Светлана Успенская - Голая правда
Через пару дней ему довелось почувствовать первые результаты охлаждения. Их можно было приписать влиянию Шиловской или отнести за счет случайности — контракт на съемку в серии рекламных роликов заключили не с Пансковым, а с другим актером, несмотря на то что существовала предварительная договоренность.
Владик кусал себе локти. Скандала он решил не поднимать, Евгении ничего не говорить, как будто подобная неудача его не волновала, и вообще делать вид, что ничего не произошло. Но такая позиция оказалась ошибочной — Шиловская сама поинтересовалась, что же случилось.
— Да ладно, — махнул рукой Владик. — Подумаешь, еще сто раз представится такая возможность.
— Сомневаюсь, — покачала головой Евгения. — А с каких это пор тебя перестали интересовать деньги?
— Почему перестали? — тупо спросил Владик.
— Или у тебя намечается более выгодное дельце со своей Маней? Кстати, почему ты мне о ней не рассказываешь, кто она? А кто ее родители?
«Знает», — уверенно подумал Владик. Его спас телефонный звонок. Звонил Барыбин. О чем они говорили, он не слушал — соображал, как ему выпутаться из устроенного допроса. Евгения вернулась взволнованная и нервная.
— Ты знаешь, что я решила? — задумчиво произнесла она. Сердце Панскова болезненно сжалось от страха. — Ты помнишь, я всю зиму писала эссе-воспоминания? Как ты думаешь, интересно будет широкой публике почитать о некоторых знаменитостях?.. И незнаменитостях. — Она бросила быстрый взгляд в его сторону. — Узнать всю их подноготную? Получится что-то вроде мемуаров…
— Не рано ли тебе писать мемуары? — облегченно вздохнув — допрос откладывался, — спросил Владик в надежде, что фраза будет воспринята как комплимент.
— Нет, что ты, это не мемуары! Скорее запоздалая откровенность, желание показать изнанку нашей жизни. Никто об этом не напишет лучше, чем я. Газетчики все переврут и извратят. А я… Я напишу только правду, голую правду… Это так и будет называться — «Голая правда». Здорово, да?
— Да, неплохо.
— Кроме того, ты же знаешь, что у меня не только актерский талант, но и литературный. Должна же я его реализовывать!
— И кого же ты собираешься распатронить в своих эссе?
— Кого? Всех! — Евгения широким жестом обвела комнату. — Весь мир, всю эту густопсовую сволочь, всех этих интриганов с обличьями бедных ягнят…
— И меня?
— Тебя? — спросила Евгения, внимательно уставя в него потемневшие, как зимнее штормовое море, глаза. — И тебя тоже. Конечно, ты будешь чуть ли не главным действующим лицом, дорогой. Герой-любовник в театре и герой-любовник в книге. Ты польщен, мой мальчик?
Лицо Владика постепенно вытянулось. Он не ожидал такого поворота событий.
— Слушай, — сказал он после нескольких секунд усиленного размышления. — А ты не можешь меня не описывать? Что-то мне не хочется…
— Ерунда, — категорически оборвала его Евгения. — Тебе это даже нужнее, чем мне. Это будет тот самый обещанный «стартовый пинок». Представь, выходит книга, главный герой которой — ты. Ты сразу становишься известным. Ты всем интересен, у тебя берут интервью, тебя хотят видеть в своих передачах, тебя сразу приглашают сниматься. С тобой сразу заключают контракты с приятными ноликами в графе «сумма гонорара». Здорово, да?
Здорово? Владик в этом сомневался. Шумиха, поднятая вокруг его имени, ему не повредила бы, но не шумиха такого рода. Если он будет фигурировать в книге как любовник Шиловской, то подобная скандальная известность не даст ему ничего, кроме разрыва с могущественной семьей Дачевских. А разрыва он не хотел. Если невеста и ее родители узнают, что в течение года, чуть ли не до порога церкви, их интеллигентный и порядочный зятек пребывал на ролях альфонса при одной из самых скандальных актрис, тогда ему не видать ни Тани, ни обещанной должности в фирме, ни… Ничего хорошего!
— Слушай, — решительно сказал Владик. — Я не хочу, чтобы ты меня живописала в своей книжке.
— Почему, милый?
— Не хочу, и все.
— Глупости, — отрезала Шиловская. — Просто ты кочевряжишься, чтобы набить себе цену.
— Нет, пойми же, как будут обо мне думать, как я буду выглядеть перед…
— Перед Маней и ее папашей? Ерунда, ты просто поднимешься в цене, и тебя быстрее купят, как хорошо разрекламированный товар. Дурачок, я предлагаю тебе бесплатную рекламу, а ты отказываешься! Подобная слава никому и никогда еще не повредила. Сейчас целомудрие не в моде, — втолковывала Шиловская, внимательно следя за реакцией Владика.
— Ты не понимаешь! — запальчиво стал говорить он, расхаживая по комнате широкими шагами. Пансков уже открыто нервничал и не замечал, что выбалтывает свои тайны. — У них совсем другие взгляды на эти вещи. Мне никто не подаст руки после твоих излияний. И тогда все, кто я буду? Кому я буду нужен? Я не хочу!
— Извини, дорогой, — холодно возразила Евгения. — Я решила написать правду и напишу только правду. Без прикрас, без преуменьшений, без вранья. Голую правду. Я слишком много врала за свои тридцать лет и хочу хоть раз в жизни быть честной. Откровенной. Пусть после этого меня хоть сожгут на костре.
— Женечка, я прошу тебя… Ну, милая, хорошая, ну что тебе стоит… Ну я тебя очень прошу…
Шиловская молча покачала головой.
Тихая паника овладела Пансковым. Что делать, куда бежать, кому жаловаться? Все взлелеянные им планы рушатся, жизнь летит в тартарары, а эта стерва с холодной улыбкой русалки молча наблюдает за ним, как кошка следит за метаниями загнанной в угол мыши, чтобы, вдоволь налюбовавшись ее мучениями, запустить острые зубы ей в загривок.
— Самое большое, что я могу для тебя сделать, — это не называть твоей настоящей фамилии, — наконец царственно обронила она, когда увидела, что Владик обессиленно упал в кресло и схватился за голову руками.
— Это не поможет! Понимаешь ли ты, что это не поможет! Слишком все прозрачно, все хорошо знают наши отношения…
— Тем более, огласка тебе повредить не может.
— Ну, Женечка…
— Нет.
Он ушел от нее злой и раздосадованный. Что он теперь сможет сделать? Повиниться перед Таней и рассказать ей все начистоту? Не отвернется ли она от него? Она, конечно, не ханжа, и известие о его прежней связи с женщиной вряд ли ее отпугнет. Но Таня, самолюбивая девушка, не потерпит вранья. Тем более перед самой свадьбой…
А ее родители? Что будет?! Им скандальное прошлое зятя совсем ни к чему. Они так дрожат за свою репутацию! Владик был в ужасе. Если книга выйдет в ближайшее время, ему хана. Можно ставить жирный крест и на женитьбе, и на карьере. Если книга выйдет после свадьбы, положение дел будет немногим лучше. Будет «гросс шкандаль», а потом — пугающая неизвестность. Если Дачевские сами не узнают под прозрачным псевдонимом своего драгоценного зятя, то им, несомненно, помогут «добрые люди».
Ничего, у него еще есть запас времени. Надо что-нибудь придумать…
«Надо что-то делать, надо что-то делать…» — твердил он, как заведенный автомат.
Но пока ничего не предпринимал. Он боялся…
Глава 13
НА ЛЕЗВИИ БРИТВЫ
В комнату, временно выделенную для милиции в помещении театра «У Западных ворот», вошел высокий молодой человек и озарил Лилю Анцупову ласковым взглядом огромных зеленовато-рыжих глаз. Он был одет в простую белую футболку, которая позволяла насладиться видом хрупкого торса и тонких рук, на которых едва намечались узлы мускулов.
Лиля сразу узнала его. Это был Владик Пансков, восходящая звезда подмостков, о котором в театре постоянно циркулировали соблазнительные слухи. Их достоверность, впрочем весьма сомнительная, имела под собой более или менее основательную почву. Первым делом Лиле сообщили, что он считался вероятным кандидатом в мужья погибшей Шиловской, потом, что он собирается жениться на дочери какого-то мафиози, и будущий тесть уже отвалил ему несколько миллионов на счет в банке. С этими слухами абсолютно не вязался ангельский вид Панскова, его курортные сандалии и легкие брюки, пузырящиеся на коленях (впрочем, если бы Лиля представляла, сколько стоит такой прикид в самом скромном московском бутике, она резко изменила бы свое мнение о посетителе). Буйные кудри осеняли голову юноши прозрачным ореолом, и с первого взгляда Лилю сбило с толку нежное и кроткое выражение кошачьих глаз.
Сраженная его невинным видом, она решила отнестись к нему без лишней строгости, которой грешила в беседах с людьми, в глубине души подозревая в каждом преступника.
Пансков робко присел на краешек стула и устремил на Лилю умильный взгляд, то и дело оправляя светлую челку, падавшую на лоб.
— Здравствуйте, — прожурчал Владик.
С первой минуты он разглядел «милиционершу» с ног до головы и вынес вердикт, не подлежащий обжалованию: «Такая же дура, как и другие, только притворяется строгой. Ее даже обрабатывать не надо, пара нежных взглядов — и она будет на моей стороне».
