Йен Колдуэлл - Правило четырех
Люди в туниках и тогах выстраиваются в длинную шеренгу. Теперь уже и я различаю буквы нижнего ряда. На груди у каждого написано имя. Самый высокий, в середине, — Иисус. По обе стороны от него, справа и слева, — двенадцать апостолов.
Смех и приветственные крики становятся громче.
Келли сжимает зубы. По выражению лица Джила трудно определить, старается ли он подавить улыбку, чтобы не обидеть свою спутницу, или же пытается сделать вид, что ему весело, хотя это не так.
Парень с именем Иисуса на тоге выступает вперед и поднимает руки, призывая публику к тишине. Добившись желаемого эффекта, он отступает в сторону и произносит какую-то команду. Шеренга распадается и перестраивается, изображая хор. «Иисус» вытаскивает из-под тоги дудку и дует в нее, извлекая одну-единственную ноту. Первый ряд подхватывает ее. Второй и третий вступают почти сразу же. И наконец, когда два первых ряда уже теряют дыхание, к ним присоединяется последний.
Зрители, по достоинству оценившие вступление, награждают артистов аплодисментами и свистом.
— Отличная тога! — кричит кто-то из-под соседнего навеса.
«Иисус» поворачивает голову в направлении крикуна, поднимает бровь и продолжает дирижировать. Наконец, трижды махнув дирижерской палочкой, он театральным жестом раскидывает руки, и хор разражается песней на мелодию «Боевого гимна республики». Голоса поющих разносятся по двору.
Историю о колледже поведать мы пришли,
В подвале гроздья гнева забродили,
Так что уж извините, немного мы пьяны.
В конце концов, мы вам не кто-то там,
А друзья назаретянина, и, если бы не он,
Ловить бы нам всем рыбку в Галилее.
Иисус — обычный галилейский парень,
Вот только был при нем Святой Грааль,
А значит, в Гарвард или Йель ему дороги нет.
Слава, слава, убедил его Господь
Пойти в Принстон — верный ход.
На первое — религия, на второе — история.
Явился в кампус наш юнец,
И сразу все увидели — вот это молодец,
А он возьми и запишись в «ТД»,
От зависти чтоб все позеленели.
Двое «апостолов» из первого ряда делают шаг вперед. Первый разворачивает свиток, на котором написано «Плющ»; второй — такой же свиток, но со словом «Колледж». Поводив носами и с важным видом пройдясь перед «Иисусом», они продолжают петь:
В одном — евреев не берем,
В другом — нам плотники не нужны.
Куда ж идти бедняге, как не к нам в «ТД»?
Келли сжимает кулаки.
«Апостолы» снова выстраиваются в шеренгу и, взявшись за руки, начинают скакать, ловко задирая ноги.
Иисусу слава, слава, он к нам пришел давно,
Поможет с выпуском он нам
И воду превратит в вино.
С этими словами они поворачиваются, задирают тоги и являют зрителям голые ляжки, на каждой из которых начертана одна буква. Все вместе они складываются в заключительное послание:
С ПАСХОЙ ВСЕХ — «ТИГРОВЫЙ ДВОР»Зрители отвечают шумной комбинацией из аплодисментов, смеха и неодобрительного шиканья. В тот самый момент, когда «апостолы» во главе с «Иисусом», опустив тоги, готовятся уйти, откуда-то сверху доносится громкий треск и вслед за ним звук бьющегося стекла.
Головы поворачиваются в направлении шума. В одном из окон верхнего этажа здания исторического отделения вспыхивает и тут же гаснет свет. Трещит дерево. В окне заметно какое-то движение.
«Апостолы» из «ТД» восторженно кричат.
— Что происходит? — спрашиваю я.
За разбитым стеклом видна фигура человека.
— Это уже не смешно, — раздраженно бросает Келли, адресуя упрек оказавшемуся неподалеку от нас «Иисусу».
Тот только презрительно фыркает.
— Что он делает? — громко вопрошает Келли, указывая на окно.
«Иисус» отвечает почти мгновенно:
— По-моему, собирается пописать. — Он хихикает и добавляет: — Прямо оттуда.
Келли бросается к нему:
— Что тут, черт возьми, происходит?
Фигура в окне появляется и снова исчезает. Двигается она как-то неестественно, рывками. В какой-то момент человек хватается за раму, но опять пропадает.
— Кажется, он там не один, — говорит Чарли.
Внезапно в окне появляется весь человек. Он отступает к окну спиной и почти прижимается к раме.
— Парень собирается обмочить нас, — повторяет понравившуюся ему мысль «Иисус».
Сгрудившиеся в кучку «апостолы» начинают громко скандировать:
— Пры-гай! Пры-гай!
Келли поворачивается к ним:
— Заткнитесь, черт бы вас побрал! Идите и снимите его!
В окне опять никого.
— Не думаю, что парень из «ТД», — озабоченно говорит Джил. — По-моему, это кто-то из «олимпийцев».
— Он же одет, — возражаю я, вглядываясь в темный прямоугольник окна.
У меня за спиной завывают «апостолы».
— Прыгай! — снова кричит один из них.
Дерек шикает на них.
— Убирайтесь отсюда ко всем чертям! — командует Келли.
— Спокойнее, девочка, — говорит «Иисус» и начинает собирать свою разбредшуюся команду.
Джил наблюдает за происходящим с тем непроницаемым выражением лица, которое он, подобно маске, натянул на лицо в самом начале представления, затем смотрит на часы:
— Ну, похоже, дальше ничего интересного уже не бу…
— Ни хрена!.. — восклицает Чарли.
Его почти никто не слышит из-за громкого, похожего на треск сломанной сухой ветки звука. Это выстрел.
Мы с Джилом едва успеваем обернуться. Человек вылетает из окна, круша оставшееся стекло, и на несколько мгновений как будто застывает в свободном падении. Потом тело глухо шмякается на снег, и звук падения поглощает весь прочий шум.
Все.
Первое, что я помню, — это топот ног. Чарли бросается к лежащей на земле фигуре, вокруг которой тут же образуется плошая толпа. Я ничего не вижу.
— О Господи! — шепчет Джил.
— Что с ним? — спрашивает кто-то. — Он цел?
Отсутствие каких-либо признаков движения говорит само за себя.
Наконец раздается голос Чарли:
— Пусть кто-нибудь вызовет «скорую помощь»! Скажите, что у нас здесь во дворе перед часовней человек в бессознательном состоянии.
Джил достает телефон, но, прежде чем он успевает набрать номер, к месту происшествия прибывают двое полицейских. Один пробивается через толпу, другой начинает раздавать команды. В какой-то момент я вижу Чарли. Опустившись на колени, он делает искусственное дыхание; движения точны, как будто их исполняет машина.
— «Скорая» уже выехала!
Вдалеке завывают сирены.
Ноги начинают дрожать. У меня вдруг появляется ощущение, что где-то вверху над нами пронеслось нечто темное.
Подъезжает «скорая». Задняя дверь распахивается, и два санитара перекладывают человека на носилки. Люди снуют туда-сюда. Дверь закрывается, и я вижу на снегу темный отпечаток. В проступившей из-под снега брусчатке есть что-то неприятное, даже страшное, как в царапине на коже сказочной принцессы. Черное становится красным. То, что я поначалу принял за грязь, оказывается кровью. В окнах верхнего этажа здания по-прежнему темно.
«Скорая» уезжает, вой сирены слабеет, огни поворачивают на Нассау-стрит. Я смотрю на отпечаток в снегу. Его форма вызывает ассоциацию с ангелом, которому сломали крылья. Холодно. Я обхватываю себя руками. Толпа на площади начинает рассеиваться, и только тогда до меня доходит, что Чарли рядом нет. Он уехал со «скорой», и вместо его голоса у меня в ушах неприятная тишина.
Негромко переговариваясь, студенты разбредаются в разные стороны.
— Надеюсь, у него все нормально, — говорит Джил, кладя руку мне на плечо.
У меня почему-то мелькает мысль, что он имеет в виду Чарли.
— Пора домой. Я тебя подброшу.
Надо идти, но я стою и смотрю. Перед глазами снова страшная сцена падения. Я слышу звон разбитого стекла и сухой треск выстрела.
К горлу подступает тошнота.
— Пойдем отсюда, — говорит Джил.
Ветер крепчает. Я киваю. Кэти исчезла, когда приехала «скорая», и одна из ее подруг говорит, что она ушла в общежитие. Решаю позвонить ей из дома.
Джил ведет меня к «саабу», припаркованному неподалеку от входа в лекционный зал, без лишних вопросов включает печку, настраивает приемник на спокойную балладу старика Синатры и подстраивает звук, так что вскоре ветер становится лишь воспоминанием, и мы, надежно защищенные от капризов стихий, устремляемся в кампус.
— Что, по-твоему, там произошло? — тихо спрашивает Джил.
— Звук был похож на выстрел.
— Чарли сказал, что видел там кого-то еще.
— И что этот, второй, там делал?
— Не знаю.
— Тот, кого видел я, похоже, пытался вырваться оттуда.
Джил качает головой. Лицо у него пепельно-серое.
