Евгения Грановская - Сон с четверга на пятницу
– Ну, вот, – удовлетворенно проговорил Макарский.
Настя сжала веки, выдавив из глаз последние слезы. Потом открыла глаза и посмотрела на доктора.
– Как… – хрипло пробормотала она. – Как я здесь оказалась?
– У вас был приступ паники, – спокойно объяснил Макарский. – Прямо в вагоне метро. Вы стали кричать и плакать, бросались на людей, требовали, чтобы они куда-то пошли с вами. Когда подоспела полиция, вы стали выкрикивать мое имя. Они нашли мой номер в памяти вашего мобильника и позвонили мне. Как вы себя чувствуете, Настя? Вам чуточку лучше?
Настя снова закрыла глаза.
– Вам снова снился тот сон? – негромко спросил доктор.
Женщина молчала.
– Вам снова приснились Алексей и ваш неродившийся ребенок?
– У меня есть ребенок, – не открывая глаз, проговорила Настя.
Макарский вздохнул.
– Настя, вы помните, как я настаивал, чтобы вы легли в клинику. Вы отказались. И видите, что из этого вышло? Муж и сын стали вашей навязчивой идеей.
Она открыла глаза, посмотрела на лицо Макарского равнодушным взглядом и вдруг сказала:
– Вас нет.
– Что? – не понял доктор.
– Вас нет, – спокойно повторила Настя. – Вы мне снитесь. Когда я проснусь, всего этого не будет. – Она улыбнулась улыбкой, в которой было что-то ненатуральное, противоестественное, а оттого жутковатое. – Я снова буду со своей семьей, – добавила она.
Доктор Макарский кашлянул в кулак и поправил пальцем золотые очки.
– Настя, – мягким голосом начал он, – нам придется продолжить лечение в стационаре.
Ресницы ее дрогнули.
– Вы… хотите упечь меня в дурдом?
– Вам требуется стационарное лечение, – с нажимом проговорил доктор. – Вы опасны. И не только для окружающих, но и для самой себя.
Настя хотела что-то сказать, но передумала. Лекарство вызвало у нее апатию. Она помолчала, размышляя, потом тихо уточнила:
– Сколько времени я проведу в клинике?
– Трудно сказать. Все будет зависеть от динамики излечения. Я обещаю вам внимательное отношение, уход, лечение, отдых, досуг… Все это у вас будет. Вы даже сможете продолжить писать свою книгу.
– Прямо санаторий, – пробормотала Настя. – А на самом деле – тюрьма. Ладно, доктор, больница так больница. А сейчас я хочу спать. Дайте мне поспать.
И она снова опустила веки.
С первым лучом солнечного света, пробравшимся в больничную палату сквозь большое зарешеченное окно, Настя открыла глаза. Она долго лежала на кровати, глядя в больничный потолок, покрытый трещинками и потемневшими от времени разводами известки. Ощущение покоя и пустоты, заполнявшее ее душу, когда она засыпала, сменилось отчаянием и ужасом – ужасом, который сдавил ее сердце и заставил его биться судорожными, неровными толчками.
Настя почувствовала, как к горлу подкатил ком слез, глазам стало горячо и сухо, словно на веки ей посыпали соль вперемешку с раскаленным, колючим песком. Она закрыла глаза.
Вскоре пришла медсестра и сделала ей укол. Медсестра что-то говорила, но Настя не понимала что. Она лишь видела, как рот медсестры, старческий, морщинистый рот с запавшими губами, раскрывается и закрывается.
«За что? – думала Настя. – Господи, за что мне все это?»
Потом она снова уснула. А затем ее разбудили, одели в больничный халат и повели на завтрак. Столы уже были накрыты. В зале находилось около дюжины пациенток – по три за каждым столом.
Когда все подняли ложки, Настя тоже послушно взяла в руку ложку. В зале появился довольно высокий, по-военному подтянутый человек, которого Настя не видела раньше. Он был лысоватый, загорелый, одетый в костюм, такой же серый, как и его глаза. Левую бровь мужчины рассекал надвое небольшой белый шрам.
– Всем приятного аппетита! – добродушно пожелал мужчина.
– Спасибо, – вяло и тихо отозвались несколько голосов.
– А почему так невесело? – улыбнулся он. – У вас в тарелках отличный молочный супчик! Налетайте, дамы! Или вы хотите бифштексов с кровью?
Он тихо засмеялся.
– Ненавижу его, – пробормотала девушка-блондинка, сидящая рядом с Настей. И процедила сквозь зубы: – Он – демон.
– Что? – сипло спросила Настя.
– Ничего.
Девушка отвела взгляд и уткнулась в тарелку. Потом все начали есть. И Настя тоже ела, машинально, даже не понимая, что именно она глотает.
Потом высокий мужчина остановился возле ее стола. Взглянул на Настю и сказал:
– Новенькая? Зачерпывай побольше, да мимо рта не пронеси!
Он засмеялся, а Настя перестала есть, подняла на него взгляд и произнесла:
– Не смейте обращаться ко мне на «ты».
Пациентки замерли, с ужасом глядя на Настю и ожидая расправы. Высокий мужчина посмотрел на нее с интересом.
– Прошу прощения, госпожа Новицкая, – проговорил он. – Я забыл представиться: начальник охраны клиники Игорь Аркадьевич Гуськов. И, кстати, раз уж нам никуда не деться друг от друга… может, все-таки перейдем на «ты»?
Настя опустила взгляд в тарелку и тихо пробормотала себе под нос:
– Перебьешься.
Высокий мужчина еще немного постоял возле Настиного стола, глядя на то, как она ест, потом ушел. Девушка-блондинка, сидевшая рядом с Настей, тихо спросила:
– Зачем ты это сделала?
– Что именно? – не поняла Настя.
– Раздразнила его. Он ведь теперь от тебя не отстанет.
Настя пожала плечами и флегматично проговорила:
– Я для него простая пациентка, одна из многих. Да и нет у него таких полномочий – допекать пациентов. Он ведь не врач.
– Он хуже, чем врач, – тихо сказала девушка. Помолчала пару секунд и еще тише добавила: – И уж точно страшнее.
Настя повернула голову, посмотрела на блондинку и спросила:
– Как тебя зовут?
– Анжела, – ответила девушка. – Анжела Бологова.
– Он к тебе приставал?
– Я не хочу об этом говорить.
– Если приставал – ты можешь его засудить. Есть такая статья – сексуальное домогательство. За это можно схлопотать тюремный срок. Я уже не говорю про изнасилование.
Анжела уткнулась в свою тарелку.
– Я не хочу об этом говорить, – повторила она глухо.
Затем откусила кусочек хлеба и принялась его меланхолично жевать, давая Насте понять, что разговор окончен.
3
Начальник охраны клиники Игорь Аркадьевич Гуськов сидел в кресле, задрав ноги на стол, и читал книгу. В комнату отдыха охраны вошел охранник Семенов, бугай с туповатым лицом и маленькими голубыми глазками. В отличие от начальника, одет Семенов был в белый медицинский халат.
– А, Семенов, – усмехнулся Гуськов, завидев бугая. Показал ему обложку книги и сказал: – Наша пациентка написала. Анастасия Новицкая. Читал?
– Нет, – ответил Семенов.
– Зря. Хорошая книга. Очень талантливо написано. Все так живо, правдоподобно. Вот, послушай. – Он снова устремил взгляд на страницы. – «Зло часто пытается натянуть на себя личину добра, но у него это скверно выходит. Уродливые черты выпирают из-под маски, прорывают ее, маска сползает с дьявольского лика, висит на нем уродливыми струпьями, и зло становится еще безобразнее». Как тебе?
Семенов пожал широкими плечами:
– Не знаю. Нормально.
– «Нормально», – гнусаво передразнил его Гуськов. – Дурак ты, Ваня. Это красиво! Это талантливо! Но знаешь, в чем она напортачила?
– Нет.
– В том, Ваня, что, если верить Новицкой, у добра получается «личина», а у зла – «лик». Чувствуешь парадокс?
– Нет.
Гуськов вздохнул:
– Н-да… Необразованный ты тип, Семенов.
– Игорь Аркадьевич, – пробасил в ответ охранник, – я ничего не понимаю в литературе.
– Но читать-то ты умеешь?
– Умею.
– Тогда держи! – Он протянул книгу охраннику. – Держи-держи, Ваня, это подарок!
Семенов растерянно взял книгу.
– А как же вы? – проговорил он.
Начальник охраны улыбнулся:
– А у меня есть еще. Слушай, Семенов, как думаешь: может, взять у нее автограф? Ведь не откажет же она мне, а?
– Не должна, – пробасил охранник.
– Вот и я думаю, что не должна. – Гуськов хлопнул себя ладонью по коленке и насмешливо проговорил: – Решено! Возьму автограф!
Он пружинисто поднялся с кресла.
– Пойду с ней поговорю, – сообщил он Семенову. – Никогда не разговаривал с писателями. Может, умнее стану?
Он весело подмигнул охраннику и вышел из комнаты отдыха. Семенов повертел в руках книгу.
– Лик, личина… – недовольно пробормотал он. – Какая на хрен разница?
Хотел было швырнуть книгу в урну, но покосился на дверь и передумал. Сунул книжку в карман халата.
* * *Пять минут спустя начальник Гуськов сидел в палате у Насти на краешке кровати и разглагольствовал:
– Анастасия Сергеевна, ваши герои сильно чувствуют боль. Душевную и физическую. И в этом я им завидую.
– Завидуете? – глухо переспросила Настя. (Она сидела на кровати, опершись спиной на взбитую подушку, и хмуро смотрела на Гуськова.)
– Да, – кивнул он. – Мне это не дано. Я не такой утонченный человек, как ваши герои. И значит, не такой утонченный человек, как вы, Анастасия Сергеевна.
