Марина Крамер - Алекс, или Девушки любят негодяев
— А тебе есть чего стесняться?
Этого Костя, обладавший хорошей фигурой и весьма внушительным мужским достоинством, перенести не мог. С каким-то утробным рыком он сорвал плавки и повернулся к жене, невозмутимо курившей в своем кресле:
— Так устраивает?!
— Вполне, — заверила она, придвигая к себе пепельницу и укрепляя сигарету в углублении. — Так что, играем в «очко» — один раз?
— Зря я высказался по поводу твоего ума, Маша, — презрительно процедил Костя. — Была бы умнее — не стала бы в «очко», хоть в «дурака» попросила бы.
— Мы что — на заднем дворе школы на переменке, чтобы в «дурачка» метать? — удивилась Мэри. — Я думала, что ты серьезный игрок. Ты мне еще «верю — не верю» предложи.
— Ну, ты сама хотела. Даже уступлю тебе — сдавай.
Костя откинулся в кресле, лениво закурил и даже не стал смотреть на то, как Мэри ногтем вскрывает упаковку колоды и начинает перетасовывать карты. Этому фокусу Артур научил ее одним из первых, говоря, что момент сдачи весьма благоприятен для мошенничества. Мэри старательно вспоминала уроки деверя. Внешне тасовка ничем не отличалась от нормальной. Колода в правой руке рубашкой вверх, движение идет сверху вниз. Мэри направила широкую сторону колоды к полу, большой палец расположила на ближней к себе узкой стороне, а указательный и средний — на короткой дальней. Сверху в пустую левую руку сбросила несколько «нужных» карт, помогая себе большим пальцем левой руки, провела колодой вперед, левее тех, что уже лежали в левой руке. Воровато оглянувшись и поняв, что Костя вообще не следит за ней, Мэри перехватила правой рукой стопку карт из левой руки, провела рукой вверх, одновременно сбросив часть карт сверху колоды. Средним и большим пальцем она контролировала расстояние между этими снятыми картами и остальной колодой. Настоящий верх колоды Мэри спрятала позади этого промежутка и продолжила нормальную тасовку. Эта часть карт оказалась самой последней и легла наверх колоды слева. Все действия выглядели абсолютно естественно, однако если бы Костя чуть внимательнее отнесся к манипуляциям жены, он сразу уловил бы фокус. Но этого не произошло. С замиранием сердца Мэри сдала карты. Костя чуть скривился, взял еще. Лицо его приняло довольное выражение — он даже не считал нужным скрыть то, насколько низко оценивает умственные возможности жены.
— Себе, — бросил он лениво.
Мэри начала выкладывать карты перед собой — как у Пушкина в «Пиковой даме» на полированную поверхность столика выпали тройка треф, семерка червей и туз пик. Мэри перевела дыхание — все удалось. Костя сперва побледнел, потом пошел пятнами:
— Не может быть! Так не может быть, это просто фарт, везение! Давай переиграем!
— Не роняй себя, — ухмыльнулась Мэри. — Открывайся.
Костя с размаху швырнул на стол свои карты — двадцать.
— Я выиграла, — констатировала Мэри, чувствуя, как по спине от напряжения течет струйка пота.
Костя с трудом заставил себя успокоиться и делано засмеялся:
— Можешь гордиться — ты сделала в «очко» самого Костю Кавалерьянца. Я человек слова. Проиграл — рассчитайся. Закончу дела — и полетим в Швейцарию. Ты подлечишься, я отдохну, сменим обстановку.
Он подхватил свои вещи и вышел из кабинета. Мэри же явственно ощутила, как трясутся руки и ноги…
* * *Алекс решил, что с него хватит больничной стерильности, ухода и запаха лекарств. Переговорив с врачом, он уехал к себе в Цюрих, но домой не пошел, остановился в небольшом отеле. Дома была Марго, с которой придется как-то объясняться, что-то говорить… Она сразу спросит — где Мэри. Выдержать это сейчас Алекс не мог, а потому закрылся в номере отеля и уснул на долгих двадцать часов.
Плечо и грудь противно ныли, заставляя просыпаться и принимать более удобную позу. Алекс злился на себя за то, что идет на поводу у организма, чего никогда прежде не делал: его работа всегда заставляла отказываться от удобств, особенно если приходилось долго выбирать оптимальное место для проведения операции. Сейчас ощущение слабости раздражало. Он вспомнил, как однажды ему довелось пару дней провести в лагере по подготовке смертников. Это было впечатляющее зрелище и весьма любопытный опыт. С утра, часов около пяти, инструктор, худой, жилистый англичанин с совершенно гладким черепом и глубоко посаженными мрачно-серыми глазами, безжалостно выгонял курсантов под проливной дождь и заставлял до изнеможения отжиматься прямо на вертолетной площадке среди луж и грязи. К тем, кто падал, он подходил и поднимал голову за волосы. Если лицо курсанта не было разбито об асфальт, то инструктор исправлял это, пуская в ход тяжелые армейские ботинки с подковками. Когда Алекс поинтересовался причиной, инструктор, закурив, небрежно сказал:
— Если лицо курсанта не разбито в кровь, это означает, что он не сделал еще как минимум два отжимания и смягчил падение при помощи рук. Если же он честно отдал все силы выполнению задания, то, падая в изнеможении, уже не в состоянии думать о самозащите. Все просто.
— Да, — удивленно отозвался Алекс. — Все просто.
Из этого опыта он для себя лично вывел простую, но действенную формулу — только фраза «я больше не могу» служит оправданием, а не просто «я не могу», и с тех пор придерживался ее.
— Пока я еще могу, я не буду позорно бит в лицо ботинками, — сцепив зубы, пробормотал он и встал с кровати.
Резкая перемена позы заставила его схватиться за спину, но Алекс быстро овладел собой и разжал пальцы.
До кровавой пелены в глазах он отжимался от пола на здоровой руке, пока действительно не свалился лицом в мягкий ворс ковра практически без сознания. Зато через полчаса в голове совсем прояснилось.
Хорошо, пусть Марго пока считает, что Мэри жива. Он скажет, что отправил ее в Лондон. Да, так, пожалуй, будет правильно — лишь бы Роза не позвонила и не поломала легенду. Но и это можно предусмотреть, позвонить тетке и попросить ее не общаться пока с Марго. А самому найти способ убрать этого урода Костю. Да, вот так — раз в жизни убрать кого-то не по заказу, а ради спокойствия собственной души. Это будет правильно. И уж потом думать, как преподнести новость Марго. Но тут хотя бы у него будет прекрасный козырь в виде мертвого Кости.
Как будто это сможет оправдать бездействие и смерть Мэри…
С этими мыслями Алекс, так и не повидав Марго, вернулся в Бильбао, поселившись в отеле совсем неподалеку от той улицы, где жил Костя.
* * *Путем изнуряющих упражнений Алекс сумел за пару недель привести себя в почти отличную физическую форму. Плечо совершенно перестало болеть, а рана на груди затянулась с поразительной скоростью. Рассматривая ее в зеркале после душа, Алекс однажды усмехнулся про себя: «Надо же, Мэри была права — я на самом деле киборг, пожалуй».
Он часто видел ее во сне — в белой блузке и узких черных джинсах, с приколотой под воротником винтажной камеей. Алекс не помнил, была ли такая вещь у Мэри, не любившей побрякушки, но почему-то всякий раз камея виделась все отчетливее, пока, наконец, он не рассмотрел белый профиль — профиль самой Мэри. Получалось, что она носила на шее собственное изображение — бред какой-то.
Еще его настораживало, что в душе он не ощущает того, что Мэри мертва. Это было странное и непонятное чувство — обычно Алекс четко мог сказать — да, этот человек мертв, а тут… Он списывал новое ощущение на факт, что трупа все же не видел, следовательно, образ мертвой у него не отложился. И потому, возможно, она являлась ему во сне, садилась в кресло, забросив ноги на подлокотник, брала мундштук и привычно вставляла в него сигарету, щелкала зажигалкой и мгновенно окутывала себя, как вуалью, облаком ментолового дыма. Алексу порой казалось, что он на самом деле чувствует запах ментола в комнате утром.
Звонила Марго, плакала и просила разрешения уехать в Москву, однако тут Алекс уперся — ни в какую. Он считал, что тихий пригород Цюриха как раз то самое место, в котором Марго ничего не угрожает.
Одновременно он собирал сведения о передвижениях Кавалерьянца. Тот, судя по всему, не изменил привычного образа жизни, много ездил, много встречался с какими-то людьми. Алекс с трудом сдерживался, чтобы не влепить ему пару пуль, но понимал, что это безумный, ненужный риск — Костя, как чувствовал, всегда ходил с охраной.
«Ничего, будет праздник и на моей улице», — угрюмо думал Алекс, грызя костяшку указательного пальца и провожая в очередной раз глазами невредимого Кавалерьянца до машины.
Он периодически звонил в Лондон и разговаривал с дочкой. Она со смешной серьезностью рассказывала о занятиях музыкой, о прогулках в парке и спрашивала, когда он приедет навестить ее или хотя бы пришлет к ней Марго-старшую.
— Она занята, детка, — мягко объяснял Алекс, с замиранием сердца слушая голосок девочки. — И папа тоже пока занят. Но скоро мы приедем, я обещаю тебе.
