Яна Розова - Сожжённые цветы
Седов схватил её за плечи и встряхнул, пытаясь разбудить — принять решение, переменить всё, перемениться самой. Это пугало.
Света вскрикнула:
— Отпусти!.. Не трогай меня! Я не люблю тебя, я не хочу быть с тобой!
Отпрянув от неё, Седов двинулся к машине. До самого подъезда Светы оба молчали.
17 октября
Света смотрела на бывшего любовника с презрительным пониманием: победитель драконов, рыцарь, освобождающий даму сердца из заколдованного замка!
— Мне только что сказали, что Ваня арестован за убийство этого журналиста… как его?.. А ты уже здесь! Это твоя работа?!
Он смотрел на неё с раздражающей идиотической преданностью, раздражая всё сильнее.
— Ты согласна жить с убийцей? Света, он же преступник!
Метнувшись к подоконнику, где лежали сигареты, Света закурила. Её мучили страх и нерешительность.
Паша прошёл в холл, сел на голубую козетку, с которой всё и началось.
Наконец Свете показалось, что она нашла слова:
— Ты совсем сошёл с ума от ревности! Запомни, я никогда не уйду к тебе, никогда! Дура была, что трахалась с тобой! Ты погубил мою жизнь!
— Это же не я убивал, а он!
— Прекрати! Да сотни политиков в России — убийцы! Об этом знает каждая собака! У Ваньки — шикарные связи, он тихо выкрутился бы и стал губернатором. А я бы просто продолжала свою жизнь. Но ты влез, куда тебя не просили!..
— Тебя устраивает, что твоя дочь будет любить убийцу? Кем она вырастет?
— Не твоё дело! Она не узнала бы ничего.
— Это невозможно не узнать! Но самое главное в другом: ты в опасности.
— С чего это?
— Я уверен, что именно твой муж убил твоих подруг и сжёг их тела в церкви…
— Да ты спятил!
— Убийце тридцать — тридцать пять лет, он худощав, среднего роста. Паспорт на имя твоего мужа видели хозяйки снятых им квартир. В тех квартирах — отпечатки Китаевой и Черкасовой! Его «Мерседес» покидал гараж в дни убийств, а забирал машину сам Фирсов, ряженый в седого толстяка. Он знает итальянский язык, а за Натальей Напханюк ухаживал итальянец. Он сыплет цитатами, а в письмах были цитаты…
— Мои подруги лично знакомы с Ванечкой! Как можно изменить себя так, чтобы они его не узнали?!.. Чушь.
— Веселовский считает Ваню очень талантливым актёром, а Симонян научил его искусству изменять внешность — он закончил специальные курсы в Израиле. Притом твои подруги почти десять лет не видели Фирсова.
— Но зачем ему убивать? Зачем жечь церкви?
— Чтобы подставить Володченко.
— А зачем Ванечка присылал мне видео? Зачем он соблазнял именно моих подруг? Бред…
— Затем, что главная цель — ты. Видео, где пытают близких тебе людей, подействовали бы на тебя больше, чем пытки неизвестных! И ты бы поняла, что скоро — твоя очередь, понимаешь?! А потом — стала бы одной из жертв серийного маньяка. Фирсов оказался бы вдовцом, жертвой. И кто бы решился обвинить его в этих убийствах? На выборах за него голосовали бы только из сочувствия. Всё просчитано, всё логично! Ты должна уехать отсюда, здесь опасно.
— Но Ванечка же в тюрьме!
— В СИЗО. Есть вероятность, что его адвокат поможет ему освободиться. Он вернётся, и…
— Убьёт меня?
— Да.
— Иди к чёрту.
И Седов пошёл.
С оглушительным грохотом Света захлопнула за рыжим сыщиком дверь. Прислонилась к ней спиной, злясь и чувствуя себя несчастной: этот ненормальный разбил её жизнь! До появления Паши Седова Светка жила в обустроенном мире, подчиняясь определённым правилам. Не сказать, что это был идеальный мир, ведь иначе она не пошла бы на связь с малознакомым мужчиной, но в привычной жизни Светы преобладали стабильность, она понимала, ради чего терпит мужа. Теперь же вдруг всё рухнуло.
Но… неужели же её муж — серийный убийца? Может ли это оказаться правдой? И если так, то зачем же она злится на единственного человека в этом мире, который любит её? Только с ним ей и было хорошо… только с ним.
Она приоткрыла дверь, ещё не решив — позвать Пашу или остаться при своём.
С лестницы доносились шаги. Неужели он решил вернуться? Света замерла.
— Хай, чувак! — услышала она голос брата. Похоже — здоровался с Седовым.
Она удивилась: Федя не предупреждал, что собирается приехать.
Света выглянула на лестничную площадку.
Брат поднимался по лестнице, а бывший любовник спускался. Поравнявшись, они остановились. Светлана снова спряталась за створку.
— А, Фёдор…
— Светка сказала: её хазбента посадили, и это твоя тема, чувак!
— Просто нашёл убийцу.
— Ты, ёпть, не страховой агент?..
— Нет, я частный сыщик.
— Слушай, чувак, сочувствую тебе: Светка тебя бортанула! Тема такая: она же чокнутая на своей дочке, ёпть. Сейчас она думает только о том, как сказать племяшке, что её папа — бяка. Она не уйдёт к тебе — хочет, чтобы фэмили Фирсовых позаботились о дочке. А если она уйдёт, то ей Маришку не отдадут, ёпть. Ты лучше пережди, а когда Ваньку посадят, подвали к Светке снова. Тогда она даст тебе на тихаря. (Иногда Федя рассуждал как урод, но винить его Светка не могла: не она воспитывала брата). Эти бабы — они все…
Неожиданно раздался звук удара, и чьё-то тело рухнуло со ступенек.
Выскочив в коридор, Света увидела, что брат лежит на кафеле лестничной клетки пролётом ниже и держится за челюсть. Седов, на которого глядеть не хотелось, потирал ушибленную руку.
Федя пробормотал:
— Йоу!.. Больно же.
Света подбежала к нему, склонилась, осмотрела вздувавшуюся щеку.
— Прости… — услышала Света хриплый голос.
Уводя брата в квартиру, она не обернулась.
Часть 6. ППС
22 марта
Священник храма Успения, крепкий человек сорока пяти лет, обладавший научным складом ума и немало повидавший за свою жизнь, в эту минуту страдал от приступа тошноты. И тут не было ничего удивительного: прежде отцу Сергию не приходилось видеть человеческих останков, обработанных огнём.
— Как это могло произойти? — вопрошал он, обращаясь к Павлу Петровичу Седову, стоявшему рядом.
— Спроси у своего Бога, — мрачно посоветовал Седов.
Священник возмущённо вздёрнул подбородок и тут догадался: Пашка преднамеренно злит его, отвлекая от увиденного. Они оба — верующий и атеист — понимали, что зло невозможно оправдать неисповедимыми путями, свободным выбором, генетикой или дурным воспитанием. Злу нет оправданий.
— Иди ты, умник… — только и пробормотал отец Сергий.
К ним уже спешила опергруппа.
— Просим вас — за ограждение, за ограждение!..
Отец Сергий хотел сказать, что нет никакого ограждения. Обернулся — а оно уже появилось. Над телом, на которое священник решился взглянуть лишь единожды, но запомнил на веки вечные, уже склонился крепкий мужчина лет пятидесяти, с волосами цвета «перец с солью» и ироничным взглядом.
Паша поздоровался с «перцовым» человеком за руку, перекинулся парой тихих фраз. Поднял голову, оценивая бледный вид своего друга-священника.
— Ты говорил, что нашёл неправильную пентаграмму? — напомнил он.
Отец Сергий повёл Седова ко входу в храм.
Священник проснулся в четыре утра от непонятной тревоги и увидел в окно, что храм окутывают клубы дыма. Пятиэтажка, в которой находилась квартира отца Сергия, стояла всего в десяти метрах от церковной ограды. Сообразив, что случился пожар, он мгновенно оделся и бросился на улицу.
На улице не оказалось ни души. Сторож Дмитрий Иванович спал в своей будочке. Отец Сергий так и не достучался к нему, поэтому пришлось вернуться домой, чтобы вызвать по телефону пожарных. Позже узнал, что Дмитрий Иванович был пьян в доску, так как накануне вечером нежданно обнаружил в своей сторожке бутылку беленькой и выдул почти целиком за раз — пока не отобрали.
Пожарные прибыли достаточно быстро. Строение они спасли, но внутреннее убранство почти полностью сгорело. Огнеборцы не заметили страшную находку в алтарной части храма, но вызвали милицию, предполагая поджог.
Из соображений безопасности они просили священника не входить в опалённые чертоги, однако он всё равно проник внутрь, переживая об иконах, среди которых имелись и очень ценные в духовном смысле экземпляры. К несчастью, образы основательно пострадали от огня, но отец Сергий забыл об огорчении, обнаружив за обгоревшим и завалившимся на сторону алтарём останки человека.
Взяв себя в руки, священник прочёл молитву и направился к выходу из храма, а чуть в стороне от входа увидел рисунок на полу — пентакль. Рассмотрев его, призадумался.
Тем временем прибывший милицейский патруль оцепил храм. Отец Сергий нашёл старшего, сообщил о теле, а сам вышел за ворота. В предутренних сумерках уже собирались встревоженные прихожане — пришлось утешать их. О теле, естественно, священник не упомянул.
