Михаил Черненок - Завещание ведьмы
— Какими?
Торчков многозначительно подмигнул:
— Есть тут у нас, залетные инопланетяне…
— Откуда у Гайдамаковой большие деньги? — заинтересовался Антон.
— От колдовства, понятно. Она ж, как фокусник, действовала. Для примера, на моих глазах был такой случай. Покупает ведьма в сельмаге у Брониславы Шутовой кусок хозяйственного мыла. Подает десятку, вроде бы мелкими деньгами не располагает. Бронька со мной языком чешет и как ни в чем не бывало выкладывает ведьме сдачу с двадцатипятирублевой бумажки. Чуешь, чем пахнет?..
— Обсчиталась Паутова — и только.
— Держи карман шире — Бронька тебе обсчитается! Помню, когда злоупотреблял этим… — Торчков заскорузлым пальцем щелкнул себя по горлу, — был аналогичный случай. Пятнадцати копеек у меня на бутылек не хватало. И перехватить не у кого — хоть плачь. Все Матренины закутки в доме обшарил — кроме завалящей дореформенной пятнашки, ни копейки не нашел. Эх, думаю, была не была: всучу Броньке вместо действующей монеты этот пятнашник! Смело так на прилавок рублевку с мелочью звякнул, говорю: «Без сдачи!» И что? Думаешь, прошел номер?.. Дудки! Бронислава мой фокус мигом разгадала и давай срамить на весь магазин. Со стыда чуть не сгорел.
Бирюков улыбнулся:
— Это, Иван Васильевич, житейские «фокусы», а не колдовские.
— Зря, Игнатьич, меня опровергаешь, — Торчков обидчиво моргнул. — Могу более сурьезное рассказать. Было это в первый год, когда я с Отечественной в Березовку вернулся. Понятно, и другие фронтовики к своим домам заявились. В том числе — папаша твой, Игнат Матвеевич. Дело, сам понимаешь, выдающееся. Решили отметить возвращение коллективным ужином. Собрались в вашем доме. Закусили плотно, повспоминали военные подвиги, засиделись. Ночью я до своей хаты подался. Только из вашей калитки выхожу — трактирщик Гайдамаков навстречу: «Здоров, Иван Василич!» — «Здоров!» — говорю, а самому даже невдомек, что трактирщика еще до моего рождения в могилку закопали. «Зайдем, — говорит, — ко мне в трактир, угостить тебя желаю». — «Что ж, — говорю, — не откажусь от угощенья по случаю такой редкой встречи». А самому опять же до мозгов не доходит, что Березовский трактир давным-давно колчаковцы спалили. Другими словами, вроде под гибносом нахожусь. Приходим этаким манером к Потеряеву озеру, а там, не поверишь, преогромнейший домина!.. Похлеще, чем теперь ведьма построила. Ну, понятно, сели за стол. Закусок всяких разных на столе… аж глаза разбегаются. Если вдвоем те угощения осадить, запросто от заворота кишков крякнуть можно. А спиртного — ни грамма! Только чай… Ну, само собой понятно, что этот напиток хоть и крепкой заварки, но все ж таки много его не выпьешь. Посидели малость, повспоминали: я — Отечественную войну, Гайдамак — германскую, какая до революции была. Поднимаюсь идти домой. На прощанье говорю Гайдамаку, дескать, благодарю за чай, сахар я не брал… Он мне в ответ: «Чо ты, Иван Василич — мой званый гость, пешком потопаешь? Ты ж кубанцкий кавалерист. Садись на моего выездного жеребца — мигом домчит». И опять мне невдомек, что от Потеряева озера до моей хаты — десять воробьиных шагов. Отказываться неловко. Заученным манером вскакиваю на разгоряченную конягу, и понес он меня!.. Такой свист в ушах, я аж зажмурился. Страшно… Вдруг петух запел!.. Открываю глаза — тишина. Вроде светает. Кругом могильные кресты, оградки… А сам я сижу не на лихом коне, а на надгробном камне Гайдамакова… — Торчков зябко передернул плечами. — Вот, Игнатьич, где я страху натерпелся. Жуть!.. До этих пор, как вспомню, мороз по коже продирает.
— Почти как в стихотворении Пушкина, — рассмеялся Антон. — «А подо мною… не конь, а старая скамья. Вот что случается порою».
— Ну, Игнатьич, обижаешь!.. — не на шутку расстроился Торчков. — Не веришь — спроси у Арсентия Инюшкина. Он очевидцем был, когда поутрянке я с кладбища напролом через ограду продирался. Секрет, хочешь знать, вот в чем… Арсентий мне разъяснил. Когда, значит, я из вашего двора после сытного ужина вышел, Гайдамачиха с пустым ведром дорогу пересекла, к Потеряеву озеру направлялась. Я, понятно, ругнулся, чтоб под ногами, ведьма, не путалась. Тут она, должно быть со зла, колдовство и напустила. Инюшкин вполне тверезый следом за мной шел, слыхал, как в ответ на мое сурьезное предупреждение Гайдамачиха чего-то буркнула, и сразу я — волчком-волчком, закрутился-закрутился и с глаз пропал… Арсюха — мужик не робкого десятка, но, как увидал такую свистопляску, и он сдрейфил. Прибег домой — шмыг под одеяло. А утром, будто черт ему в уши дудит: иди, дескать, на могилки, выручай друга. С опаской, однако пришел Инюшкин к кладбищу. Думал, приснилось, а я и вправду, как дикий кабан, через кладбищенскую изгородь на волю рвусь…
Зная, что «Кумбрыка» не переслушать, Бирюков извинился перед разговорчивым земляком и подошел к судачившим у избы Тиуновой женщинам. Те сразу примолкли. Лишь Таня Инюшкина, с мужем которой, Анатолием, Антон учился в одном классе, вроде обрадовалась и тревожной скороговоркой стала рассказывать, как очень таинственно исчезла Тамара Тиунова. В это время из избы вышел подполковник Гладышев. Таня разом замолчала.
Подполковник отозвал Бирюкова в сторону.
— Что, Николай Сергеевич? — спросил Антон.
— Головоломка какая-то… Придется берег озера тщательно обследовать. Мы посоветовались с прокурором… Если труп не обнаружим, предлагаю тебе остаться здесь на несколько деньков да побеседовать обстоятельно с народом. Официальных следственных действий пока не проводи. Прислушайся, что в селе говорят, прозондируй наиболее вероятные версии, если они возникнут. Наклюнется мотив преступления — сразу следователь начнет работать вплотную…
Глава 3
В родительский дом Антон Бирюков заявился под конец дня, когда следственно-оперативная группа, завершив необходимые юридические формальности, но так и не обнаружив трупа, уехала из Березовки. Невысокая худенькая Полина Владимировна встретила сына упреком:
— Спасибо, сынок, что зашел.
Антон поцеловал мать в щеку:
— Не сердись, мам.
— Я давно перестала сердиться, — прежним тоном продолжила Полина Владимировна. — Совсем забыл нас. Думала и теперь даже на минутку не заглянешь. Хотела уж до Тиуновой дойти, хоть издали на тебя взглянуть, да побоялась: не помешать бы твоей работе.
— А у меня там никакой работы не было, — снимая форменный пиджак, с подчеркнутой бодростью сказал Антон.
— Как же это, сынок?.. Не отыскали Тамару?
— Нет. Окровавленный носовой платочек на берегу нашли — и все.
— Ох, что-то не верится, что Тамара сама покончила с жизнью. Что-то, сынок, тут загадочное…
Неожиданно, пристукивая дубовым батогом, из своей комнаты вышел ссутулившийся от старости высоченный дед Матвей. Увидев Антона, он ничуть не удивился. Вскинул белую, словно свежий снег, бороду и громко пророкотал:
— Внук, ядрено-корень, объявился! Здрав-желаю, милицейский офицер!
— Здравствуй, дедусь! — так же громко ответил Антон и обнял старика. — Как воюешь, гвардейский бомбардир?
— Круговую оборону держу, Антоша. Твоим родителям угодить не могу: то просыпаюсь чуть свет, то телевизерный ящик громко включаю.
— Кино смотришь?
— Все подряд гляжу.
Полина Владимировна тихо сказала Антону:
— Как цветной купили, почти не отходит от телевизора. В Березовке теперь два постоянных смотрельщика: наш дед да Иван Торчков.
Дед Матвей приложил ладонь к уху:
— Чо гришь?..
— Телевизор, говорю, любишь смотреть! — с улыбкой крикнула Полина Владимировна.
— Ну-ну, люблю! Зачерпни-ка, Поль, кваску. «Спокойной ночи, малыши» начинается, надо глянуть, чем они там сегодня позабавят.
Напившись, старик Шутливо хлопнул Антона по затылку и удалился в свои «апартаменты», где вскоре громко заговорил телевизор. Полина Владимировна заботливо принялась собирать на стол. Антон, склонившись под умывальником, ополоснул лицо, неторопливо вытерся свежим полотенцем и, присев к столу, огляделся. Все в кухне было знакомым с детства. Бирюковы не гнались за модой и не любили менять мебель. Поэтому, как в детские и школьные годы Антона, обстановка здесь сохранилась прежней: просторный прямоугольный стол под цветной клеенкой, тяжелые табуретки, вместительный коричневый буфет с посудой, на стене — большая застекленная рама с семейными фотографиями, на которых запечатлелась вся династия Бирюковых в разные годы жизни. Вот только не стало просторной русской печи, где, будучи мальчишкой, Антон отогревался, прибегая зимой с улицы по уши в снегу. Печку заменила современная газовая плита. Да еще тумбочка с телефоном появилась.
— Мам, почему тебе не верится, что Тиунова сама могла покончить с жизнью? — спросил Антон.
