Татьяна Эльдарова - Год охотника
- Войдите! - обрадовано вскочила она (жутко надоело спорить с музыкантами). - Сказала же ещё днём: спою. Потом не жалуйтесь!..
Сама подумала: "Авось, пронесёт!" - и широко распахнула дверь.
Евдокия Михайловна, обшарила комнату глазами:
- А, так оно у вас, слава Богу! Виталий Олегович спросил, а я думаю, куда делося? Стояло же на месте вчера...
Речь шла о кресле, которое рано утром Василиса без разрешения утащила из гостиной "чащи" к себе в комнату - так оно ей приглянулось.
В дверном проёме показалось улыбающееся лицо хозяина. Повариха тут же исчезла.
- Для вас - абсолютная свобода действий! - радушно сообщил он. - Хоть на улицу вынесите. Ну что, прошу к столу?..
Чего только не было на столе!
Хозяин не стал дожидаться, чтобы в разгар трапезы погас свет: он принёс сверху из своих апартаментов и поставил на стол деревянные подсвечники. Все три - того же происхождения, что мебель: сталактиты оплавленного воска взросли на изогнутых корягах.
Василиса тут же начала их отковыривать.
- Оставьте, я потом попрошу очистить, - не так понял её Виталий Олегович, - всё равно сейчас опять зальются.
- Мне - для дела, - объяснила Василиса хозяину. - Пока Святки не кончились, надо успеть кое-что. А то завтра - Крещенье.
- А вы умеете? - не удержалась спросить молчавшая до этого Евдокия Михайловна, накладывая в тарелку Василисы какое-то фантастически пахнущее кушанье. - Есть много способов...
Певунья только кивнула, улыбнулась в ответ. Обе расцвели. Взгляды их встретились и разбежались с тайным удовлетворением: заговор о ночном гадании - состоялся.
Василиса почти не пила, хотя Виталий Олегович неустанно ей подливал. Захмелела от сытости. Враждебность по отношению к хозяину растаяла... Но его заботливое соседство по левую руку по-прежнему тревожило, как больной зуб.
Она без радости отпела намеченную программу и с наигранным равнодушием выслушала от хозяина ряд сдержанных похвал.
"Прям, куда тебе, наш чёрный дрозд, - так описывал его Бурханкин. Можно, это... заслушаться. Ежели только ты не малая пичуга... А то, это... легко в его певчий клюв угодить."
Виталий Олегович сказал традиционные слова, за столом вновь стали наливать и говорить, говорить, говорить... О политике, о политике, о политике.
Василиса встала, поблуждала немного по залу между кресел, скамеек и стульев. Когда на неё перестали оглядываться, вышла в бабий кут - то бишь на кухню...
На гладкоструганной столешнице рядом с погасшей керосинкой дрожала слабая свеча.
- Евдокия Михална-а-а!
Ответом ей было лишь гуденье огня в печи. Хорошая печь - как сердце...
Откуда-то из угольной черноты возник тёплый свет, восходя всё выше... Слава Богу, что Василиса остановилась у порога и не пошла вглубь: наверняка не разглядела бы открытый подпол и угодила бы туда прямо на голову поварихе.
Бережно прикрывая ладонью вторую свечу, Евдокия Михайловна появилась из-под земли. Её согнутые пальцы были прозрачны, как ломтики айвы в сиропе.
- Евдокия Михална-а-а! Это вы? - испуганно проверила певунья.
- Кому ж ещё быть? Я вот за керосином лазала, чтоб хватило. Обещалася домой сегодня...
Повариха поставила свечу на стол, закрыла подпол, взяла с пола банку и запалила лампу.
- Значит, вы уходите? - разочарованно протянула Василиса.
- Да вы, если не боитесь одна, можете сами. - И извиняющимся тоном добавила: - Мне своим тоже ведь надо к празднику...
- Да-да, конечно, - поддержала её певунья, - я понимаю. Моя мамочка всегда готовила сочиво. А как мы колядки любили! Будто в лес по грибы шли. Полные корзинки пряников и сухарей собирали. Она их так смешно называла. Зобёнки, кажется?... Ваши ходят колядовать?
- Не принято теперь, - вздохнула Евдокия Михайловна. - Вот и разучилися.
- Ну и что же, что разучились? - возмутилась Василиса. - Нехитрое это дело - "таусеньки" петь! - и она заголосила:
- Уж ты, клюква красна,
Во сыром бору росла.
Таусень, таусень!(
Васька вдруг поняла, что в соседней комнате затих горячий хор мужских голосов: там стали прислушиваться. Сразу прихлопнув рот ладошкой, она фыркнула и пообещала:
- Я вам после допою. Они у нас такие современные, такие "крутые"!..
Повариха понимающе улыбнулась, жестом подозвала девушку к печи, доверяя самое дорогое - казанок и кастрюлю:
- Вот тут всё им назавтра оставляю. Справитеся без меня?.. Я к двум пополудни прибегу. А может, вы чего вкусненького хотите? Я успею сготовить...
- Творожка бы...
- Тута у меня, в кринке, я мигом. Посвитите?... - И подпол снова открылся.
Василиса остановила кормилицу, уверив, что утром - утром сама достанет. Та показала, где можно зажечь внизу свет, "хотя днём, - сказала, - и так видно". Кринка - на второй полке: "у ней горлышко тряпицей обвязано."
- Евдокия Михална-а-а! - жалобно протянула Васька.
- Аю? - встревожилась та.
- Вы меня не проводите?.. Одной чего-то идти не хочется...
- И-и-и, в подклеть-то? А и не обязательно! Не люблю я эти новшества. Вон, ведёрко под крышкой в углу. - Она доверительно перешла на "ты": Хочешь, дощечки прил?жу, чтоб удобней?..
- Да нет, я лучше уж...
- Не стесняйся, пол-России испокон веку так живёть. Я посторожу, успокоила Евдокия Михайловна. - Давай скорёхонько. А завтра я баньку натоплю. Баньку-то любишь?..
Васька опустилась на минутку до уровня четырёх скрещенных под столешницей деревянных ног, по-римски подняла большой палец вверх: жизнь!, вскочила, застёгиваясь, и - вовремя: гонцом за ней прислали завхоза...
Мужчины, видно, уже наговорились всласть. Вновь послышались звуки гитар, стройно зазвучали традиционные "Степь" и "Мороз". Самолюбие певуньи взыграло. Случилось то, чего от неё так добивались друзья-музыканты: захотелось покорить.
(Франц, внимательно слушая тихое повествованье девушки, вспомнил из дневника Дианы Яковлевны: "То, что всегда приносит тайные муки, незаслуженный приз...".)
На помощь, как всегда вовремя, подоспел Бурханкин с предложением.
- А можно про волка послушать?
Про Волка? Нате! Василисе не жалко!
На этот раз у баллады появилось продолжение...
- Волк быстро добыл дураку
И коня, и Жар-птицу,
Похитил на волчьем бегу
Для Ивана царицу.
Водою живой окропил,
когда предали братья...
Иван обещал - не забыл
Волка честны объятья!..
Ни долгих раздумий, ни слёз:
По его повеленью
Меч Серому голову снёс...
Погибай, вдохновенье...
*** Чьё дитя?
Василиса сидела, опустив гладкую голову на узел из пальцев.
Франц не торопил. Он и сам должен был подготовиться, прежде чем услышать унизительный рассказ о проявлениях и последствиях мужского самоутверждения.
Рыцарски настроенный Бурханкин (он давно вернулся из кухни и сидел в окружении собак), - напротив, считал, что и так уже сказано предостаточно:
- Ну, сам видишь, пора приниматься за дело.
- Пока не вижу, - возразил Франц. - Что же во всём этом подозрительного?.. То, что вы молоды? Что у вас хороший голос? Что притягательны? Что с вами хочется иметь дело? - он сразу уточнил: - В широком смысле, я имею в виду...
Василиса резко отняла руки от лица и уставилась на егеря, неслышно шевеля губами.
- Что?.. Что?.. - беспокойно заёрзал тот, порываясь встать.
- Почему все смотались под музыкальный шумок?.. - пригвоздила она его. - И вы... А так хотели послушать!
Егор Сергеевич удивился, как дитя, не чувствуя за собой никакой вины: сроду не бывал на концертах, понятия не имел, что посреди номера не уходят.
- Я думал, вы видели. Меня Циклоп... этот... Тарас Григорьевич отозвал. Я опять не узнал, что в конце было...
- В конце было всё очень интересно... Видите, как всё славно совпало? Вас отозвал Тарас Григорьевич, а меня - Виталий Олегович... - Она скривила точёные губы.
Долго готовилась... Бурханкин заёрзал ещё беспокойнее, ободрил певунью кивком. Кивнул Францу.
- Хозяин спросил, зачем я без спросу взяла его стихи!.. Правда, тут же сказал, что простит мне, если я...
Собаки глухо заворчали. Всё понимают! По интонации что ли?..
Василиса склонила к ним голову.
- Что, ребятки?.. Жалко, вас рядом не было... Мы бы вместе его р-ра-зор-рва-ли... - Она вернулась к собеседникам. - Разве непонятно? Подробностей не будет...
- А обычно вы чьи стихи для песен берёте?..
Певунья изумлённо взглянула на Франца.
- Вас интересует мой творческий процесс?.. Рожаю, извините за подробности!
- Как Ева?
- Как обезьяна. По ночам! Предпочитаю справляться самостоятельно.
- Значит, ничьё дитя не усыновляли...
Игорь Максимильянович усмехнулся: мог и не спрашивать, ответ дал Бурханкин.
- Зачем ей кого-то усыновлять?.. Она же ещё молодая. Она, это... успеет она ещё дитём обзавестись!
Певунья рассмеялась:
- Э-э, нет! Я просто изменила жанр. Переодела сказочное дитя. Уж плоха одёжка, или хороша, но - сама шила! Пообносился Серый Волчок среди других беспризорников.
