Виктор Пронин - Чисто женская логика
А все, что произошло за последние несколько дней, с тех пор, как смущающийся Гордюхин позвонил в ее дверь ранним утром, все пылало красками, чувствами, волновало, тревожило и заставляло трепетать ее бедное сердце. Она прекрасно понимала, что это происходит вовсе не оттого, что события произошли только что, вовсе нет, всколыхнулось что-то давно существующее, но пребывавшее в какой-то спячке.
Она как бы проснулась.
Ее изумленный взгляд вовсе не был деланным и притворным, Касатонова действительно удивлялась миру, в котором оказалась так неожиданно. Другие разговоры, другие законы поведения, другие люди. И все это вдруг оказалось не просто интересным, а как бы даже родным, истинным, к чему она всегда стремилась, но бессознательно, не догадываясь даже, где ее настоящее лицо, нутро, естество.
Была ли она убита разгромом собственной квартиры?
Ничуть.
Действительно ли она боялась бандитов, которые звонили ей с какими-то невнятными и оттого еще более ужасными угрозами?
Да нисколько.
Робела ли перед следователем Убахтиным, участковым Гордюхиным, путалась ли в разговорах, которых никогда в жизни ни с кем не вела?
Наоборот.
Она вдруг ощутила, что тема близка, ей есть что сказать, что в построении версий, подозрений, в поисках следов кошмарного убийства она ни в чем никому не уступает. И даже гордилась, что есть, есть у нее одно маленькое соображение, которое может не просто ускорить поиск убийцы, а вообще перевернуть ход расследования. И если она до сих об этой своей мыслишке никому ничего не сказала, то не из зловредности, не из желания посрамить следователя, не в попытке скрыть истинного преступника, а просто из осторожности — может быть она не все поняла, не правильно оценила, сделала ошибочный вывод? Но пока следствие катилось именно по той дороге, которая открылась ей в самом начале, когда в дождливый вечер неожиданно хлопнула дверь подъезда и женщина в светлом плаще под темным зонтиком, легко и невесомо, почти не касаясь мокрого асфальта, пропорхнула за угол и скрылась из глаз... Касатонова пристроилась на краешке дивана, а перед ней в креслах сидели Гордюхин и Алексей. Видя что она задумалась, они молча поглядывали друг на друга, стараясь не производить слишком громких звуков.
— А вы никак собрались здесь ночевать? — Касатонова, наконец, вспомнила, что в комнате она не одна.
— Жизнь заставила, — ответил Алексей.
— По-моему, мы этот вопрос уже обсудили, — добавил Гордюхин.
— А где же пряники?
— На кухне. Принесть?
— Вы при оружии? — спросила Касатонова.
— Даже с запасной обоймой.
— Это прекрасно!
— Что прекрасно? — не понял Гордюхин.
— Здорово, когда у человека что-то есть в запасе! Обойма, кошелек, дом, женщина... Да?
— Вот тут я с тобой полностью согласен! — подхватил Алексей. — Ни добавить, ни убавить.
— Странная у вас, однако, логика Екатерина Сергеевна, — проворчал Гордюхин, задетый, видимо, тем перечнем, который огласила Касатонова. — Если ваш список продолжить, то можно дойти и до запасной совести, запасной морали, можно... — Нужно! — воскликнула Касатонова. — Что же в этом плохого! — ее снова охватило куражливое настроение и она готова была отстаивать вещи сомнительные, рисковые, отстаивать с единственной целью — поддразнить тугодумного участкового.
— Ну, знаете ли, — пробормотал он смятенно. — Так можно далеко зайти... — И не выйти! — подхватил Алексей.
— Это и есть женская логика, — произнес Гордюхин, найдя, наконец, достойное объяснение словам Касатоновой, объяснение, которое никого не обижало, никого не задевало.
— Вам знакома женская логика? — Касатонова изумленно посмотрела на Гордюхина. — Поделитесь, Николай Степанович!
— Поделюсь, — согласился Гордюхин. — Но сначала нам надо определиться. Мы с Алексеем ночь проводим здесь... Я правильно понимаю?
— Правильно, — сказал Алексей. — Думаете, могут нагрянуть? — спросила Касатонова.
— Зачем об этом думать, — Гордюхин пожал округлыми плечами. — Такое возможно? Возможно. Значит, надо принять меры. Вот и все.
— Так, — Касатонова на минуту задумалась, окидывая взглядом комнату, которая все еще пребывала в разгромленном состоянии, пустующий книжный шкаф, стопки книг на полу. — Я буду спать на диване. Николай Степанович, вы ляжете на раскладушке. Ты, Леша, расположишься в креслах. Вопросы? Замечания? Дополнения?
— Меня беспокоит судьба пряников, — напомнил Гордюхин.
— Сейчас мы ими займемся. А пока задерните, пожалуйста, штору. Начинает темнеть.
— Вот это правильно, — согласился Алексей.
Через пятнадцать минут стол был накрыт, чай заварен, пряники ссыпаны в глубокую тарелку, а Касатонова, Алексей и Гордюхин, расположившись вокруг низкого журнального столика, приступили, наконец, к чаепитию.
— Так что там у вас с женской логикой, Николай Степанович? — спросила Касатонова. — Обещали? Выполняйте.
— Да нет никакой женской логики, — махнул пряником Гордюхин. — По одним законам живем.
— А ты, Леша? — спросила Касатонова.
— Ну, что сказать, если не логика, то ее особенности, конечно, есть.
Капризность, неустойчивость в суждениях, готовность принять любую точку зрения, если ее высказывает человек, приехавший на мерседесе, а если он еще и хорош собой, ростом где-нибудь за сто восемьдесят, прилично одет... То вообще полный отпад. Женщина убежденно, искренне и самоотверженно будет отстаивать любую глупость, если она накануне сделала новую прическу, надела новые туфли, побывала на берегу моря и вернулась с загаром. То есть, ее суждения полностью зависят от самочувствия, от того, как она выглядит, с кем в данный момент беседует. И она будет искренне уверена в какой-то своей никому не ведомой правоте, в чем бы эта правота не заключалась. Если все это имеет какую-то связь с логикой, то я связи не улавливаю. Нет ее.
Касатонова молча прихлебывала крепкий горячий чай, откусывала от пряника маленькие кусочки и смотрела в пространство, которое простиралось между двумя мужчинами — она как бы не видела ни одного, ни другого.
— Заступитесь, Николай Степанович, — обратилась она к Гордюхину.
— Трудная задача, Екатерина Сергеевна.
— То есть, вы согласны с Алексеем?
— Может быть, формулировки жестковаты, но по сути... Он недалек от истины.
Мне так кажется.
— Все, что сказал Алексей — полная чушь. Он говорил не о женщинах, он говорил о своей подружке. Да, Леша? — участливо спросила Касатонова.
— Во всяком случае, моя подружка, как ты ее называешь, в эту схему вполне укладывается.
— А когда она в нее уляжется еще место остается?
— Да, небольшое такое тепленькое местечко.
— Как ты говоришь ее зовут? Эсмеральда?
— Арчибальда, — Алексею не понравились слова матери и он посерьезнел.
— Вот видишь, Лешенька... Когда только что ты топтался по мне ногами, по моему самолюбию, по моей гордыне... Все было хорошо и справедливо. Но когда я осмелилась чуть-чуть с тобой не согласиться... Ты посуровел. Ты заметил, как посуровел?
— Я посуровел, когда ты перешла на личности.
— Ну и чем же я затронула твою красавицу? Я усомнилась в ее достоинствах?
Ничуть. Ты же в моих усомнился. И сказал мне это в глаза. А я продолжаю пить чай и улыбка блуждает на моих устах. Делаю вывод — женщины лучше держат удар.
— Нет, мама, — улыбнулся Алексей. — Это ты лучше держишь удар.
— Спасибо, сынок. Но я продолжу. Женская логика все-таки существует, Николай Степанович. И выражается она не в капризности и бесконечной уверенности в какой-то своей, никому не ведомой правоте, как выразился недавно один из участников нашего разговора... Да, Леша?
— Внимательно слушаю тебя, мама.
— Согласитесь, Николай Степанович, интуиция у женщин выше.
Результативнее. У меня нет никакого криминального опыта, но я подсказала следователю Убахтину, что отпечаток пальца убийцы надо искать на пульте управления телевизором.
— Согласен, было дело.
— И сейчас, вот только сейчас я поняла, чем отличаются снимки, которые сделали вы, от снимков, которые через три минуты сделал убахтинский фотограф.
— Неужели?! — восхитился Гордюхин.
— Да, Николай Степанович, да. И если у нас зайдет об этом разговор, я выдам эту тайну. Но продолжу. Давайте согласимся, что мир, в котором мы живем — это мир мужчин, они хозяева жизни. А наша сестра на подхвате. Мы — лакеи, прачки, уборщицы в доме, который называется мир. А лакеям позволено поступать по своей, лакейской, низкой, корыстолюбивой логике. Мы хитрим, изворачиваемся, лукавим точно так же, как это делают все лакеи мира. Глядишь, что-то обломится, что-то удасться урвать, пока хозяин отвлекся со своими высокими гостями.
— В этом что-то есть, — согласился Гордюхин.
— В этом правда жизни, а не что-то, — поправила Касатонова. — Поэтому женщины расчетливее, или скажем иначе — бережливее. У них меньше возможностей, они зависимы. Мы можем надеяться только на свою предусмотрительность, мы больше обстоятельств принимаем в расчет, для нас важны тон, жест, взгляд, громкость голоса, цвет галстука, запах лосьона. Мы наматываем на ус все, чем мужчина может легко и безнаказанно пренебречь. Я внятно выражаюсь?
