Александр Овчаренко - Три заповеди Люцифера
— Да ну тебя! — надула губки Манюня. — Последнее время в моей жизни всё так пресно и безрадостно, а тут ещё и ты лишаешь меня последнего удовольствия.
— Последнее удовольствие, полагается осуждённым на высшую меру, и то только перед приведением приговора в исполнение, — пошутил Кантемир. — А ты, кажется, ещё не в этом статусе.
— Чёрный юмор! — обиделась Манечка. — Вокруг меня всё пресное, безрадостное и чёрное. Я чувствую, как смерть ходит кругами возле моего дома! — драматично заявила она.
— Неужели? — рассмеялся Кантемир. — И давно ходит?
— С начала месяца. — серьёзным тоном ответила женщина. — Первого сентября убили тестя моей подруги Катаржины. Убили в двухстах метрах от моего дома.
— Это где? — машинально поинтересовался Кантемир. — В Малаховке?
— Нет. В короткий и грустный для меня период безбрачья, чтобы соискатели моей руки и сердца не соблазнились трёхкомнатной в центре, я специально обретаюсь в своей скромной квартирке в Замоскворечье.
После этих слов Каледин резко принял вправо и затормозил на обочине.
— В чём дело? — недовольным тоном взвизгнула Манюня, ударившись локтем о приборную панель.
— Как фамилия твоей подруги? — чуть ли не по слогам произнёс Кантемир.
— Катаржина…, э-э-э какая-то труднопроизносимая немецкая фамилия! Катаржина…, вспомнила! Катаржина Шлифенбах!
— Твоя подруга рассказывала тебе об обстоятельствах смерти тестя?
— Это я ей рассказывала. Я, правда, в тот момент не знала, что тот старичок, которого вперёд ногами в «Скорую помощь» грузили, был её тесть.
— Так ты, что, была там, в момент смерти Шлифенбаха?
— А почему это тебя так интересует? Это что, допрос? Ну, была, и что такого? У меня в этом сквере было свиданье назначено. Я ведь тоже не полная дура! Это я раньше, после первого развода, мужчинам в ресторане свиданье назначала, когда по интернету знакомилась. А теперь хватит — учёная! Я больше сама за ужин платить не хочу. Так что я теперь свиданье в сквере или парке назначаю.
— И как?
— Что как?
— 1-го сентября свиданье у тебя как прошло?
— Да никак! Не пришёл суженый мой, знать, не судьба. Мы с тобой куда-нибудь едем, или будем на обочине пыль глотать?
— Поедем, как только ты мне всё подробно расскажешь.
— Что именно я должна рассказать?
— Я хочу знать, при каких обстоятельствах умер Шлифенбах. Меня интересует буквально всё! Любая мелочь!
— А в более приятной обстановке этого сделать никак нельзя?
— Можно, если ты после бокала вина ничего не перепутаешь.
— Не перепутаю, клянусь честью!
— Чем?
— Ну, тем самым, что я потеряла в девятом классе.
— Убедительная клятва, — вздохнул Кантемир и осторожно вырулил на проезжую часть.
По иронии судьбы, накануне Каледин как раз изучал материалы по факту смерти профессора Шлифенбаха, в которых, кроме очень интересного заключения судебно-медицинской экспертизы и химической экспертизы, подтвердивших, что смерть выдающегося российского учёного произошла в результате отравления цианидом, были показания свидетелей и протокол осмотра места происшествия. Так вот, среди свидетелей смерти Шлифенбаха Манечка Поливанова не значилась.
— Давай по пути заедем в магазин «Viva Italia», — промурлыкала Манюня, прижимаясь к плечу водителя. — Там всегда есть в продаже чудесные итальянские вина!
— Там цены запредельные! — поморщился Кантемир, у которого деньги были на исходе, а причитающуюся сумму на оперативные нужды он ещё не получил.
— Фи! Как пошло! — фыркнула Манюня.
— Предлагаю устроить вечер грузинской кухни, — примирительным тоном произнёс Кантемир. — Я знаю одно местечко, где подают настоящую «Хванчкару» и чудесные сациви.
— А также ткемали и «Рикацители»! — передразнила Манюня. — Ладно, поехали жрать непрожаренную свинину, и запивать кислым вином.
— Ты просто восхитительна! — ухмыльнулся Кантемир и нажал на газ.
Через полчаса, сидя в уютной беседке, декорированной искусственным плющом, Манюня жадно заглатывала аппетитные куски шашлыка и запивала восхитительным марочным вином. Её опасения оказались напрасными. В маленьком грузинском ресторанчике, притаившимся недалеко от поворота на элитный жилой комплекс «Алые паруса», готовить умели, и, что немаловажно, делали это с душой. Весь малочисленный персонал ресторана дорожил репутацией своего скромного заведения, и к посетителям, которые в основном были владельцами элитного жилья и дорогих престижных иномарок, относился с почтением, поэтому протухшим, вымоченном в уксусе мясом, дорогих гостей здесь не кормили.
— Так что же ты видела? — задал вопрос Кантемир после того, как Манюня утолила первый голод и откинулась на спинку плетёного кресла.
— Всё! Всё видела, — нараспев произнесла довольная собой временно незамужняя красавица. — Видела, как старичок на скамейку присел, как ему плохо стало, как молодой человек ему пытался помочь, и как «Скорая» прикатила, тоже видела…
— Постой, постой! — перебил Кантемир. — Какой такой молодой человек? Что-то я не припомню, чтобы он среди свидетелей значился. Может быть, врач?
— Он такой же врач, как я девственница, — хмыкнула Манюня. — Когда старичку плохо стало, он его за руку держал: может, встать помогал, может, пульс щупал. Не знаю я. Потом зеваки набежали, и его от старичка оттёрли. Он скромно так в сторону отошёл, и на происходящее из-за тополя смотрел.
— Там нет тополей, — машинально поправил Кантемир. — Шлифенбах умер на лавочке кленовой аллеи.
— Может, клён был, — легко согласилась девушка. — Я не ботаник, но одно знаю точно: красавчик этот никакой не врач.
— Почему ты так решила?
— Для врача смерть пациента — ещё тот геморрой. Радости в этом мало: объяснительные пиши, в прокуратуру к следователю на допросы ходи, с близкими покойного объясняйся, почему не вырвал из безжалостных лап смерти их дорогого и горячо любимого родственника, и так далее. Ну, да ты и сам знаешь! Так вот, врач при виде очередного трупа, конечно, не заплачет, но и радоваться не будет, а у парня, который из-за клёна на всю эту суету любовался, было такое одухотворённое лицо, словно он испытывал потаённую радость.
— И откуда ты это знаешь? — удивился Каледин.
— Сейчас сериал про больницу идёт, — охотно пояснила Манюня, отхлёбывая рубиновое вино из пузатого бокала. — Так что я все медицинские проблемы знаю, как свои. А про парня я не соврала! Ему точно по кайфу было на труп пялиться.
— Что-то Вы, мадам, с высокого слога на уголовную «феню» сбиваетесь, — подметил Кантемир, но Манюня его замечание проигнорировала.
— Как он выглядел?
— Шлифенбах? Плохо! Как может свежий покойник выглядеть?
— Да я не о профессоре тебя пытаю! Красавчика, который профессора за руку держал, описать сможешь?
— Без проблем! Поехали ко мне, я тебе его нарисую в лучшем виде.
— Я так и знал, что этим всё закончиться! Ладно, поехали, — согласился Каледин и жестом подозвал официанта.
Манечка Поливанова обещание сдержала: ближе к полуночи на руках у Кантемира был мастерски нарисованный углём портрет двадцатипятилетнего юноши с тонкими чертами лица и миндалевидными глазами.
— Похож? — для проформы спросил Кантемир, не отрывая взгляда от портрета.
— За фотографическую точность не ручаюсь, но основные черты схвачены, — спокойным тоном пояснила Поливанова, вытирая салфеткой пальцы. — Я ведь когда студенткой была, портретистом на Арбате подрабатывала, а там, сам знаешь, времени рассусоливать нет! Работать надо быстро и точно, иначе конкуренты задавят.
— Ты была студенткой ВУЗа? Интересно, какого?
— Художественного! Не закончила я его по дурости, поэтому и вспоминать не хочется.
— Да ты, Маня, талант! Я бы даже сказал, талантище! — восхитился Каледин. — С такой ориентировкой мы его быстро отыщем, даже если он на Камчатке залёг.
— Про Камчатку ничего не скажу, а то, что он 3-го сентября был в Питере, это гарантирую.
— Поясни! — опешил Кантемир.
— Я в этот день, вернее, вечер, в Шереметьево была. Из Женевы должен был прилететь… в общем, неважно кто, главное, что он попросил его встретить. Так вот, я своими глазами видела, как этот красавчик на посадку шёл, когда рейс на Питер объявили. Правда он в тот вечер в другой одежде был, и лицо воротником куртки закрывал, словно у него зуб болел, но я его всё равно узнала. Колоритная личность! Ты куда собрался?
— На службу! — заторопился Кантемир.
— На ночь глядя?
— Ты же знаешь, что в нашей «конторе» работают круглые сутки. К тому же ты, Манечка, мне за один вечер столько зацепок подбросила! Так что надо успеть все отработать до утренней зари, чтобы было к утру, что начальству доложить.
