Рут Ренделл - Никогда не разговаривай с чужими
— Это крайне неосмотрительно с вашей стороны, — заметил мистер Линдси.
Речь мистера Линдси отличалась той же сухостью и скромностью, что и сам мистер Линдси. Заведующий пансионом редко применял прилагательные и наречия, а если и позволял себе подобную роскошь, зачастую получалось невпопад. Он был знаток классических языков. Говорили, что он окончил Оксфорд с дипломом первой степени по двум специальностям, но его познания оказались в Россингхеме невостребованными. С греческим языком здесь едва знакомили, а латынь и вовсе преподавали как специальный курс. Это стало предметом его постоянного недовольства. Возможно, для компенсации он пересыпал свою речь словами и фразами то из греческого, то из латинского языка. Вот и сейчас слово «библиотека» прозвучало явно не с оксфордским произношением.
— Наша biblioteka закроется в восемь тридцать, так что поторопитесь. Да, Манго…
— Да, сэр?
— Если вы собираетесь пробежаться по территории в темноте, я бы посоветовал вам переодеться в спортивный костюм и кроссовки. Бег — лучшая зарядка, я вас уверяю. «…currite noctis equi», или, в данном случае, «noctis pueri».[11]
Это означало, что мистер Линдси, должно быть, заметил его вылазки к тайнику. Конечно, всего он видеть не мог, но Манго понял, что надо быть осторожней. Слава богу! В коридоре появился ученик четвертого приготовительного класса, который направлялся в общую гостиную. Мистер Линдси знал его пристрастие к кабельному телевидению и быстро переключил свое внимание на него:
— Стефан, а домашнее задание вы приготовили?
Новая библиотека помещалась в отдельном здании в форме восьмигранника, которое было построено за год до поступления Манго в Россингхем. Как и старые корпуса технологического и физического отделений, построенных в восьмидесятых годах девятнадцатого столетия, оно было выдержано в викторианском стиле. Но для библиотеки применили уже новые модные темные строительные материалы — темно-красный кирпич, черные деревянные панели, гладкий темно-серый шифер. Липы и каштаны, которыми славился Россингхем, создавали высокий защитный экран позади строений. Молодые листочки на деревьях казались в этот час серовато-синими. Отличная погода ранней весны уступила место дождливой прохладе.
Манго вошел в библиотеку, ученики, предпочитавшие готовить домашнее задание здесь, а не в корпусе пансиона, сидели за письменными столами и за длинным сосновым столом, который занимал центр читального зала. Дежурным префектом — хоть здесь повезло! — оказался Ангус.
— Я конфисковал твое эссе, Боб, — шепнул он. — И вдобавок две непристойные картинки.
— Да это просто внутренности кролика, — запротестовал Манго.
Ангус протянул ему два листа бумаги.
— Что ты замышляешь?
— Контринформацию, конечно.
Ангус громко объявил, что уже двадцать пять минут девятого. Он дает пять минут на сборы, после чего запрет зал. Не дожидаясь щекотливых вопросов брата, Манго поспешил выскользнуть из читальни.
Тайник находился у задней стенки павильона для крикета на другой стороне пича — площадки для подающих. Говорили, что это лучший в Англии газон. Манго обогнул его, стараясь держаться ближе к живой изгороди. Эссе он свернул в трубочку и спрятал под пуловер, так как снова пошел дождь. Один кирпич в фундаменте павильона не был закреплен, и, если его вынуть, открывалась глубокая полость. Манго осторожно выдвинул кирпич и вытащил из тайника пластиковый пакетик с запиской внутри. Было еще достаточно светло, чтобы рассмотреть, что в ней написано. Первые слова ему, конечно же, понятны. «Харибда — Левиафану». Но чтобы разобрать дальше, нужен Брюс-Партингтон-ключ.
2
Марк Симмс и Джон сидели за бутылкой вина в гостиной дома на Женева-роуд. Включили телевизор: смотрели программу, которая нисколько не интересовала Джона и, как он полагал, Марка тоже, но ему надоело выслушивать критику Марка в свой адрес и его речи в собственное оправдание, его пугала неестественная одержимость и навязчивые воспоминания о Черри. А эта программа-викторина позволяла прекратить или, скорее всего, оттянуть дальнейший разговор.
Джон понимал, что виноват во всем сам. В ту субботу, четыре недели назад, когда Дженифер сказала, что хочет получить развод, когда он, злясь и страдая одновременно, возвращался домой из Хартлендских Садов, у него появилось желание напиться. Он никогда раньше не испытывал такого. Он пил мало, и внезапно возникшая идея утопить свое горе сначала удивила, но в тот вечер его так пугало одиночество, что алкоголь показался тем средством, в котором он нуждался или скорее думал, что нуждался. С трудом соображая, запретив себе размышлять и что-нибудь доказывать, он пришел домой и первым делом позвонил Колину Гудману, а затем, когда Колин сказал, что его матери нездоровится, Марку Симмсу. Марк, чья жизнь казалась такой же одинокой, как и его, с радостью принял приглашение.
Они прошлись по нескольким пабам, а затем купили вино и осели в квартире Марка. Джон не собирался говорить с ним о Дженифер, но вино вмешалось в благие намерения и развязало язык. Позже, уже ночью, Джон рассказал все и не дождался сочувствия. Марк слишком эгоистичен, слишком эгоцентричен, чтобы почувствовать страдания других и переживать вместе, он ограничился выражениями типа «Забудь ее!» или «Порви с ней, наконец!». Возможно, такие советы воспринялись бы Джоном иначе, если прозвучали не сейчас, а позже, когда Джон был бы абсолютно уверен, что Марк забыл, что все это когда-то говорили ему самому. Забыл, даже если когда-либо воспользовался теми же советами. Джон был вынужден замолчать, чтобы Марк переключился снова на себя, Черри и на свои чувства к ней, на ее смерть и его одиночество, на свою несложившуюся семейную жизнь.
И, к своему стыду, Джон не рассчитал силы. Непривычно большое количество вина свалило его с ног, он заснул и всю ночь оставался у Марка. И с того времени — Джон понимал, что винить должен только себя, — он никак не мог отделаться от Марка. Марк же на самом деле считал само собой разумеющимся, что они проводят большую часть свободного времени вместе. Однако Джон не думал, что Марк это делал из-за особой к нему любви, скорее всего, Джон был просто ушами, которые выслушивали его откровения, голосом, который в нужном месте подавал реплики, живым существом вместо пустоты.
Он и сегодня не заговорил с ним о Дженифер. Ему казалось, что только пока он с Марком и, вероятно в меньшей степени, когда общается с покупателями на работе, он не думает о Дженифер. Он воображал, что имеет над ней власть, пока не развелся. За это время она писала ему дважды, письма совсем не походили на то, которое он получил, когда она просила о встрече в Хартлендских Садах. Первое было сдержанным, холодным, но второе — умоляющим. Джон ответил только на второе, однако отказался встретиться с ней и Питером Мораном, как она предлагала. Он вновь подтвердил свое намерение не давать ей развода.
Удивительно, но после того, как он отправил это письмо, сердце ныло реже. Решительные действия заставили поверить в свои силы, в то, что он может одержать победу. Этим утром, хоть девушка и не просила, Джон уложил синюю кожаную куртку в пакет и отправил с сопроводительным письмом, в котором писал, что уверен в ее возвращении к нему и что это только дело времени. Затем он занялся уборкой гостиной, отнес в чистку занавески и чехлы с кресел, а на обратном пути завернул на кошачью лужайку заглянуть в тайник под эстакадой.
Тайник оказался пуст. Сообщения не появлялись со времени, когда он нашел вторую записку с измененным в начале месяца шифром. Это было девятого апреля, день, когда он принял решение не давать развод. Чувствуя себя если не бодро, то, в конце концов, более уверенно, он пришел тогда к эстакаде и обнаружил записку, прочитать которую, конечно же, не смог. Поиски в Центральном доме книги Хачарда и в шести других его магазинах, в книжных лавках и у букинистов не увенчались успехом. Он так и не обнаружил среди авторов Брюса Партингтона. Но поиски морально успокоили его. И вот теперь записки перестали появляться. Не означало ли это, что тайником перестали пользоваться или случилось что-то более зловещее?
Изменилось еще кое-что. Под влиянием Марка он стал пить слишком для себя много. Он пил не крепкие напитки, а пиво и вино, но вина много, почти бутылку при каждой их встрече. Теперь в крайне уязвимые ночные часы он не думал и не мечтал о Дженифер, им овладевал тяжелый сон без сновидений.
Джон дотянулся до пустого стакана Марка, наполнил его и рассмеялся, так как ему показалось, что игрок в телевикторине дал весьма недвусмысленный ответ. Он еще не получил занавески из химчистки, и свет фар проезжавших мимо машин метался сначала по потолку, а затем будто стекал по стенам. Электрический камин работал на полную мощность. Развлекательная программа подошла к концу, и начался футбол. Марк потянулся за стаканом. Не собираясь добавлять в тарелки креветок и орешков, Джон развернул «Свободную прессу». У него давно вошло в привычку просматривать в ней колонку за колонкой. Ему хотелось отыскать в газете хоть какою-нибудь информацию, что дала бы ключ к разгадке действия группы, которую он назвал мини-Мафией. Возможно, это шайка наркодельцов, а может быть, эти люди связаны с бегами на ипподроме. Джон продолжал просматривать газету. Пропавший мальчик по имени Джеймс Харвилл все еще не найден, и теперь уж никто не верит, что он жив.
