Наталья Баклина - Муж на час
— Угнали мою «тойоту», Анна Николаевна. Наверное, сразу, как поставил, и угнали, раз успели до моста доехать и там грохнуться. Не я там был, угонщик убился.
— Спасибо, господи, что отвёл беду, — быстро перекрестилась Анна Николаевна и поцеловала его в лоб, взяв обеими руками за голову. — Жить долго будешь, Игорёк, раз мы поверили, что ты погиб. Но испугались мы очень сильно, что тебя потеряли. Я думала, сама рядом с Серёжей лягу.
Остаток ночи Игорь провёл в мансарде. Рухнул ничком на кровать и впал в беспамятство, на какие-то доли секунды удивившись, что всего несколько часов назад на этой самой кровати он плавился от нежности и страсти. Из беспамятства сна на рассвете его вытащила Анна Николаевна, деликатно хлопавшая по плечу.
— Игорь, Игорёк, семь часов уже, нам надо к Савельичу ехать. Просыпайся.
Он с трудом заставил себя открыть глаза, выползти во двор и окончательно пришёл в сознание только после того, как окатился холодной водой из ведра. Потом наскоро слепил какой-то бутерброд, захлебал его чаем, заставил что-то сжевать и Анну Николаевну, и они пошли к электричке, так как после вчерашних расходов денег у него осталось совсем чуть-чуть.
Савельич встретил их почти молодцом. Заострённость черт, напугавшая Игоря ночью, прошла, бледность тоже отхлынула, да и губы утратили синюшный оттенок. На прединфарктника — завотделением, встретив их в холле, сказал, что у старика прединфарктное состояние — он не походил. Но, тем не менее, датчики какие-то тянулись от его груди к небольшому монитору на тумбочке.
— Ну, Савельич, и напугал же ты нас, — сказал Игорь, присаживаясь возле кровати и как-то очень естественно переходя со стариком на ты, словно имел на это полное право после ночных волнений.
— Выдумал тоже, с сердцем фокусничать, — добавила Анна Николаевна, садясь на второй стул. — Это я у нас в семье сердечница, это мне надо нитроглицерин сосать. А я тебе вчера скормила все запасы.
— Игорь, Аня, я должен объяснить, — медленно проговорил старик.
— Да что уже тут объяснять, мы всё поняли, — взяла его за руку жена.
— Поняли? И ты меня простила? — повернул он к ней голову.
— Да за что же тебя прощать? Какие-то ворюги угнали у Игоря машину и сами же за это поплатились, в аварию попали. А нас с тобой напугали до полусмерти. Что же тут прощать?
— Ты не знаешь, — сказал Савельич. — Игорь, а ты знаешь?
— О чем, Сергей Савельич?
— Ты сказал вчера «отец».
— Ну да, сказал. Не надо было?
— Надо. Я твой отец.
— Конечно, Савельич. Вы с Анной Николаевной давно уже мне как родные, — начал соглашаться Игорь, но старик остановил его взглядом.
— Анечка, постарайся меня понять и простить, — повернулся он к жене. — Игорь, я должен тебе рассказать… А то вот так прихватит в следующий раз, помру и не успею… Игорь, твоя мама, Люсенька Захарова, и я… Мы… В общем, ты мой сын. Ты на самом деле мой родной сын.
В наступившей тишине стало слышно, как прибор отсчитывает биение сердца Сергея Савельича. Игорю показалось, что это удары его собственного сердца бьются в черепной коробке, отдаваясь в висках.
* * *Людмила проспала почти до девяти. Она бы ещё с часок, наверное, прихватила, но в комнату вошёл Аркадий с телефонной трубкой в руке.
— На, поговори с дочерью.
— Сонечка? Соня, доброе утро! — сказала Людмила хриплым спросонья голосом.
— Это не я соня! Это ты, мамочка, у нас сегодня соня-засоня, — зазвенела в трубке дочь. — Мы с бабушкой уже успели кур покормить и огурцы с грядки собрать, и смородину, а ты там, в своей Москве, ещё спишь!
— А что мне ещё тут делать, грядок же нет с огурцами, — улыбнулась Людмила. — Как вы там с бабушкой?
— Ой, отлично! Уже вишня поспела и абрикосы тоже. Я почти всё дерево объела. Жалко, что вы с папой только через две недели приезжаете, абрикосы уже отойдут.
— С папой? — не поняла Людмила. Причём тут Аркадий, он ведь не хотел никуда ехать, она одна к дочери собиралась. И не через две недели, а через три, после своего дня рождения.
— Ну да. Он мне рассказал, что вы решили твой день рождения здесь отпраздновать. Вот здорово! Вы молодцы, что так придумали. А мы с бабушкой тогда тоже сделаем тебе сюрприз. Знаешь какой?
— Какой? — засмеялась Людмила. Тоже мне сюрприз, сразу же рассказывает!
— Мы накроем стол во дворе и позовём всех твоих подружек. И тётю Таню, и тётю Марину и тётю Валю Сучкову позовём… Ой, мам, а знаешь, что мне вчера Сашка Сучков сказал? Что я клёвая герла! Вот дурак, да, мам?
— Ну почему сразу — дурак? Может, он тебе так в любви объяснился.
— Нужна мне его любовь сто лет! Мам, приезжай скорее, у меня столько новостей!
— Хорошо, Сонюшка, я постараюсь, — улыбнулась она в трубку.
— Ну всё, пока, мам, я бабушке трубку отдаю!
Людмила ещё несколько минут поговорила с матерью, получив полный отчёт, что делает и с кем дружит Сонька. И только нажав отбой, поняла, что сделал Аркадий. Позвонил дочери и сказал, что они вместе к ней приедут. Оба. Вдвоём. Как будто не было вчерашнего разговора и её слов о разводе.
— Поговорили? — заглянул в комнату муж. — Тогда прошу к столу, кушать подано!
— Что? — оторопела Людмила. О чём это он? Что значит — кушать подано? До сих пор в этом доме кушать подавала только она. А если не успевала во время, выслушивала пространные претензии и нотации на тему плохой жены.
Накинув халат, она вышла на кухню и остолбенела. На столе стояли два прозрачных бокала с апельсиновым соком, две тарелки с толстыми кусками омлета и блюдце с нарезанным ломтями помидором.
— Аркадий, что это? — ошарашено спросила Людмила.
— Завтрак. Могу я приготовить завтрак для любимой жены?
— До сих пор думала, что не можешь.
Она осторожно, будто не веря своим глазам, присела к столу, отломила вилкой кусочек омлета, попробовала.
— Ну, как? — Аркадий сиял, предвкушая похвалу.
— Вкусно, — осторожно похвалила она, хотя омлет был пересолен и слегка отдавал горелым.
— Вот. Специально встал пораньше и всё приготовил, — муж тоже сел на своё место и начал есть. — Решил тебя удивить.
— У тебя получилось. — Людмила отломила ещё кусочек. — Почему ты сказал Соньке, что мы вдвоём приезжаем к ней через две недели? У тебя же были другие планы?
— Я их изменил. Могу я изменить свои планы, если моя семья накануне краха?
— Можешь, только это ничего не меняет. — Людмила отодвинула тарелку и посмотрела на мужа. — Я больше не хочу с тобой жить. Я развожусь.
Она отстранённо наблюдала привычную картину: вот его ноздри затрепетали, а губы стали собираться в предгрозовую гримасу. Сейчас начнёт орать. И вдруг Аркадий выдохнул и сказал. Не проорал, а именно сказал:
— Люд, дай мне две недели. Давай поживём ещё две недели, потом съездим к Соньке, а потом вернёмся к этому разговору.
— Аркадий, я не передумаю.
— И всё равно, мне нужны эти две недели. Я должен знать, что я сделал всё, что мог. Пожалуйста, я тебя прошу.
Просящий о чём-то муж был столь же необычен, как и муж, приготовивший завтрак. Их вчерашний разговор явно вызвал в нём какие-то процессы, и теперь Аркадий старался что-то доказать, в чём-то убедить. И было бы неправильно лишить его этих попыток. И Людмила сдалась.
— Ладно. Но потом я подаю на развод.
Чувствуя себя неловко от тона, в котором проходил их разговор — Аркадий был непривычно тихим и необъяснимо сдержанным, и это сбивало с толку — она быстро привела себя в порядок и побежала на работу. Попыталась войти в метро — не смогла. Подзабытый было ужас поднялся такой волной, что затряслись пальцы и до тошноты пересохло в горле. Пришлось идти на автобусную остановку.
В автобусе было тесно и душно. Он тащился раздражающе медленно, торча по нескольку минут на каждой остановке, цедя пассажиров через турникет по одному. Потом на четверть часа застрял в пробке на выезде на Кутузовский проспект. На том, что раздражена, Людмила поймала себя, только выйдя из автобуса и перебираясь к другой остановке через дорогу, чтобы ехать дальше, к центру. Однако, успел Игорь её разбаловать за эти дни, катая туда-сюда на личном транспорте! Надо ему позвонить.
Его номер она набрала, усевшись в полупустом троллейбусе, который весело побежал по Кутузовскому проспекту, точно так же цедя пассажиров на остановках, но почему-то в несколько раз быстрее.
— Игорь, привет, это я!
— А, Люда, здравствуй, — его голос был каким-то чужим и отстранённым, словно он разговаривал с ней из какой-нибудь Канады или Америки. — Ты извини, но я не могу сейчас говорить.
— А когда сможешь? — спросила она, чувствуя, будто налетела с разбегу на стену.
— Пока не знаю. Я позвоню тебе. Пока.
— По-ка, — сказала Людмила уже замолчавшей трубке. Мир за окнами троллейбуса терял краски. Выцветал, как старый застиранный халат.
