Михаил Черненок - Завещание ведьмы
— Судя по собравшемуся народу, там…
Через узкий проулок между огородами «уазик» въехал в деревню. Тотчас у машины появился участковый инспектор — коренастый пожилой капитан милиции. Привычно козырнул:
— Здравия желаю, товарищи!
— Здравствуй, Кротов, — первым выбираясь из машины, поздоровался Гладышев. — Что у тебя случилось?
— Происшествие, товарищ подполковник, — понизив голос, ответил участковый. — Исчезла молодая женщина. Вчерашним вечером видели ее вполне здоровой. В задумчивости сидела на берегу Потеряева озера, а сегодня не вышла на работу. Когда мне сообщили об этом…
— Кто сообщил?
— Доярка Таня Инюшкина. После утренней дойки у колхозной конторы встретились и говорит: «Михаил Федорович, Тамара Тиунова чего-то на работу не явилась, пришлось ее коров доить. Сейчас забежала к ней узнать, но случилось, а изба распахнута, и котенок в комнате мяучит. Я побоялась в избу заходить, окликнула Тамару — она не ответила. Никогда раньше такого не было». Сообщение Инюшкиной меня, понятно, насторожило. Решил безотлагательно проверить тревожный сигнал. Вместе с Таней направился к избе Тиуновой. Дверь и вправду открытой оказалась. В избе никого нет. С потолка веревочная петля свисает, а на полу кровавые пятна. Считаю нужным добавить, что на кровати вроде бы какая-то записка лежит…
— Что ж, придется начинать, как водится, с осмотра, — сказал прокурор.
Пригласив из числа присутствующих женщин двух понятых, участники следственно-оперативной группы друг за другом вошли в избу, разделенную дощатой перегородкой на небольшую кухоньку и почти такого же размера спальную комнату. В спальне с вделанного в потолок большого крюка, на каких раньше подвешивали детские люльки, свисала короткая пеньковая веревка с петлей на нижнем конце. На петле виднелись бурые пятна, словно за нее хватались окровавленными руками. Несколько кровяных пятен было на полу. Здесь же валялись скомканная окровавленная кофточка и опрокинутая набок табуретка с отломленной ножкой. Возле табуретки сидел черный крохотный котенок и безостановочно, как заводной, мяукал.
Антон Бирюков по оперативной привычке обвел взглядом комнату. У левой стены стояла опрятно заправленная кровать с высокой горкой пухлых подушек. На цветном покрывале белел исписанный неровным крупным почерком тетрадный листок. Рядом с кроватью стоял простенький шифоньер с открытой дверкой. В нем висели на плечиках несколько женских платьев и кофточек. Небольшое оконце было прикрыто белой ситцевой занавеской. На подоконнике сквозь занавеску просвечивался горшочек с цветущей геранью. В переднем углу темнела старая доска-икона, на которой с трудом можно было разглядеть лик Николая-угодника. Перед иконой висела на трех серебряных цепочках позолоченная лампадка с застывшими по краям потеками воска от сгоревшей до основания свечи.
Пока эксперт-криминалист Семенов щелкал ослепительной фотовспышкой и тщательно соскабливал для последующего исследования пятна крови, Бирюков тихо спросил стоявшего рядом Кротова:
— Тиунова верующей была?
— Со старухой Гайдамаковой она дружбу водила, — прошептал в ответ Кротов и скосил глаза на икону. — Этот пережиток старины из Гайдамачихиной избы сюда перекочевал.
— А вообще Тиунова как?..
— Ни в чем предосудительном не замечалась. Вот только, буквально на днях, остригла под машинку голову и ходила повязанная платком, как старуха. Предполагаю, может, вера такая есть, при которой женщины стригутся?..
Бирюков, задумавшись, промолчал.Когда криминалист управился со своими делами, следователь в присутствии понятых начал осмотр места происшествия. Прокурор и подполковник Гладышев, заложив за спину руки, склонились над лежащей на кровати запиской. Антон подошел к ним и тоже стал читать:
«Господь Всевышний! Прости, Милостивый, мой смертный грех. Не по воле разума он сотворен, а по велению Нечистой Силы, опутавшей и замутившей меня. Нет мне спасения от Злого Духа ни днем, ни ночью. Нет больше сил и нет другого выхода, как уйти из мирской жизни. Прими, Милостивый, в свой стан. Пригрей мою грешную душу. Аминь! Аминь! Аминь!»
Дважды перечитав записку, Бирюков глянул на продолжавшего мяукать котенка. Оказавшаяся в числе понятых заведующая Березовским сельмагом — низенькая, как колобок, Бронислава Паутова, которую в Березовке издавна все подростки называли тетей Броней, перехватила взгляд Антона. Дрогнувшим голосом негромко сказала:
— Молочка б котику плеснуть. Кажись, со вчерашнего вечера не кормлен.
— В селе у Тиуновой родственники есть? — спросил прокурор.
— Никого у нее здесь нет, — ответила Паутова. — Три года назад из Новосибирска Тамарка к нам заехала с мужем. Мужик сбился с пути, ушел калымить к шабашникам, какие Гайдамачихе новую двухэтажку строили. Теперь в Серебровке на строительстве колхозной фермы работает.
— Сюда не приезжает?
— А чо тут приезжать — Серебровка рядом. Иногда приходит, чтобы покуражиться перед Тамаркой.
Мяуканье котенка стало походить на осипший писк.
— Унесите его на улицу, — попросил Паутову прокурор. — Пусть кто-нибудь из женщин к себе в дом возьмет, накормит.
— Ой, нет! — испугалась Паутова. — Накормить, конечно, накормят, а в дом — никто не возьмет. Это ж колдовский котик, от Гайдамачихиной кошки.
— Что еще за колдовство? — заинтересовался прокурор.
— Ой, не знаю. Это в Березовке так говорят.
— Что говорят?
— Да болтают, что попало… — Паутова приподняла руку, словно хотела перекреститься, но вовремя спохватилась. — Вы, граждане следователи, шибко не верьте нашенским сплетням. Тамарка хорошая была. Не понятно, чего она тут натворила, или с ней кто-то беду сотворил…
— Какого возраста Тиунова?
— На прошлой неделе двадцать четыре года исполнилось. Два килограмма дорогих конфет у меня, в сельмаге, покупала, чтобы подружек с фермы угостить.
На этом разговор прокурора с Паутовой оборвался. Бирюков прошел из спальни через прибранную кухоньку с чисто вымытым полом в тесные пустые сенцы. Здесь тоже, как и на кухне, пол был вымыт, даже выскоблен до желтизны. Видимо, только вчера Тиунова сделала в избе основательную приборку. Постояв в раздумье, Антон приоткрыл дверь из сенец в кладовку — стены и потолок кладовки были увешаны пучками высушенных трав. Такого разнообразного запаса лечебных растений Антону не приходилось видеть. Пустырник, душица, полынь, мать-и-мачеха, красавка, подорожник, кровохлебка и еще множество каких-то трав источали столь сильный запах, что голова начинала кружиться. Бирюков прикрыл дверь и вышел на свежий воздух, в освещенный солнцем двор, заросший курчавой муравой. Он хотел было подойти к односельчанам, но из соседнего двора, отделяющего усадьбу Тиуновой от избушки Гайдамаковой, вдруг послышалось:
— Здорово, Игнатьич!
Бирюков повернулся на голос. Облокотившись на покосившуюся изгородь из жердей, стоял морщинистый Торчков и, словно демонстрируя два ряда вставных зубов, безмятежно улыбался:
— Здравствуйте, Иван Васильевич! — Антон подошел к старику. — Как живется?
— Жизнь с каждым годом становится забавнее. Главное в ней — водились бы деньжата.
— И как лично у вас с деньжатами?
— Лучше всех, но никто не завидует. А куда мне, Игнатьич, деньги? Вином я теперь злоупотреблять перестал, барышнями не увлекаюсь. Живу по шутейной присказке: кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет.
— А если серьезно?..
— Если по-сурьезному, то вдвоем с Матреной две пенсионных сотни получаем. Плюс, как говорят по телеку, личное подсобное хозяйство, обеспечивающее нам полное материальное благополучие. Проще говоря, пенсионные сотняги расходятся на мелкие расходы. К примеру сказать, недавно цветной телевизор приобрели, дак мне с ним… и бутылки не надо. Так, холера, красиво показывает — не оторвешься. Щас вот только по второй программе смотрел кино про инженера Гарина. Смысл в том, что башковитый изобретатель придумал гипельболоид. Хотел, агрессор, весь мир световым лучом уничтожить, да ни хрена у него не получилось — наши чекисты за шкирку взяли. Не поверишь, Игнатьич, настолько завлекся кином, что прозевал, когда милиция к моей соседке подкатила… — Торчков вдруг понизил голос: — Неужели крякнула Томка?..
— Исчезла куда-то.
— Во учудила чудачка. Хочешь, Игнатьич, верь, хочешь — проверь: доканала-таки ведьма свою ученицу. Сколько раз по-соседски предупреждал Томку: «Брось якшаться с Гайдамачихой». Куда там! Не послушалась, горемыка. А я, как в воду глядел. Случаем, не слыхал про ведьмино завещание?
— Нет.
— Ну, Игнатьич, ты ж многое потерял! Слушай меня… Гайдамачиха, почуяв близкую смерть, стала обучать Томку колдовскому ремеслу: травы разные запаривать, любовную присушку варить, ворожбу на картах осваивать и так и далее. Проще говоря, наставницей Томкиной стала. А разве может ведьма наставить на правильный путь? У нее своя, колдовская, политика. Знающий мужик мне толковал, значит, чтоб ведьмам очиститься перед смертью от грехов, надо любой ценой передать колдовские знания остающемуся в живых ученику. Не поверишь, подбирая к Томке ключи, Гайдамачиха завещала ей деньгами много тысяч да еще недостроенный домище, что возвели наемные шабашники на месте прежнего трактира. По секрету тебе скажу, дом этот охраняется пришельцами…
