Екатерина Савина - Проклятие китайского колдуна
Я сунула ствол пистолета-автомата между досками одного из окон и заглянула в щель.
Твари уже высыпали на поляну. Я не могла даже подсчитать, сколько их было – на поляне около десяти, маленькая полянка больше не вместила бы. А там дальше – за деревьями силуэты сливались в единую – шевелящуюся и воющую – темноту.
Поймать в прицел хотя бы один силуэт было совершенно невозможно – они метались с невообразимой просто скоростью. Я с дрожью подумала, что было бы, если б у меня во время моего отчаянного бегства кончились патроны или что-нибудь заело в пистолете автомате…
Меня бы сожрали немедленно…
Я сплюнула на пол (так делала девушка-спецагент в фильме), поудобнее устроила свое оружие и принялась полосовать очередями поляну, кишащую тварями.
Вой тут же оглушил меня.
Я выпустила еще несколько очередей – твари отступили за деревья – на поляне осталось лежать несколько трупов. Крики понемногу стали стихать, я прекратила стрельбу.
Твари не показывались из-за деревьев, клубились ревущей угрожающей темнотой.
Получив крохотную передышку, я повернулась к двери. Засова никакого на ней не было. Поэтому я подперла ее еще несколькими поленьями.
И снова выглянула наружу. Поляна оказалась ярко освещенной гулкой белой луной. Может быть, так было и раньше, а я просто не заметила. Было светло так, что казалось, будто уже наступило утро.
В лунном свете было заметно, как сокращались мохнатые конечности умирающих тварей.
Я до сих пор не люблю вспоминать и рассказывать о том, что тогда было, и белый свет полной луны мне неприятен до сих пор.
Однако, бороться с воспоминаниями с течением времени мне становится почему-то все труднее, и тогда каждый раз, когда на ночном небе появляется такая же круглая гулкая луна, я вижу мечущихся в темноте тварей, извивающиеся полутрупы на белой поляне; потом вижу волков, окруживших наполовину вросшую в землю избушку, я стреляю наугад из забитого досками окна – иногда до меня долетают красные брызги – твари, обезумевшие от того, что не могут пробраться в избушку, начинают нападать друг на друга – сначала несильно кусают того, кто оказался рядом, предупреждая коротким визгливым воем, а потом всерьез накидываются на себе подобных, кромсая когтями и клыками покрытую грубой серо-коричневой шерстью плоть.
И еще не могу я забыть – одно существо, поднялось на задние лапы, а передними, действуя ими, как человек – руками, принялось отрывать доски, которыми было заколочено одно из окон за моей спиной.
Рассвет застал меня совершенно обессиленной и наполовину безумной. Мне казалось, что эта кошмарная ночь никогда не кончится, но вот – черное небо начало сереть, а потом синие полосы, разделили его на несколько частей, мелькнули две звезды и тотчас угасли.
Показалось солнце.
Патронов у меня больше не было ни одного. Я отошла от окна и оперлась рукой о стену. Ноги мои подкосились и я опустилась на бетонный пол.
«Позвольте, – шевельнулась у меня в голове вялая мысль, – откуда же здесь бетон? Ведь, насколько я помню, пол в сторожке был земляной…»
Я подняла голову – мне с большим трудом это удалось – и увидела крашеные синей краской кирпичные стены, решетку лестничного парапета – и свою дверь. За окнами моего подъезда был рассвет. Я едва не расплакалась, когда открылась дверь напротив и на пороге своей квартиры показалась моя милая соседка – старушка Нонна Петровна – с платочком, как обычно, повязанным на манер молодежной банданы и с бидоном для молока в руке.
Я попыталась поздороваться, но с моих губ сорвался только нечленораздельный хрип.
– Ничего себе, – качая головой, проговорила Нонна Петровна, – вот от тебя, Оленька, я никак такого не ожидала…
– Чего… не ожидали? – получилось спросить у меня.
– Нажралась, как свинья, – констатировала старушка, – а еще девушка такая красивая. Где ты всю ночь валялась-то? В грязи вся… И одежда порвана.
Я провела рукой по лохмотьям своего домашнего халата. Конечно, никакой формы защитного цвета на мне не было. Плечо мое болело страшно, но крови я не заметила – только большущий кровоподтек. И на том спасибо…
– В милиции была, наверное? – поинтересовалась Нонна Петровна. – Вот уж не ожидала, Оленька… Оленька… Да-а! Такая теперь молодежь у нас. А все коммунистов ругают. Ну, иди уж – ползи домой, – разрешила она.
Я так и поступила. Сил принять ванну у меня не было. Я только содрала с себя невероятно изорванный халат, упала на кровать и, завернувшись в простыню, закрыла глаза.
«А ведь это дело рук не Толстяка, – мелькнула мысль в моем затухающем сознании, – точнее – скорее всего, не его рук дело. Он – насколько я понимаю – властелин только одного мира. А этот лес, оборотни… Хитроумно расставленная ловушка… Кто же тогда едва не убил меня? Если это не Толстяк, то тогда у меня есть единственная кандитатура – Захар…»
Через несколько мгновений я уже крепко спала.
Глава 10
– А вот еще анекдот! Приходит, значит, к доктору-сексопатологу пациент и говорит – «Доктор, у меня проблема!» «Какая?» – интересуется доктор. «Понимаете, у меня жена интеллигентная». «Так это же прекрасно!» – говорит доктор. «Но вы понимаете, она у меня в рот берет», – смущенно добавляет пациент. «Я рад за вас», – говорит доктор. «Доктор! – кричит пациент. – Как же вам объяснить, чтобы вы поняли! Она ведь интеллигентная! Она ведь вилкой берет»!
Взрыв смеха разбудил Толстяка окончательно. Он поднял голову и огляделся.
Да, так есть, он провел эту ночь в палисаднике возле большого многоэтажного дома – под кустом. А вспомнив, что привело его сюда – к этому дому, Толстяк заскрипел зубами от злобы.
Здесь и живет та самая сука, из-за которой он снова очутился в этом поганом мире, покинув свой родной, приобретенный вновь так недавно.
Толстяк поднялся на ноги и, пыхтя, пробился сквозь кусты. Подростки, сидевшие на скамейки неподалеку – это их разговоры разбудили Толстяка – испуганно оглянулись на него и спешно ретировались.
– Кретины, – процедил сквозь зубы Толстяк, но все же оглядел свой костюм, – н-да, – добавил он, – внешний вид мой все же оставляет желать лучшего. Ничего удивительного, что меня боятся.
Толстяк, как мог отряхнул брюки и привел в порядок уже здорово измятую рубашку.
После этого он повернулся к подъезду. Оттуда все еще несло враждебным Толстяку колдовством. Вчерашней ночью, когда он подошел к этому дому, здесь все, просто смердело чужой и грозной силой – смердело так, что Толстяк не решился даже войти в подъезд. Все-таки в этом мире он был еще не так силен, как в своем и – если бы на него напали – то он вряд ли смог оказать достойное сопротивление. Толстяк рассчитывал сыграть на факторе внезапности, он рисовал себе, как проникнет ночью в квартиру к суке, где все спят, как склонится над ее кроватью и…
А того, что он застал, он никак не ожидал.
Толстяк посмотрел на подъезд, злобно сплюнул в его сторону и сел на лавочку, где еще минуту назад травили анекдоты дворовые подростки.
«Скорее всего, – подумал он, – там, в этом доме происходил контакт… другими словами – поединок двух человек, обладающих экстрасенсорными способностями. Нетрудно догадаться, кто были эти люди. Первый – конечно, сука по имени Ольга; а второй… тот, кто ненавидит ее больше всего на свете… тот, кто послал меня в Китай, чтобы я нашел и уничтожил ее, а я – вместо этого – обрел силу и нашел давно покинутую – еще до моего рождения – родины. Это он был тут вчера ночью – Захар»!
Толстяк усмехнулся. Он вдруг подумал о том, о чем никогда раньше почему-то не думал.
«А ведь Захар не случайно выбрал именно меня своим порученцем, – проговорил он про себя, – наверное, все те заклинания, которые он мне давал, не имели бы никакой силы, если бы они звучали из уст обыкновенного человека. И порошки… и раствор порошка, до которого Захар строго-настрого запретил мне даже прикасаться пальцем… раствор перенес меня в мой мир. Значит, Захар знал, что я не простой человек, что во мне дремлет сила – именно поэтому он и избрал меня своим слугой…»
Толстяк почувствовал, как в нем снова просыпается злоба.
«Сукин сын, – выругал он Захара, – ты мне заплатишь за все мои унижения… Это ты будешь моим слугой, когда я утащу тебя в свой мир. Ты будешь собачье дерьмо слизывать с моих ног. Только вот найти бы тебя… Порошки, порошки! Они – пропуск в мой мир»!
– Интересно, – вслух проговорил он, – а кто победил в ночном поединке? Наверное, никто, – решил он, еще раз поведя носом по ветру, – каждый остался при своих, как говорится. А теперь…
Он поднялся и расправил руки.
– А теперь – пока эта сука не пришла в себя после такой бурной ночи – ею займусь я, – договорил он.
