Карина Тихонова - Я и мое отражение
Я пожала плечами и бросила на него смущенный взгляд из-под ресниц.
– Вам сорок пять.
– Почему ты так решила? – обиделся дядюшка, и я поняла, что любовницы ему безбожно льстят.
– Потому, что выглядите вы на сорок, – ответила я подхалимски.
– А-а-а…
Дядюшка снова расцвел. Попала, надо полагать.
– Мне обычно столько и дают, – признался он милостиво.
– А на самом деле?
Дядя слегка поперхнулся.
– Сорок восемь.
Он откашлялся и повторил:
– Сорок восемь.
Я прикусила нижнюю губу. Смеяться нельзя. Никак нельзя.
– Поделитесь секретом, – попросила я совершенно серьезно. – Как это у вас получается?
– Все просто, девочка моя, – заметил дядюшка покровительственно. – Нужно любить жизнь и ценить ее удовольствия. Вот и все.
Ага, конечно! Надо полагать, еще нужно посещать хороших косметологов и подкрашивать седые брови. Но эти детальки дядюшка оставил за флагом.
Я вздохнула.
– Трудно, – пожаловалась я.
– Что трудно? – не понял родственник.
– Трудно получать удовольствие от жизни, когда нет денег, чтобы их оплатить…
– Девочка моя!
Дядюшка снова сочувственно обнял меня за плечи. Я почувствовала запах хорошей туалетной воды, перемешанный с запахом ароматизированного табака.
– Забудь! – сказал он проникновенно. – Забудь все плохое!
Я снова душераздирающе вздохнула.
– Теперь все будет по-другому, – вещал дядюшка вполголоса. Немного поколебался и чмокнул меня в макушку. Надо полагать, на большее пока не решился. Правильно! Не гарантирую, что я проявила бы сдержанность!
А нужно проявлять. Ой, как нужно!
– По-другому? – переспросила я горько. – Вы имеете в виду те десять тысяч, которые ваша жена пообещала мне за труды?
– Ну-у-у…
Дядюшка снял руку с моего плеча. Прошелся по залу, словно невзначай притворил дверь, ведущую в жилую часть дома.
Ясно. Боится любопытных ушей. А их в доме ровно столько, сколько обслуживающего персонала. Даже в два раза больше. У каждого по два уха.
– Я говорю не только про твой гонорар, – наконец сказал дядюшка, возвращаясь назад.
– А о чем?
Я удивилась совершенно искренне. На что еще я могу рассчитывать в этом доме? Честно говоря, о деньгах я даже не думаю! Мне бы шкуру свою спасти, все остальное – ерунда!
– Ты многого не знаешь, – ответил дядюшка туманно.
– Ничего не знаю, – поправила его я.
– Да, – согласился дядя. – Ничего не знаешь.
– Просветите! – попросила я страстно.
Он немного поколебался.
– Не здесь. И не сейчас.
– А когда?
Он сделал рукой неопределенный жест. Потом наклонился ко мне и быстро заговорил:
– Слушай меня внимательно. Делай то, что велела Лена. От этого зависит твоя жизнь. Научишься копировать подпись – ты спасена.
– Надолго ли? – вклинилась я.
Он снова нетерпеливо махнул рукой.
– До твоего дня рождения.
– Вот спасибо!
– Это полтора месяца! – напомнил мне дядя. – А за полтора месяца я придумаю, как тебе помочь.
– Зачем? – спросила я в упор.
– Что зачем? – не понял он.
– Зачем вам мне помогать?
Дядя замялся.
– Неужели сама не понимаешь?
И он посмотрел на меня томными коровьими глазами. Надо полагать, таким образом выражал свою страсть.
Надеюсь, меня не стошнит.
– Я тебе нравлюсь? – спросил дядюшка, переходя на шепот.
Я потупилась и стиснула зубы. Только бы не стошнило!
Он взял мою руку и приложился к ней горячим поцелуем. Перед моими глазами замаячил темноволосый затылок.
Да. Волосы он тоже красит. А макушка-то уже просвечивает!
Дядюшка выпрямился.
– Ты не ответила.
Я с трудом разжала зубы и тихо прошептала:
– Да…
Он снова приложился к ручке. Господи, до чего же мерзкая игра!
– В таком случае, мы должны быть вместе.
Я промолчала. Меня начала сотрясать сильная дрожь. Нервы на пределе. Нужно кончать это объяснение.
– Поговорим потом, – сказала я наконец. – Здесь, действительно, не безопасно.
Оттолкнула родственника в сторону и решительно поднялась со скамейки. Дядюшка словно ожидал этого движения: обхватил меня и крепко прижал к себе.
Я молча отодрала от себя его липкие руки.
– Потом, – сказала я. – Не здесь.
Он страстно задышал прямо мне в лицо. Господи, неужели мужчинам все равно, кого целовать?.. Неужели им не противно?..
Я не додумала, отпихнула родственника и выскочила наружу.
– Запомни, мы не виделись! – тихо воскликнул дядюшка мне вслед.
Я не ответила. Меня душило отвращение.
Я неслась к дому, не разбирая дороги, и перед самым входом столкнулась с тетушкой.
– Женя!
Я затормозила, глядя в пол. Нельзя смотреть ей в глаза, она немедленно обо всем догадается. Жаль, что я не умею притворяться.
– Женя! – повторила тетушка и взялась двумя пальцами за мой подбородок.
Задрала его, заглянула мне в глаза.
– Что происходит?
Господи, помоги!
– А ты не знаешь? – крикнула я со злостью. – Не знаешь, да?! Заперла меня тут, как в тюрьме, и спрашиваешь, что происходит?!
– Тихо, тихо!
– Не буду тихо! – взвизгнула я. – Я гулять хочу! Слышишь? В город хочу! Осточертела эта комната! И этот дом тоже осточертел!
Похоже, мне удалось завести себя до нужной кондиции. Главное – начать, дальше легче.
– У меня уже пальцы судорогой сводит! – рыдала я. – Не могу больше! Не могу!
– Женя…
Тетушка сжала мою кисть холодными сухими пальцами. Сверкнули драгоценные камни в дорогой оправе.
– Я понимаю, – сказала она почти сочувственно. – Но нужно постараться. Потерпи еще немного.
Она подумала и добавила:
– Пожалуйста…
Я всхлипнула и вытерла слезы, ручьем бежавшие из глаз. Это были слезы облегчения, но, к счастью, тетушка об этом не догадалась.
Она достала из кармана носовой платок и вытерла мое лицо.
– Ты завтракала?
Я молча потрясла головой.
– Нужно есть.
Я всхлипнула.
– Я попрошу Надю приготовить тебе что-нибудь вкусненькое. Да?
Я снова всхлипнула.
– Что ты любишь?
– Все равно, – ответила я невнятно.
– Хорошо, я сама придумаю. А ты пока пойди к себе, умойся, и приведи себя в порядок. Позавтракаешь – и за работу, да?
Я всхлипнула в последний раз. Вытерла ладонью мокрые щеки и угрюмо кивнула.
– Вот и умница! – расцвела тетушка. – Погуляла, позавтракала, можно и делом заняться. Кстати, ты Юрия Васильевича не видела?
Я отрицательно качнула головой.
– Интересно, где он, – пробормотала тетушка. И добавила в полный голос.
– Иди, иди… У тебя тушь поплыла.
Я, не поднимая глаз, взбежала по лестнице вверх, ворвалась в свою комнату и захлопнула дверь. Привалилась к ней спиной, и несколько минут стояла неподвижно, пытаясь собрать мысли.
Что происходит? Что за странные игры затеял мой дядюшка? Это шанс на мое спасение или паутина, которую они сплели вместе с тетей Леной?
Что мне делать?
Я оторвалась от двери и побрела в ванную. Хорошенько умылась, намазала лицо кремом и вернулась в комнату.
Нужно все обдумать. Жаль, что у меня так мало информации. Придется пока играть по правилам, установленным не мной. Впрочем…
Я направилась к журнальному столу и уселась в кресло.
Впрочем, у меня появилось нечто лучшее, чем информация. У меня появилась надежда на спасение. Маленькая, призрачная, возможно обманчивая, но все-таки надежда!
Дверь открылась, Рита просунула в нее свою ехидную мордочку.
– Завтрак подавать? – спросила она без прежней почтительной интонации.
– Подавай, – велела я.
Дверь открылась, и Рита вкатила в комнату сервировочный столик. Расставила передо мной тарелки, застыла, глядя на меня с тайным злорадством.
– Вали отсюда, – сказала я хладнокровно. – Не порть аппетит.
Она фыркнула, но ответить не посмела. Оказывается, это не трудно: быть хамкой. Более того: это тот самый клин, которым вышибают другой клин.
В общем, с хамами нужно говорить на понятном им языке. Похоже, я этому языку потихоньку учусь.
Я взяла в руки вилку и приступила к завтраку.
Прошла вторая неделя.
Она прошла под флагом крупных домашних разборок. Я не раз слышала повышенные голоса, несущиеся из комнат дядюшки и тетушки. Они что-то выясняли между собой и никак не могли выяснить.
Тетушка усилила контроль над моими занятиями. Теперь она заходила ко мне в комнату несколько раз в день.
– Работай! – повторяла она настойчиво. – У тебя мало времени!
Я стискивала зубы и бралась за ручку. На боковой части правой ладони у меня образовалась огромная мозоль. Работать было не просто трудно, работать было больно.
Обедали мы теперь вместе. Не знаю почему. Тетушка передо мной не отчитывалась, велела, и все. Обеды проходили в молчании, я редко поднимала глаза от своей тарелки, а если поднимала, меня немедленно встречал хмурый взгляд тетушки. Похоже, она караулила, не переглядываемся ли мы с ее супругом.
Ревность? Или нечто большее?
