Александр Чернобровкин - Мера прощения
Наладив собственную половую жизнь, я и остальное начал приводить в порядок. Во-первых, возобновил занятие в спортзале и через неделю вошел в форму, утерянную за время стоянок в портах. Во-вторых, подтянул запущенную документацию. В-третьих, подкрутил дисциплину на судне. Вот только возвращаться к расследованию не хотел. Наверное, так бы и забросил его, если бы...
На дневной вахте четвертый помощник вызвал меня на мостик. Оказывается, неподалеку от нас проходила американская эскадра – авианосец в окружении вспомогательных кораблей, – и один из летчиков решил продемонстрировать нам маневренность своего самолета. Он пролетел над нами на бреющем, «брил» мачты. Если бы мы были военным кораблем, то имели бы право сбить его, но мы – торгаши, поэтому, матерясь, втягивали головы в шеи, когда ревущая махина проносилась над ходовым мостиком. Поговорка «Бойся в море рыбака и вояку-дурака», выходит, относится не только к военным морякам, но и к летчикам.
На мостик прибежал капитан. Увидев летящий прямо в лобовые иллюминаторы самолет, Сергей Николаевич присел и заорал:
– Право на борт!
Гусев и не собирался выполнять приказ, презрительно улыбался, причем только правой стороной лица, потому что под левым глазом опять красовался синяк.
– Ну, я не знаю! – поднимаясь, воскликнул капитан и спросил меня: – Сообщить, что ли?
– Обязательно, – ответил я, чтобы выдворить его с мостика. Повернувшись к четвертому помощнику, приказал: – Дай капитану наши координаты.
Заметив, что янки снова заходит на судно. Мастер вырвал у четвертого листок с координатами и побежал в радиорубку. Вернулся минут через десять после того, как летчику надоело изгаляться над нами. Зашел на мостик с выражением обиды на лице, но увидев, что никто нас больше не беспокоит, сразу повеселел и произнес победно, будто сбил самолет:
– Вот так вот!
Сейчас бахвалиться начнет. Клюква – не любимая мной ягода, поэтому напомнил капитану:
– В судовом журнале распишитесь.
– Потом, – отмахнулся он. – Как мы самолет, а?!
– Лихо! – поддержал я, понимая, что иначе он не успокоится. – Но журнал все-таки важнее. Без вашей подписки сведения о самолете не будут иметь юридической силы.
Судовой журнал – это, действительно, юридический документ. Журналы нумеруются и регистрируются в конторе капитана порта, а страницы в каждом не только пронумерованы, но и прошиты, а концы ниток опечатаны. Правда, я знал случаи, когда журналы «забывали» зарегистрировать и, по необходимости, переписывали. Каждая страница начинается с даты – день недели, число, месяц, год, – номера рейса, из какого порта в какой, района плавания. Заканчивается подписью капитана. Раньше в конце страницы была графа «Замечания капитана», которую недавно отменили, потому что кое-кто пользовался ею для сведения счетов. Один капитан каждый день писал в этой графе, что старший помощник пьян. Старпом читал эти записи и готовился к увольнению из пароходства. В день прихода в базовый порт капитан забыл о журнале, и тогда старший помощник заполнил графу: «Капитан сегодня трезв».
– Старпом! – позвал Сергей Николаевич из штурманской рубки.
Он стоял склоненный над судовым журналом, который лежал на столе, и смотрел в него с вожделением, будто там были не сухие, профессиональные записи корявыми почерками, а картинки из секс-журнала.
– Глянь. – Он подвинул журнал ко мне.
Ничего особенного я там не заметил.
– Дата какая? – ткнул капитан пальцем в оглавление страницы. Потом показал предыдущую страницу, которая начиналась с той же даты. И позавчерашняя страница начиналась с нее.
– Хорошо, что вовремя заметил! – злобно произнес Мастер. Еще бы хихикнул подленько – и прямая ему дорога в романы Достоевского. – Глаз да глаз нужен! Иначе бы...
Что «иначе бы» – капитан не сообщил. Наверное, потому, что и сам не знал. Особого криминала в таких ошибках нет. Чем дольше длится рейс, тем чаще они случаются. Помню, в бытность вторым помощником, сам как-то с неделю писал, что возвращаемся в родной порт и находимся в Средиземном море, а мы в это время подгребали к Японии. Я называю подобное третьим признаком сдвига по фазе. Первый – это когда в собственную каюту не заходишь без стука; второй – когда стучишь в дверь, ведущую на палубу; а четвертый – когда стучишь на самого себя.
– Ты, это, скажи ему, пусть исправит, – уже без злорадства произнес капитан.
Мог бы и сам сделать внушение, но ведь нельзя ругать собутыльника. Ладно, скажу, на то она и должность старпомовская, чтоб лаять на всех.
До вечера второй помощник не попадался мне, и я забыл бы о нем, если бы Фантомас не напомнил. Я занимался в спортзале после ужина, а Дрожжин пришел с очередной «сводкой Информбюро». Оказывается, в «машине» заделали брагу, и дня через три надо ждать коллективную пьянку; начальник рации с полуночи до трех, когда второй помощник был на вахте, сидел под дверью камбузницы и просил кое-что, но ничего ему не обломилось; матрос Янцевич набил синяк Гусеву за то, что тот пофантазировал на тему ночного времяпрепровождения жены Янцевича.
– Янцевич стоит вахту со вторым помощником? – уточнил я.
– Да.
Если судьба мне трижды напоминает о человеке, значит, надо встретиться с ним как можно скорее. В каюте второго помощника не было: наверное, у камбузницы гостит. Туда, разумеется, я не пошел, подождал, когда он заступит на вахту. Заодно и с Янцевичем познакомлюсь поближе. По словам Гусева, Янцевич моложе своей жены на пять лет и после полового акта говорит ей спасибо. Не знаю, кого из них больше жалеть. При запоминающейся внешности – почти лысый, лишь несколько клоков торчит, напоминая перья на недощипанном курчонке, и с перебитым, как у профессионального боксера, носом – все-таки умудряется Янцевич оставаться незаметным. А может, не замечал я его, потому, что в момент убийства он стоял на вахте – имел стопроцентное алиби.
На мостике матрос был один. Судно шло на авторулевом, и Янцевич стоял у иллюминатора и сосредоточенно ковырялся в перебитом носу. Яркий лунный свет переполнял рубку: казалось, что находишься в кинотеатре, неподалеку от экрана, и можешь разглядеть всех сидящих в зале. И уж совсем отчетливо был виден толстый палец, засунутый полностью в нос, – наверное, до мозгов достает, их и шкрябает. Что ж, каждый по-своему кайф ловит.
– Бог в помощь! – пожелал я. – А где второй помощник?
– Там, – махнул Янцевич свободной рукой в сторону левого крыла мостика.
На крыле штурмана не оказалось. Я уже прикидывал, не свалился ли он за борт, когда заметил его на шлюпочной палубе у судовой трубы. Второй помощник стоял спиной ко мне, запрокинув голову, любовался звездным небом. Оно здесь, действительно, чудное: яркие крупные звезды обоих полушарий висят низко, кажется, что падают на тебя, прямо в твои глаза. На них можно смотреть вечно. И все-таки лучше ловить кайф глазами, чем носом, как матрос.
Вернувшись в рубку, я спросил у Янцевича:
– И часто он там прогуливается?
– Нет.
Врет, сволочь, прикрывает начальника. Такие подчиненные нечасто попадаются. Когда мне надоест Гусев, заберу Янцевича к себе на вахту.
– Наверное, определяется по звездам, – говорю я. – Надо каждую вахту это делать. Бывает, по полчаса «сажаешь» звезду на горизонт.
Матрос клюет:
– Да, он тоже каждую вахту определяется и подолгу, минут по десять.
Вот и лопнуло алиби второго помощника. Спуститься со шлюпочной палубы на корму – дело одной минуты, еще две-три заняло убийство и заметание следов и минута на обратную дорогу. Остается еще минут пять на разговоры с жертвой.
А ведь это мысль! Кого-то же видели начальник рации и капитан на корме разговаривающим с помполитом. В первый раз Володьку, а во второй? Кто-то похожий со спины на моего друга стоял там. А Володьку капитан постоянно путал со вторым помощником. И начальник рации в ту ночь был практически слепым, потому что раздавил очки. Видимо, когда приходили мимо двери с поваром, тот опознал Володю и помполита, а возвращаясь одни, увидели на корме двух человек и решили, но это те же самые. И не заикнулись следователю, что могли ошибиться. Плевать им на чужую жизнь, лишь бы не упоминать о собственном физическом недостатке. На одной чаше весов лежала Вовкина судьба, на другой – капитанская должность и болезненное самолюбие. Последнее перетянуло. И всегда так будет: мир создан для каинов.
26
Маленький цилиндрический ночник, приделанный к переборке у изголовья кровати, давал узкий луч света, просачиваясь в щель между неплотно закрытой заслонкой и корпусом. Луч падал на голову Раи и словно зажигал волосы рыжеватым огнем. Казалось, волосы живут сами по себе, никак не связаны с затененным лицом. Наверное, таким и должно быть лицо Теневого Лидера. Я все никак не мог понять, кто же занимает эту «дворцовую» должность, а вчера догадался, понаблюдав, как буфетчица отчитывает опоздавшего к завтраку капитана. Затем припомнил несколько случаев, когда принимал решение, на которое натолкнула меня Раиса. Нескоро дошло, значит, Теневик под стать Тирану.
