Татьяна Устинова - Чудны дела твои, Господи!
– По старому руслу пойдем, – говорил Модест Петрович, разбирая снасти. – Там потише, ветра нет, и воды не так чтоб много. По весне только на старом русле и клюет, а где еще?.. Петька, мои бахилы не видал?
Высокий неразговорчивый Петька, сын Модеста, переобувался, сидя на сухой траве. Рядом валялись чехлы, тренога, помятый алюминиевый чайник и небольшой топорик. Саша Иванушкин, сунув руки в передние карманы джинсов, растерянно топтался рядом.
Боголюбов вытащил из багажника брезентовую штормовку и высокие резиновые сапоги.
– Чем богаты, тем и рады, – сказал он Саше. – Одевайся.
Еще где-то свитер был, взятый на тот случай, если придется промокнуть – на рыбалке всякое бывает. Боголюбов стал коленями на край багажника и принялся шуровать внутри.
– А ты, видать, и впрямь рыбак, – сказал Модест Петрович. Боголюбов выудил свитер и вывалился из багажника, почти задев его по любопытствующему носу. Они посмотрели друг на друга. – Я-то, признаться, думал, так, видимость одна, как у всех московских.
Боголюбов понял, что получил комплимент.
– Далеко пойдем?
– Да нет, куда далеко-то! Вдоль старого русла до заводи. Мы тут только по весне и ловим, потому летом туристов больно много наезжает, сюда и от города, и от дороги рукой подать. А сейчас лещ может взять, окуни крупные попадаются. Сазанчиков нет, они ошалелые все после зимы.
Молчаливый Петя, осыпая сапогами мокрый песок, уже сбегал по крутояру к коричневой воде, уходящей в лес, как в сказке. На плече он держал чехол со спиннингами и треногу.
– Ну, пошли, пошли!.. – И Модест призывно и нетерпеливо махнул рукой.
– Там у тебя телефон опять пиликал, – в спину Боголюбову сказал Саша.
– Да Бог с ним.
– Ты бы перезвонил, Андрей.
Боголюбов с шумом втянул прохладный воздух, пахнущий рекой и весной.
– Что ж ты рыбалку не любишь? А еще искусствовед!.. Самое возвышенное дело – рыбу удить!.. Взять, к примеру, знаменитого русского писателя дедушку Аксакова.
– А вдруг у них что случилось?.. Я бы на твоем месте хоть спросил.
– Писатель Аксаков даже книгу написал. «Записки об ужении рыбы» называется.
– Андрей, я серьезно говорю.
Боголюбов приостановился и оглянулся.
– Я тоже серьезно говорю – почитай Аксакова. Гораздо полезнее для души, чем писатель Сперанский!.. Я у него прочитал, что нужно опасаться подлости и предательства, представляешь? Натура благородная не умеет различать предателей и подлецов, ибо сама ни на что подобное не способна! Вот какая философия глубокая.
– Как это ты запомнил, – пробормотал Саша.
Со всех сторон их обступил лес, сырой, весенний, оживающий. Берендеевский, как сказал кто-то из девиц. Из чащи веяло снеговым холодом, словно ветром тянуло. Река под горой была мутной и быстрой, как будто переполненной коричневой водой. Ржавые осиновые листья, застрявшие в изломанных прошлогодних камышах, дрожали, отрывались и уносились течением.
– Потеплеет, мы подале отправимся, – говорил впереди Модест Петрович, – на озера. Ученые люди говорят, тут ледник шел в незапамятные времена и озера все ледниковые. А красотища такая, что прямо слезу вышибает, как ночку посидишь, зари дождешься и небо светлеть начнет!.. И одна звезда над горизонтом горит, зеленая, как льдинка! Вон Петька мой в прошлом году на какой-то Таиланд летал, или куда ты там летал, Петь?..
– В Таиланд и летал, пап.
– Там тоже красиво, да, Петь? Один разок поглядеть можно, а краше русской природы все равно ничего не найти! Покойный директор музея мне говаривал: эх, Модест Петрович, не умеем мы свое ценить да беречь, нам все заграничное подавай, непременно чтоб как в Европах!.. А ведь чего лучше, вот так вечерком на реку отправиться. Куда там Европам, когда лес наш на столько верст тянется. Можно день идти и ни одного человека не встретить. А в покосы на озерах воздух какой!.. Хоть ножом отрезай и ешь, такой духовитый и чистый. И травы все цветут, клевером пахнет, медуницей. Только вам, московским, это все ни к чему. Вам бы только портить и гадить…
– Пап, ты… поаккуратней, – подал голос немногословный Петя.
– Это в каком же смысле – портить и гадить? – поинтересовался Андрей Ильич как можно безмятежнее.
– Да в каком, в каком! В прямом!.. Да не прикидывайся ты, все ведь понимаешь!.. – Модест Петрович вдруг близко и прямо взглянул Боголюбову в лицо. Ненависть была в этом взгляде, самая настоящая, неподдельная, честная. – Только рано победу праздновать, попомни мое слово. Еще посмотрим, кто кого.
– Что-то я правда ничего не понял, – признался Боголюбов и взглянул на Сашу. – А ты?.. Понимаешь?
– Пришли, – объявил Петя и показал удочками. – Вон она, заводь.
Между деревьями блестела под вечерним солнцем тихая вода.
– Модест Петрович, – попросил Боголюбов, – поговорите со мной. Растолкуйте, что именно я должен испортить и изгадить.
Модест, сопя носом и отворачиваясь, расчехлил спиннинги и начал собирать. Боголюбов пожал плечами – что-то в последнее время он то и дело стал ими пожимать, вот какая заразительная штука!.. – и тоже принялся за свои. Солнце валилось за лес, огромное, красно-желтое, очень близкое. Казалось, если протянуть руку, обожжет. Саша подошел к самому берегу и трогал носком сапога спокойную черную воду – здесь она была почти стоячей.
Широко размахнувшись, Андрей Ильич закинул леску и стал сматывать катушку. Она приятно и тихо жужжала.
…О чем говорил хозяин трактира «Монпансье»? Что за эпидемия нелюбви к москвичам поразила всех местных жителей, чем они уж так-то им насолили?.. Какую именно победу рано праздновать ему, Боголюбову, что это за победа? Или трактирщик тоже принимает участие в делах музейных и радеет о них, как о своих собственных, и речь шла о назначении Андрея Ильича директором вместо Анны Львовны? Тогда получается, Модест надеется, что директорствовать он будет недолго, раз ему рано праздновать победу! И что дальше? Какой из этого можно сделать вывод?
Раздумывая таким образом, Андрей Ильич прозевал момент, когда рыба взяла, повела и леска натянулась как струна.
– Води, води, не спи, – засуетился рядом взволнованный Модест Петрович. Сын Петя вытягивал шею и топтался, как будто сам собирался броситься и «водить». – Эх ты, кулема!..
– Отстань от меня, – бормотал Боголюбов. От рыбацких переживаний у него на лбу моментально выступила испарина. Он не отводил глаз от лески. – Я все вижу…
– Уйдет! Уйдет, говорю!..
Боголюбов выждал момент, взмахнул спиннингом, над темной водой мелькнул огромный, как лапоть, розовый лещ и опять повел в глубину. Модест всплеснул руками и стал торопливо стаскивать сапоги.
– Пап, ты что?!.
Но Модест Петрович уже кинулся в ледяную весеннюю воду.
– Ко мне, ко мне подводи!..
Боголюбов, весь сосредоточившись на добыче, мокрый от азартного пота, стараясь не суетиться и не делать лишних движений, подвел рыбину к приплясывающему в воде Модесту Петровичу, тот схватил леща обеими руками и выкинул на берег.
– Е-есть!.. – заорал Боголюбов на весь берендеевский лес. – Есть!!!
Модест выбрался на берег, красный и ликующий.
– Эх, хороша водичка!..
Вдвоем с Боголюбовым они подбежали и стали рассматривать леща.
– Вы бы хоть обтерлись, Модест Петрович, – негромко сказал Иванушкин.
– Успею! А какой красавец, а?! Кит! Кашалот!
– Молодец, Модест Петрович, если бы не ты, упустил бы я леща!
– Чего там!
Они хлопали друг друга по плечам, топтались около рыбины, наклонялись, приседали, трогали холодную и плотную чешую – как будто совершали некое ритуальное действо – и в этот момент были абсолютно счастливы и едины.
Петя завидовал рыбацкой завистью и дал себе слово, что не уйдет с этого места, пока не добудет такого же, а Саша Иванушкин думал, зачем Боголюбову восемь раз подряд звонила бывшая жена.
После некоторого затишья дверь опять затряслась и заходила ходуном. Лера вскочила и бросилась к окну.
– Девочки, выходите! – раздался совсем близко веселый голос. Человек за дверью то зверел, то вновь становился безмятежен. – Хватит дурака валять! Вы все равно там ничего не высидите! Юля, нам поговорить надо! Обещаю, что близко к тебе не подойду, пальцем не трону!.. Ну?! Или мне решительные меры принимать? А, красавицы?!
Лера налегла на оконную раму и попробовала сдвинуть шпингалет. Рама скрипела и не поддавалась.
– Да что это такое, – бормотала она, остервенело дергая холодную железку, – внизу все окна на честном слове держатся, а здесь… как нарочно…
Юлька сидела на полу, уставившись на чердачную дверь и стиснув кулаки.
– Лера, он нас убьет. У него пистолет. Правда, пистолет!..
– Он не станет стрелять, – сквозь зубы выговорила Лера, сражаясь со шпингалетом. – Выстрел – это очень громко. Или у него пистолет с глушителем?..
И оглянулась на Юльку. Та вдруг улыбнулась, и улыбка была похожа на человеческую.
