Екатерина Гринева - Продавец иллюзий, или Маска страсти
– Кто там орет-то? – справа появился еще один парень. Он был коренастым, приземистым, над губами – родимое пятно.
– Ворона, это я! И я не кричу, а популярно объясняю девушке, что к забору приближаться не следует.
– Помощь не требуется?
– С этой телкой, если что, я и сам справлюсь.
– Не очень-то хами! – оборвала я его. – А то пожалуюсь мужу.
Парни переглянулись и дружно заржали.
– Ладно, Лещ. Оставайся тут.
Да кто они такие?
Я развернулась и быстро зашагала к дому.
Вадима нигде не было, и это начало меня сильно беспокоить. Перед сном явился Александр. Я по-прежнему не могла называть его Андреем.
– Завтра ты уезжаешь.
– Куда?
– Я уже говорил: в Германию.
– Так срочно?
Мой вопрос он проигнорировал.
– Выезжаем с утра.
– Ты тоже едешь?
– У меня дела. Я дам тебе двух провожатых. Сейчас я тебя с ними познакомлю.
Он позвонил по сотовому, и вскоре передо мной появились уже знакомые мне Лещ и Ворона.
– Они и поедут с тобой.
– Раньше у меня был другой телохранитель. Он-то куда делся?
Александр посмотрел на меня, но ничего не ответил, а я проплакала почти всю ночь. Мне почему-то казалось, что Вадима уже нет в живых. «Дура ты дура, – уговаривала я себя. – Доказательств смерти у тебя никаких, зачем же ты раньше времени ситуацию нагнетаешь? Говорят, что мысль материальна. Вот и не «материализуй!», не сотрясай воздух мрачными мыслями…»
Утром меня подняли рано, в шесть. Я выпила кофе, собрала свои нехитрые пожитки, и мы поехали в аэропорт. Сопровождали меня Лещ и Ворона. Александр остался дома, предварительно предупредив, чтобы я ни в коем случае «не глупила».
* * *Этот сказочный городок Альтхаузен… Когда-то, живя в поселке Косые Кручи, а потом в районном центре, я мечтала о таком тихом простом бабском счастье: цветочки на окнах, тишина, чистые мостовые, аккуратные домики. Городок был иллюстрацией, словно сошедшей со страниц детских сказок. Невольно из моих глаз покатились слезы.
Я ехала в машине. За рулем был Ворона. Рядом – уже знакомый мне Лещ. Он несколько раз посмотрел на меня, нахмурившись, потом не выдержал и спросил:
– Чего ревешь?
– Тебе какое дело? – вспыхнула я.
Он равнодушно пожал плечами.
– Никакого. Хочешь – реви. Хочешь – не реви. Только не превращайся в буйно помешанную. Этого я не потерплю. Не вздумай орать, бросаться на меня с кулаками. Усекла?
Я ничего не ответила, смотря в окно.
– Это даже не инструкция, детка. Это – закон. Чего ты там в окне увидела? – не унимался он.
– Красивый пейзаж.
– А, это… – ухмыльнулся он. – Любуйся. Только недолго тебе им любоваться придется. Ты будешь сидеть на вилле. И за ее пределы – ни шагу. Это тоже не инструкция, детка. Это – закон.
Похоже, его задачей было действовать мне на нервы. Я стиснула зубы. Меня везут на виллу. Зачем? Спрашивать у этого отморозка бесполезно, он мне не ответит, хотя наверняка в курсе. На рядовую шестерку он не тянет. Это очевидно. Лощеный весь такой, гладкий. Сколько я просижу на этой вилле? Как долго меня намерены держать? Я поняла, что на свои вопросы не получу ответы, и снова уставилась в окно.
– А если я сейчас открою дверцу машины и заору? – спросила я.
– Попробуй, – лениво откликнулся Лещ. – Это слишком рискованно с твоей стороны. Я быстро затолкаю тебя обратно, ты не успеешь даже добежать до поворота. Не сомневайся. Мне платят не за красивые глаза.
– Лещ! – сказал шофер. – Будет тебе девчонку пугать!
– А я люблю пуганых, – при этом его глаза сверкнули. – Баба если пуганая, то не возникает и свое место знает. А эту, видно, пороли мало.
– Лещ, не забывай, что нам нужно делать…
– Да помню я, помню, – с некоторой досадой откликнулся он. – Ты мне тоже не указывай. Не вырос еще…
Возникшая перепалка так же быстро утихла, как и возникла. «Лещ, очевидно, питает ко мне особую любовь», – поежилась я. И пощады мне ждать от него не придется. Интересно, что меня заставят делать в Альтхаузене? В этот же городок звонил незадолго до своей смерти Бергер.
Во рту стало как-то неприятно сухо, я подумала, что очутилась в западне, а как выбраться оттуда – неизвестно. И получится ли у меня?
Вадим непонятно где. Исчез, даже ничего не сказав… И можно ли после этого всерьез на него рассчитывать? Не глупость ли это?
Я вдруг почувствовала себя такой одинокой и несчастной, что мне снова захотелось плакать. Но я сдержалась. Не хватало только еще перед этим ублюдком показывать свою слабость. Что бы там ни было, я не должна демонстрировать им свое отчаяние и полный упадок сил! А именно в таком состоянии я сейчас и находилась.
Мы выехали за пределы городка, перед нами тянулось шоссе, и вдалеке по обеим сторонам виднелись ухоженные домики.
Лещ пару раз бросил на меня быстрые взгляды, но я сделала вид, что не замечаю этого. Я сидела и смотрела в окно, гадая: скоро ли мы приедем?
Наконец дорога вильнула влево, и через пять минут мы уже тормозили перед воротами.
– Сама выйдешь или помочь? – раздался голос Леща.
– Сама, – бросила я.
– Ну, давай, давай! Топай ножками…
Ворота открылись, и мы въехали на территорию, покрытую тротуарной плиткой. Посередине стоял двухэтажный дом, перед ним – ухоженная лужайка.
Мы зашли в дом, где нас встретила высокая женщина лет пятидесяти пяти, худая, с бесцветным лицом. Она сначала посмотрела на меня, потом на Леща.
– Вот наша пациентка, – громко сказал Лещ, как будто бы обращался к глухой. – Любить необязательно. А жаловать – надо. Правда, в меру.
– Хорошо, я все поняла. Меня уже предупредили. – Женщина говорила по-русски с сильным акцентом.
– Ингрид – твоя экономка или надзирательница. Как тебе угодно. Она будет смотреть за тобой и следить за каждым шагом. Можешь не беспокоиться, сделает она это весьма хорошо. У Ингрид шведско-литовские корни. Когда-то ее предок был репрессирован, так что личная неприязнь у нее к тебе есть.
– А это – Марина, – кивнул он на меня.
– Я – Настя.
– Поговори еще! – замахнулся Лещ рукой в мою сторону. – Раз я сказал – Марина, значит, будешь Мариной.
– Ты будешь есть? – обратилась ко мне Ингрид. – Или спать?
– Прошу мне не «тыкать», – сказала я. – Да. Я поем.
Она развернулась ко мне спиной и зашагала по коридору.
– Там кухня, – показал рукой Лещ. – Топай туда, если хочешь поесть. Добро пожаловать на виллу «Караси».
– Почему «Караси»?
– Это тебя уже не касается. Караси – значит, Караси. Ты вообще задаешь слишком много вопросов. Прыткая больно. Ты есть идешь или нет?
– Думаю.
– Думай. Тогда голодной до утра останешься. У Ингрид не забалуешь…
Чем-то мне Ингрид напомнила Эльвиру Николаевну. Но та теперь уже казалась мне не Бабой-ягой, а доброй феей по сравнению с этой шведско-литовской ведьмой. Я пошла по коридору в кухню, ощущая на себе тяжелый взгляд Леща.
Кухня была большой, в серо-белых тонах. На столе стояла тарелка с кашей и стакан молока.
– Кашу я не ем.
– Надо. Каша. Это надо. – Ингрид остановилась посередине кухни, скрестив руки на груди.
– Кому надо? – повысила я голос. – Вам надо – вы и ешьте. Для зубов, кстати, полезно, пища легко перемалывается.
Не знаю, до конца ли поняла Ингрид смысл моей тирады, только она отвернулась и принялась громыхать кастрюлями. Я уже собралась уходить, когда столкнулась в дверях с Лещом.
– О… уже поели. Красавица, быстренько, быстренько!
– Я не буду есть кашу. Если меня хотят кормить этой баландой, то я могу сказать, что сразу объявляю голодовку.
– Ну зачем же так сразу… – он посмотрел на меня, и его губы растянулись в улыбке. – Не хочешь – не ешь. Кто тебя неволит? Попробую соорудить тебе другую еду. Не возражаешь?
– Не возражаю.
– Тогда посиди немного в комнате. Будет тебе другая пища. Чего желаете: ананасов с рябчиками, фуа-груа, трюфелей или шампанского с клубникой?
– Жареной картошки.
– Выбор уважаю. Я и сам люблю нашу рассейскую картошечку с солеными огурчиками под стопарик водочки.
– Можно обойтись и без стопарика.
– Можно. Можно, но не нужно!
Он стоял, преграждая мне путь. Я слышала его тяжелое дыхание, словно передо мной стоял загнанный зверь. Мы стояли так пару секунд, наконец, он отступил в сторону и бросил мне насмешливое:
– Ну, так скоро будет «Кушать подано»!
Ингрид вышла следом за мной и привела меня в небольшую комнату, обставленную по-спартански. Там была одна узкая кровать, шкаф, две тумбочки и пара стульев. Похоже было на номер в дешевой гостинице или съемную квартиру. Я легла на кровать и стала размышлять. Ни к чему хорошему размышления не привели, и я решила, что мне надо перестать думать о своем будущем, которое никак не вырисовывалось. Я не знала, что будет дальше, чего хочет от меня Александр и зачем меня сюда привезли. Меня караулили два бандюка Лещ и Ворона. Ворона был поприличней и поспокойней, если такое определение вообще можно было дать отморозку. Лещ же внушал мне ужас, смешанный со страхом.
