Анна Князева - Кольцо с тремя амурами
– Не получилось, – виновато ответил Труфанов. – Он в то время жил в Красноярске. Потом я уехал. Да и что он мог рассказать?
– Вечером, когда пропала Свиридова, он говорил с ней в темном амфитеатре и даже ударил ее по лицу!
Труфанов безмолвно развел руками.
– Да-да, – продолжала Дайнека. – Он узнал, что она встречается с Роевым, и приехал в Железноборск в пятницу вечером.
– Но ведь тогда получается, что ее убить мог Суворов…
– Нет, не мог. После разговора с ней он вернулся в общежитие мединститута. Суворов сказал, что готов дать показания и предоставить свидетелей. В одиннадцать, когда Свиридова вышла с репетиции, он уже подъезжал к Красноярску. И – да! Забыла сказать: это он забрал ее пальто из служебного гардероба.
– Но почему его никто не заметил?
– Только благодаря матери.
– При чем здесь его мать? – удивился Труфанов. – Она в тот вечер пришла в Дом культуры?
– Она там работала! – И после многозначительной паузы Дайнека добавила: – В служебном гардеробе!
– Та гардеробщица?.. Выходит, она сама отдала пальто? Но почему промолчала?
– Боялась, что сына обвинят в убийстве Свиридовой.
– Не исключаю…
– Представьте, она все это время думала, что он убийца.
– В каком аду ей пришлось побывать… – Полковник вздохнул. – Конечно, я поговорю с Суворовым. Но как жаль!
– О чем вы? – оторопела Дайнека.
– Встреча в амфитеатре могла приблизить нас всех к разгадке.
– Она и приблизила, только мы пока не знаем, к чему.
Труфанов хитро улыбнулся:
– Впервые вижу, как ты умничаешь.
– И надеюсь, в последний, – смутилась она. – У меня появилась идея.
– Излагай.
– А что, если это Роев убил Свиридову?
– Но ведь у них были какие-то отношения.
– Дело в том, что Свиридова была на четвертом месяце беременности.
Василий Дмитриевич даже крякнул.
– Откуда ты все это берешь?
– Из ее амбулаторной карты в женской консультации краевой больницы.
– Вот ведь проныра! – Он восхищенно покачал головой. – Думаешь, отцом ребенка был Роев?
– Кто же еще? – удивилась Дайнека. – Иначе зачем он повез ее в женскую консультацию?
– И ты думаешь, что беременность явилась причиной убийства?
– Может быть, он не хотел ребенка. Или у него была семья.
– При всем уважении к твоим дедуктивным способностям, напоминаю: в то время разрешались аборты.
– На таком сроке аборт не делают, – сообщила Дайнека. – Он мог встретить ее после репетиции. Или забрать на машине и увезти в укромное место. Убил… – Она сбавила обороты. – А потом и сам застрелился.
– Он не мог увезти Свиридову.
– Откуда вы знаете?
– Проверял. В тот день его машина была в ремонте, и забрал он ее только в понедельник, девятого апреля, когда Свиридову стали искать. – Труфанов закашлялся. – И потом, я – романтик. Если любовь, при чем здесь убийство?
Василий Дмитриевич достал телефон.
– Прости, мне нужно идти. – Он приложил трубку к уху и направился к двери.
Дайнеку тронули за руку, она обернулась. Перед ней стояла заплаканная Гурина.
– Здравствуйте, Ираида Ефимовна.
– Я должна передать вам одну вещь.
– Какую?
– Приходите ко мне домой.
– Когда?
– Можно сегодня вечером.
– Зайду, – пообещала Дайнека.
Гурина вернулась к гробу Сопелкина и встала подальше от его родственников. Дайнека едва сдержалась, чтобы не пойти за ней и не расспросить об «одной вещи» поподробней. Воображение рисовало причудливые картины. Например, как Гурина отдает окровавленный нож, который хранила все тридцать лет, или показывает труп Свиридовой, завернутый в полиэтиленовую пленку. Или просто звонит Свиридовой и говорит: «Здесь все тебя ищут!»
Прощание длилось до половины первого. Когда гроб унесли и все пошли к автобусам, Дайнека решила, что ехать на кладбище и смотреть, как закапывают человека, которого она знала, было выше ее сил.
В Доме культуры сделалось пусто, и только уборщицы, как хоккеистки, двигались одна за другой, смывая с полов воспоминание о Сопелкине.
– Дайнека!
Она обернулась.
– Привет, Слава! На кладбище не поехал?
– Я с Сопелкиным едва был знаком. У меня есть свободное время. Если хочешь, продолжим экскурсию.
– С большим удовольствием!
– Идем, я кое-что тебе покажу.
Они прошли по коридорам и лестницам и нырнули в низкую дверь, которая выходила прямо к ступеням.
– Это – «ласточка» осветителя.
В прилепленном к стене зала балконе места было совсем немного. Повсюду висели и стояли осветительные приборы.
– Теперь я понимаю, почему такие балкончики называют «ласточками», – сказала Дайнека.
– Ну, и почему? – спросил Вячеслав.
– Во-первых, потому что они высоко. Во-вторых, прилеплены к стене, как гнездышки ласточек.
– Ты права. Теперь идем вниз.
Спустившись по лестнице, они прошли тамбур, укрепленный двойной металлической дверью, и попали в правый карман сцены – помещение, расположенное за боковыми кулисами. Занавес был открыт. Дайнека вышла на сцену, встала в центре поворотного круга, раскрыла руки и сказала куда-то в зал:
– Здравствуйте!
Тишина проглотила ее слова. Они улетели в зал и пропали.
– Ну, как хотите! – Она взялась руками за талию и попыталась исполнить «веревочку» – элемент матросского танца, который выучила еще в детском саду. «Веревочка» получилась, но за ней ничего не последовало. Дайнека обернулась к Славе и, улыбнувшись, сказала:
– Больше ничего не умею.
– Иди сюда… – Он приблизился к деревянному люку на авансцене, потянул его и приподнял. – Загляни туда.
Дайнека заглянула.
– Какая-то конура.
– Скажешь тоже! – обиделся Вячеслав. – Это – будка суфлера. Знаешь, как здорово там сидеть во время спектакля!
– Ты сидел?
– В детстве – тысячу раз.
– Мне бы тоже хотелось, – задумчиво произнесла Дайнека.
– Слава!
– Ну, что еще? – Вячеслав со стуком уронил крышку и обернулся.
За кулисой стоял парень в спецовке.
– В двадцать пятый кабинет привезли краску другого цвета.
– Какой должен быть?
– Ваниль.
– А какой привезли?
– Желтый.
– Белой эмалью разбавить не пробовал?
– Я такую ответственность на себя не возьму.
Вячеслав тяжело вздохнул и бросил Дайнеке:
– Подожди здесь. Пойду, помогу взять ответственность…
Он ушел. Дайнека осталась одна, прошла в центр поворотного круга и замерла. Потом вдруг спросила:
– Где же ты, Лена?
От этого вопроса и, главным образом, от безмолвия, которое ее окружало, Дайнеке сделалось жутко. В левом «кармане», у лестницы, ведущей на колосники, послышался шорох.
– Слава?.. Это ты? – спросила она.
Никто не ответил.
Дайнека сделала шаг. Раздался чудовищный шелест, он длился не более трех секунд. Что-то очень тяжелое вскользь прошлось по левой руке и с грохотом рухнуло на деревянную сцену. Она подняла руку и увидела кровоточащую ссадину. Перевела взгляд на длинную металлическую трубу, которая откуда-то появилась на сцене. К ней были прикреплены тросы, и они шли наверх, к колосникам.
– Что случилось? – На сцену выбежал Вячеслав, взглянул на трубу, потом на Дайнеку и наконец заметил, что с ее руки капает кровь.
– Кто опустил штанкет?
– Никто не опускал. Он упал, – заторможенно сказала она.
– Ты в это время где находилась?
– Под ним.
– У тебя есть другие повреждения? – Он ощупал ее плечи и голову.
– Эта штука прошлась вскользь по руке. Мне показалось, что за кулисами стоишь ты, и я отступила в сторону. В тот момент она и упала.
– Кто это сделал?! – крикнул он вгорячах.
– Не знаю… – пробормотала она.
– Ты кого-нибудь видела?
– Только слышала. Я думала, это ты вернулся.
Вячеслав быстрым шагом прошел в левый «карман», к переплетению толстых веревок, и поспешно вернулся обратно.
– Кто-то перерубил трос, удерживающий штанкет в подколосниковом пространстве…
– Что это значит?
– Это значит… – Он сделал паузу и удивленно закончил: – что тебя хотели убить.
– За что? – сухо осведомилась Дайнека.
– Этого я не знаю. Нужно вызвать полицию. – Он схватился за телефон.
Но Дайнека показала ему кровоточащую руку:
– Лучше сначала «Скорую».
Когда фельдшер уехала, Дайнека оглядела себя в зеркало, висящее у стойки гардероба. Вся рука была измазана йодом и залеплена лейкопластырем, локоть забинтован.
– Что скажу матери?..
– Скажи, что она родила тебя в бронежилете. Если бы ты стояла на месте, тебя бы убило.
– Значит, действительно повезло.
– Неужели ты никого не заметила?
– Никого.
Вячеслав подошел к старухе-вахтерше:
– Минут сорок назад отсюда кто-нибудь выходил?
– Из служебного? – уточнила она.
– Да. Кто здесь проходил?
– Зачем – здесь? Сегодня все ходят через главные двери. Сопелкина через них выносили. Закрыть некому, с поминок еще не вернулись.
