Александр Чернобровкин - Мера прощения
Хоа слежала в кровати, укрывшись простыней до подбородка. Не поворачивая головы, лишь скосив и без того раскосые глаза, она с любопытством смотрела, как я раздеваюсь. Можно подумать, первый раз видит такое. Наверное, соскучилась по прежнему ремеслу. Ничего, сейчас припомнит. Я умею заставить выложиться на полную катушку.
Я сдернул с нее простыню. Смуглое худенькое тело было почти вровень с матрацем, казалось вырезанным из коричневого картона силуэтом, на который дети «надевают» вырезанные из бумаги наряды. Из-за этой худобы создавалось впечатление, что передо мной лежит девочка-подросток. Вот девочка провела ладонью по плоской груди, точно, стесняясь, прятала от меня, потом – по животу, добралась до лобка, похожего на комок застывшей черной пены, и прикрыла его от моего пристального взгляда. Несколько секунд ладонь пролежала неподвижно и вдруг легонько дернулась, будто снизу ее укололи, и поползла к груди. Следом, словно привязанные к ладони невидимыми нитками, поползли к животу колени и одновременно, совсем не по-девичьи, раздвинулись в стороны и словно выдавили из него остатки черной пены...
24
Обратная дорога всегда кажется короче. Обычно задержки на ней раздражают, но если это порт Сингапур, то наоборот, радуют. К концу выгрузки на судно пришла радиограмма с приказом следовать в Сингапур на бункеровку. Мои, как Тирана, акции подпрыгнули до подволока ходового мостика – самого верхнего судового помещения. Если перед приходом во Вьетнам второй механик – парторг, выполняющий обязанности помполита, – советовался со мной о порядке увольнения на берег скорее потому, что привык узнавать мнения многих, а потом выбирать лучшее, а чаще – наиболее рекомендуемое, то перед приходом в Сингапур он пришел ко мне за распоряжением. Я порекомендовал ему использовать опыт предыдущего помполита – как самый памятный, но смягчить условия для меня, старшего механика и капитана. Я бы остановился и на одном себе, но надо было придать поблажкам более-менее законный вид: мол, только старшему комсоставу. Второй механик не возражал, ведь и сам надеется очень скоро стать избранным. Тут я еще занялся «воспитанием» Раисы Львовны: бей своих, чтобы чужие боялись. За первую половину рейса она, благодаря моему покровительству, обленилась, начала поплевывать на некоторые свои обязанности. Я напомнил о них. Попыталась взбрыкнуть – наказал. Да и вообще, расставаясь с женщиной, надо разругаться вдрызг: на обиде легче забывать. Правда, по выходу из порта выгрузки буфетчица сделала пару шажков в сторону примирения, но я сделал вид, что не заметил. Глупо было бы мириться перед приходом в Сингапур, потому что восстановление союза предполагает обмен подарками. Она одарит своим телом, а мне придется тратить валюту. Дешевку не подаришь: положение обязывает, а дорогую вещь – не в моих правилах. Лучше уж буду доказывать собственным примером, что самая дорогая проститутка – жена.
Да и не сказал бы, что мне слишком невтерпеж было. Долгое общение с профессионалкой, добросовестно выполняющей свои обязанности, имеет недостаток – сам начинаешь относиться к сексу, как к работе. Впрочем, для меня это не ново, так сказать, дело всей супружеской жизни. У меня, правда, появились подозрение, что для Хоа наши свидания были больше, чем зарабатывание куска хлеба. Или масла к хлебу. Иногда она забывала, кто из нас на кого работает, а при прощании всплакнула, причем уже после того, как я щедро расплатился. Зато капитан обрадовался нашему расставанию. Думаю, он заплатил бы ей больше меня, только бы не слышать по ночам ее стонов и всхлипов, ведь его каюта через переборку с моей. Я предлагал ему выступить со встречным ночным планом по шумовым эффектам: Хоа по моей просьбе приводила подружку, однако Сергей Николаевич скромно отказался. Подружке Хоа он сказал, что для него это слишком ценный дар, а мне – что не хватало ему еще спать со всякими там – и выразился неподобающе коммунисту-интернационалисту. Я тоже иногда обкладываю женщин матом, но только тех, которые отказывают мне.
В Сингапур пришли на моей вахте. То ли вахта старпомовская такая везучая, то ли я, но все сложные маневры, на которых мое присутствие обязательно, происходят в этом рейсе именно с четырех до восьми или с шестнадцати до двадцати. Сменившись, я отправился в город, решив использовать для дел утреннюю – не прохладу, тут ее не бывает: экватор – скажем так, свежесть. Второй механик хотел было поручить мне руководство группой увольняемых на берег, но я отбился, посоветовав припрячь начальника рации. Так как советский моряк не имеет права разгуливать за границей в одиночку, я пошел вроде бы с группой, но в то же время сам по себе. Не люблю ходить стадом, быть посмешищем: навьючатся в магазинах и, экономя на такси, шляются по улицам, напоминая караван ишаков.
Сингапур – мекка советских моряков, потому что товары здесь одни из самых дешевых в мире. Предприимчивые капиталисты открыли неподалеку от порта множество магазинчиков с названиями русских городов, набили полки товарами, которые пользуются спросом только в СССР, научили продавцов нескольким необходимым для торга фразам на русском языке и принялись потихоньку наживаться на коммунистах. Сингапур красив, экзотичен, но обычно стоянки здесь короткие и за беготней за «школой» – товарами на перепродажу – не успеваешь посмотреть его как следует. Первое, что впечатляет, – невероятная смесь Востока и Запада, эдакий фарш из железобетонных небоскребов и деревянных пагод, неоновых реклам и тряпичных драконов, «роллс-ройсов» и велорикш, платьев от ведущих французских модельеров и набедренных повязок – и все это вместе, будто слепленное в огромную, пеструю котлету, жарилось на асфальте, раскаленном экваториальном солнцем, и чадило бензиновой гарью.
Предыдущие два рейса я делал на Европу, где цены высокие, поэтому не тратил валюту, депонировал на случай, подобный сегодняшнему. Накопилась приличная сумма, кое-что набежало и за этот рейс, поэтому не пошел со всеми отыскивать магазин с самыми низкими ценами и паршивыми товарами, завернул в ближайший, знакомый мне, где таким, как я, покупателям бесплатно оказывается дополнительная услуга – доставка товара на судно. Благодаря мощным кондиционерам в магазинчике было не жарко. Хозяин – наверное, китаец, с лицом настолько заплывшим жиром, что узенькие глазки были похожи на порезы бритвой, – встретил меня у порога и проводил к креслу, которое стояло посреди холла у журнального столика. На столике валялись рекламные проспекты и прошлогодние журналы. Расспросив, что и как много собираюсь я покупать, хозяин заулыбался подобострастно – глаза совсем исчезли в складках жира, словно порезы зажили, – и крикнул что-то на черт знает каком языке двум молоденьким миловидным продавщицам. Одна вскоре вернулась с подносом, на котором стояли две малюсенькие стопки с желтоватым напитком, бутылка кока-колы и два фужера. Пока мы с хозяином смаковали напиток, оказавшийся всего лишь бренди, как подозреваю, самым дешевым, вторая девушка принесла несколько рулонов материи. В каждом рулоне было по пять метров: знают наши таможенные нормы! Я отобрал несколько рулонов, потом – кое-что из одежды для жены, потом – магнитофон и транзистор, а в заключение – ковер, самый большой. Часть «школы» будет отвезено мною матери. Она единственная женщина, которая меня никогда не предаст, я доверяю ей так же, как самому себе. Она выгодно продаст товар и вложит деньги в драгоценности или валюту. Жена ничего не узнает о них. Случись что – жена и тесть втопчут меня в такую грязь, в какой я и до женитьбы не был. Тогда придется начинать сначала и не в Союзе, а «за бугром». Не хотелось бы, но на родине бывшие родственнички не дадут встать на ноги.
Продавщицы сложили покупки в полиэтиленовые пакеты, на которых я красным фломастером написал название судна и свою должность. Хозяин заверил, что через четверть часа товары будут вручены вахтенному помощнику. А тот, предупрежденный мной, отопрет посыльному каюту и покажет, где сложить их.
Время у меня еще было, и я пошел гулять по городу, многолюдному, многоавтомобильному и многонебоскребному. Складывается впечатление, что капитализм отличается от социализма количеством автомобилей и небоскребов. В маленькой деревянной лавчонке, затиснутой между двумя сорокоэтажными домами и похожей на спичечный коробок на дне каменного ведра, я купил несколько экзотических сувениров на подарки нужным людям и пять бутылок виски. С этими покупками я пошел в кинотеатр, чтобы осуществить мечту советского туриста – посмотреть порнографический фильм. Стоит попасть в компанию людей, не бывавших за границей, как обязательно спрашивают, смотрел ли порнушку, и, как бы делая мне одолжение, просят рассказать, что именно видел. При этом слушают раскрыв рот, а потом презрительно фыркают: какая гадость! Попал я на середину фильма, впрочем, такие без разницы, с начала смотреть или нет. Вскоре он кончился, и сразу начался следующий, похожий скорее на вторую серию первого. Зато в этом фильме мне не удалось досмотреть конец, потому что ко мне подсело лохматое кучерявое существо непонятного пола. Оно сначала сидело в другом конце зала, потом пересело поближе ко мне, потом – еще ближе, как будто под воздействием порнографии я приобрел все большую притягательную силу. Существо уставилось на меня поблескивающими белками на черном и, казалось, безносом лице и недвусмысленными жестами предложило повторить кое-что из показываемого на экране. В зале нас было двое, поэтому я пересел дальше. Когда существо повторило попытку, я направился к выходу. Оно погналось за мной, выкрикивая что-то высоким голосом, схватило за руку. Я молча влепил с разворота ему в рыло правой, и показалось, что не бутылки звякнули в моей левой, а кучерявая башка раскололась подобно стеклянному кувшину. Контролер, пожилая женщина с неестественно белым, как у призрака, лицом, спокойно, будто не видела ничего, проводила меня к выходу, подсвечивая фонариком с тонким и ярким лучом.
