постоянно находился при нем, на бедре или в руке. Он постоянно разбирал его, разводил чистящий раствор в кофейной кружке, работал круглой щеточкой и ветошью, чтобы удалить несуществующие пятнышки ржавчины и грязи с барабана и предохранителя. Даже когда они занимались любовью, револьвер лежал на тумбочке рядом с кроватью. Стоил Клер повернуть голову, как она видела поблескивающий синим отливом металл. С ружьем, купленным два дня назад, он обращался точно так же.
В тот вечер он вошел в спальню, раньше чем обычно, и застал ее на коленях у шкафа, где она выравнивала его туфли, трогающей револьвер. Ее пальцы гладили резьбу на рукоятке.
– Если хочешь, то можешь взять его в руки, – сказал он со странной улыбкой в уголках губ. – Он не заряжен.
– Зачем стараться делать его красивым – горько спросила Клер. – Ведь он предназначен для того, чтобы убивать. Зачем притворяться со всеми этими росписями и завитушками? Это так нелепо.
– Я согласен. В армии у нас завитушек не было.
– Только зарубки?
Это была шутка, но Клер немедленно пожалела о сказанном. Вскочив, она подошла к Майку, но бледность вокруг его рта говорила больше, чем могла сказать она.
Клер знала, что происходит, но не знала почему. Снова и снова она спрашивала Майка: «Почему мы не можем вернуться?» Почему он не доверяет их охрану департаменту? Раньше ему требовалось шесть человек, как же теперь он собирается справиться в одиночку?
