Михаил Черненок - Завещание ведьмы
— Надо бы сказать «зряплату», — скаламбурил Антон. — Было бы совсем по-торчковски.
— Встречался с «Кумбрыком»?
— Да, порассказывал мне Иван Васильевич сегодня…
— О летающих тарелках?
— Почему непременно о них?
— Ну, как же… С уходом на пенсию Торчков стал в нашем районе ведущим специалистом по неопознанным летающим объектам.
— Сегодня он космической темы не касался. Больше нажимал на колдовские сюжеты. С ним действительно был случай, когда «нечистая сила» занесла его ночью на могилу Гайдамакова?
— На Арсентия Инюшкина ссылался?
— Да. Сговорились они, что ли?
Игнат Матвеевич пожал плечами:
— Кто их знает. В молодости Арсентий большим причудником был, мог шутку подстроить. Но сам «Кумбрык», похоже, действительно не знает, какая «сила» закинула его на кладбище. Когда Торчков откровенно врет, то каждый раз при пересказе добавляет новенькое, более интригующее. А в этом закидоне сорок лет одно и то же слово в слово твердит.
Антон помолчал:
— Не знаешь, пап, зачем Гайдамакова перед смертью строительство такого роскошного дома на берегу озера затеяла?
— Я отговаривал Елизавету Казимировну от этой стройки. Дескать, и стройматериалы теперь под ногами не валяются, и строителей нелегко отыскать — с колхозными объектами зашиваемся. Порой переплачиваем наемным бригадам, только бы строили. Нет, уперлась старуха и ни в какую. В молодые годы с ее сыном, Викентием, я дружбу водил. Вместе на фронт уходили. И погиб Викентий под Брянском на моих глазах. Ради этой памяти не смог я отказать старухе. Откровенно признаться, не думал, что Елизавета Казимировна осилит такую стройку. Но она, несмотря на преклонные годы, оказалась сноровистой. Подрядила шабашников, которые только-только строительство Дома культуры у нас закончили. Видать, заплатила им хорошо. Те, ухари, такую прыть проявили, что я глазом не успел моргнуть, как особняк у Потеряева озера вырос.
— В какую цену такая стройка могла обойтись?
— Тысяч в десять, не меньше.
— Где же Гайдамакова эти тысячи взяла?
Игнат Матвеевич прищурился:
— Нетрудовые доходы ищешь?
— А что, это исключено?
— Елизавета Казимировна хищением соцсобственности не занималась.
— Обогащаться можно не только за счет хищений…
— Ты, видать, Торчкова наслушался. Теперь меня послушай. Гайдамачиха была гордой старухой, самолюбивой. А деньги, сын, Елизавете Казимировне люди по доброй воле несли, за ее услуги. Пока старуха была жива, мало кто из березовцев по пустякам в больницу ездил. Вот тебе такой пример. Ногу я как-то в райцентре подвернул. Заехал в районную поликлинику — очередь к хирургу, пушкой не пробьешь. Ладно, думаю, перетопчусь, само пройдет со временем. Прикатил домой. Сутки идут, вторые — нога все хуже и хуже. Распухла в ступне — шагнуть не могу. Мать подсказала, давай, дескать, бабку Гайдамачиху позовем. Позвали. Посмотрела старуха болячку, покачала головой, прощупала когтистыми пальцами опухоль да — как повернет ступню! Я белугой взвыл. Глянула она на меня, будто на мальчишку, побубнила что-то себе под нос, сплюнула три раза через левое плечо и… наутро зашагал я без всякой печали. Разве за такое не отблагодаришь?.. Профессиональных врачей и то завели теперь моду благодарить. Те, субчики, государственную зарплату получают, а принеси «подарочек» — не каждый возмутится да за дверь выставит.
— Но согласись, папа, чтобы накопить десять тысяч, много благодарений надо собрать.
— К Гайдамаковой со всех окрестных сел люди ехали.
— Вы с мамой как сговорились.
— Зачем нам сговариваться. Каждый в Березовке тебе об этом скажет.
— А что ты думаешь об исчезновении Тиуновой? — внезапно спросил Антон.
Игнат Матвеевич озабоченно потер кончиками пальцев седые виски:
— Вот это, сын, для меня загадка…
Давно Полина Владимировна прибрала со стола посуду, умолк телевизор в комнате деда Матвея, отужинавшего после всех, а отец с сыном Бирюковы продолжали сидеть за столом.
Глава 4
Разбудил Антона протарахтевший по селу трактор. Тотчас горласто закричал петух. Из распахнутого настежь окна веяло прохладой и запахом усыпанного спелой ягодой малинника, густо разросшегося в палисаднике. За стеной кашлянул дед Матвей, поскрипывая половицами, вышел во двор. На кухне вполголоса заговорили мать с отцом.
Непривыкший нежиться по утрам, Антон сбросил с себя легонькое одеяло и рывком поднялся с постели. Вспомнив, что раньше сам, а позднее — младший брат Сережка, прятали под кроватью двухпудовую гирю, заглянул туда. Гиря стояла на месте. Вытащив ее, Антон, вместо гимнастики, принялся поочередно выжимать двухпудовку.
— Пуп не надорви, — заглянув в комнату, сказал Игнат Матвеевич.
— Не надорву, я двужильный, — Антон тыльной стороной ладони вытер со лба испарину. — Пап, когда участковый Кротов появляется в конторе?
— Зачем он тебе?
— Вчера договорились утром встретиться.
— К девяти подходи.
Антон сунул гирю под кровать. Быстро оделся. Вышел во двор и зажмурился от яркого солнца. Глубоко вдохнул отдающий росной свежестью воздух. По двору важно расхаживал нарядный, словно гусар, петух. Из-за сеновала, опираясь на батог, вышел белобородый дед Матвей. Позевывая, спросил:
— Соскучился, Антошка, по дому?
— Хорошо у вас! — Антон сладко потянулся. — Как в раю!
— А ты кидай, ядрено-корень, к дьяволу свой ад, да перебирайся у наш рай.
— Что я здесь буду делать?
— На комбайн пойдешь работать либо на трактор. Можешь участковым милиционером устроиться на место Мишки Кротова. Ему давно пора на пенсию.
Антон улыбнулся:
— Подумаю над твоим предложением!
— Чо думать? Кидай уголовные дела! У нас теперь вольготно колхозники живут, от работы жилы не надрывают, — дед Матвей с прищуром глянул на солнце. — Пошли чай швыркать, не то я утреннюю гимнастику пропущу.
— Ты по утрам гимнастику стал делать?
— Не, по телевизору гляжу. Шибко красиво там парень с барышней выгибаются. Как резиновые.
— Вон что! — засмеялся Антон. — Пойдем, дедусь, почаевничаем…
Сенокос для сельчан издавна — дело всеобщее. Уже к девяти утра, когда Антон Бирюков направился в колхозную контору, Березовка словно вымерла. Пусто было и в конторе. Только за дверью бухгалтерии слышалось частое пощелкивание костяшек на счетах да скрип арифмометра. Рядом с бухгалтерией Антон увидел на двери табличку «Участковый инспектор милиции М. Ф. Кротов» и вошел в узкий, как пенал, кабинетик. Одна стена «пенала» была увешана листовками с цветными знаками из Правил дорожного движения, на другой висел большой плакат с краснощеким пьяницей, обнимающим, словно дорогое сокровище, зеленую бутылку сорокоградусной. Надпись на плакате предупреждала: «Алкоголь — враг здоровья!» Торцом к окну стоял небольшой ученический стол, на котором, кроме черного телефонного аппарата и стеклянной пепельницы, заполненной канцелярскими скрепками, ничего не было. Задумчиво глядя в окно, за столом сидел Кротов в летней форменной рубахе с капитанскими погонами. При входе Бирюкова он обернулся к двери и резво вскочил на ноги:
— Приветствую, Михаил Федорович, — протягивая участковому руку, сказал Антон.
— Здравия желаю, товарищ Бирюков, — участковый показал на стул возле стола. — Прошу садиться.
Усаживаясь, Антон спросил:
— Что нового?
Кротов развел руками:
— Информация настораживающая. Только что звонил из райцентра следователь Лимакин и просил передать вам, что все кровяные пятна по группе и резус-фактору совпадают с кровью Тиуновой. Доярки ежегодно проходят медицинское обследование, и в районной поликлинике о них имеются эти данные.
— Наша задача, Михаил Федорович, выяснить: что произошло с Тиуновой? Как по вашему мнению?..
Участковый сел на свое место:
— Первоначально я предполагал, что у Тиуновой не хватило решимости кончить жизнь через повешение и она утопилась в озере. Однако наличие кровяных пятен в избе наводит на мысль о преднамеренном убийстве. Причиной такого преступления могут явиться колдовские деньги Гайдамаковой.
— Вы верите в колдовство? — удивленно спросил Антон.
— Никак нет, товарищ Бирюков, — ответил участковый, — лично я считаю суеверную белиберду пережитком прошлого. «Колдовскими деньгами» некоторые из березовцев называют наследство, доставшееся Тиуновой. Другие селяне окрестили его «Завещанием ведьмы». Считаю нужным добавить, что и сама Тиунова распространяла по селу слух, будто после смерти старухи к ней в избу стало проникать неизвестное лицо, именуемое в народе домовым.
Бирюков побарабанил пальцами по столу:
— А если, Михаил Федорович, этот «домовой» искал деньги?..
