Светлана Гончаренко - Частная коллекция ошибок
— Не преувеличивай, — сказал Самоваров тоном мудрой няньки. — Неужели концерт откладывают из-за тебя? Чушь! Все дело в Парвицком, это с ним что-то не так. Раз тебе некомфортно, уйди домой.
— Я не могу уйти: это будет выглядеть подозрительно. Я должна испить свою чашу до дна.
— Никому ты ничего не должна. Только пугаешь публику своим веером! Решила остаться — возьми себя в руки. Если эксперт пристанет к тебе с расспросами, не раскисай, сделай морду кирпичом. Тверди, что ошиблась, что с Коровиным тебя ввели в заблуждение, что тебе этот «Гурзуф» случайно показался хорошим, и так далее. Уходи в несознанку, как говорят блатные.
Настя слушала этот диалог, удивленно приподняв брови. Ольга схватила Самоварова за руку:
— Поговори с ним сам! Коля, ты так хладнокровен, так умен, так мужествен!
— Меня сюда приплетать не надо: это как раз будет выглядеть подозрительно.
Самоваров отстранился от Ольги, снял черные кисти ее шали со своего рукава и сказал тихо:
— Держись, Оля, не паникуй! Посмотри: Клиентов начеку. Это ведь он стоит вон там в розовом, с брошью на груди? Глаз, между прочим, с тебя не спускает, а потом будет врать на всех углах. Так что держи хвост морковкой, все будет хорошо, потому что…
— Так вот вы где, моя душка! — раздался вдруг неприятный скрипучий голос.
Виктор Дмитриевич Козлов шел прямо к ним сквозь толпу своей походкой танцора, хотя теперь стало заметно, что он немного припадает на правую ногу. Очевидно, воспоминания об утренней семге больше его не тревожили — он порозовел и улыбался очень широко.
— Я пропала, — шепнула Ольга и тоже улыбнулась. Черный веер бился в ее руке, как только что пойманная рыба.
— Рад, рад безмерно, что снова вижу вас! — воскликнул Виктор Дмитриевич, блеснув сначала очками, потом глазами, которые за выпуклыми стеклами казались огромными, как у героев Диснея. — Друзья мои, я вас огорчу! Мне хочется похитить у вас прекрасную даму!
Он схватил Ольгу под руку, хотя эту руку она попыталась спрятать за спину. Ее бледное лицо сделалось жалким и невыразительным, как у кролика. Она взмахнула веером и двинулась с Козловым вдоль филармонической стены.
— Что все это значит? — спросила изумленная Настя. — Что за тайны? При чем тут Коровин? Значит, все правда… А кто этот смешной старик?
Самоварову пришлось вкратце и без особо компрометирующих Ольгу деталей все рассказать жене. На это ушло минут десять. Насте было интересно, зато остальная публика маялась и роптала. Некоторые успели сбегать к администратору и в кассу, чтобы поскандалить. Скандалистам вернули деньги за билеты (говорят, кто-то показал кассирше газовый пистолет), и они разъехались по ресторанам и ночным клубам.
Однако основная масса меломанов не сдавалась. Они желали видеть и слышать своего кумира. Они же пустили слух, что Парвицкий скончался.
— Чепуха, — сказал опытный в подобных делах Самоваров. — Тогда бы нас отправили по домам. Значит, надежда есть.
— А зачем сюда приехала следовательница? Та, что ищет картины? — не понимала Настя. — Может, они где-то здесь спрятаны? В кадке с пальмой, которую унесли?
Перепуганное Ольгино лицо, черный веер и черные блестки то всплывали в нервной толпе, то пропадали за чужими спинами и затылками. Козлов вцепился в несчастную мертвой хваткой. Он что-то нашептывал ей на ухо, сверкал глазами, лучился улыбками.
— Вот видишь! — сказал Самоваров Насте. — Стал бы эксперт так веселиться, если б его друг Парвицкий дал дуба?
Наконец Ольга сбежала от своего кавалера и снова укрылась за колонной.
— Коля, это ужасный человек, — прошептала она.
Ее лицо горело пятнами. Она нагнетала на себя прохладу с такой силой, что от каждого взмаха ее веера Настина челка взлетала надо лбом, и даже рукав дамы, стоявшей метрах в полутора, заметно колебался.
— Скажите, а Парвицкий в самом деле умер? Козлов должен это знать, — не удержалась и спросила любопытная Настя.
— Ничего он не умер, — ответила Ольга, — что ему сделается? Козлов рассказывает невероятные вещи. Боюсь, что врет! Якобы у Парвицкого прямо здесь, в филармонии, украли скрипку Страдивари.
— Как здорово! То есть ужасно, — поправилась Настя. — Это точно? Не может быть! Я, кажется, фильм такой видела, но никогда не думала, чтобы на самом деле…
— Настя, если существуют дорогие скрипки, есть и желающие их украсть, — заметил Самоваров.
Настя фыркнула:
— Спасибо, Капитан Очевидность! Теперь-то понятно, зачем сюда явилась следовательница.
— Я тоже надеюсь, что дело в скрипке, — вздохнула Ольга. — Но я не уверена. Козлов сказал, что следовательницу пригласил сам Парвицкий. Откуда он ее знает? Он только мельком видел ее сегодня утром — и где? В галерее Галашина! Нет, добром это не кончится. Я чувствую, что опасность носится в воздухе…
— А Страдивари? — напомнил Самоваров.
— Страдивари? Какой? А, скрипка! Скрипка нашлась. История совершенно дикая — во всяком случае, так подает ее Козлов. Дело в том, что Парвицкий никогда не расстается со своим сокровищем, а тут зазевался на минутку, и скрипка пропала. Прямо здесь пропала, в филармонии. До концерта оставалось два часа.
— Такие редкие инструменты легально продать невозможно, их воруют под заказ, — вставил Самоваров.
— Ты прав, — согласилась Ольга, — но здесь особый случай. Парвицкий вызвал следовательницу — почему-то именно эту, Юршеву. Сыщики обшарили здание вдоль и поперек, опросили всех, но результатов никаких. Парвицкий был в ужасе! Козлов сказал мне: «Если б умер я или его гражданская жена, он убивался бы меньше. Он плакал в голос!» И тут вдруг в филармонию позвонили.
— С требованием выкупа? — догадалась Настя.
— Практически да. Представьте, скрипка оказалась у какой-то местной дуры, сотрудницы филармонии. Она то ли билетерша, то ли капельдинерша. Уверяет, что нашла Страдивари где-то здесь под скамейкой.
— И теперь дура требует денег?
— Если бы! Она фанатка Парвицкого. Заявила, что вернет скрипку безвозмездно, но с условием: он с нею сфотографируется и подарит поцелуй.
— Наглость какая! И он согласился? — удивилась Настя. — Не потребовал ее арестовать?
— Нет! Он великий человек, гуманист, да и скрипка нужна ему целой и невредимой, а при аресте всегда щепки летят. Козлов сказал, что поцелуй уже состоялся. Долгий. Козлов был рядом. Он говорит, билетерша целовалась, а сама держала на отлете руку с мобильным телефоном и все снимала. Козлов тоже старался попасть в кадр. Он скорчил рожу и помахал рукой.
— Зачем?
— А вдруг эта сумасшедшая разместит ролик с поцелуем в Интернете? У Парвицкого гражданская жена оперная дива, и у них сложные отношения. Она ревнует. Но с физиономией Козлова все легко объяснится — он живой свидетель.
— Одного не пойму, — сказал Самоваров, — сумасшедшая меломанка терзала своего кумира неизвестностью три с лишним часа. Зачем? Она могла сразу получить свой поцелуй.
Ольга кокетливо потрепыхала веером и заявила:
— Да, Коля, ты тонкий знаток человеческих душ, но, к сожалению, не женщина.
— Почему к сожалению?
— Потому что задаешь нелепые вопросы. Естественно, билетерша схватила скрипку и побежала переодеваться. Потом в парикмахерскую: прическа, макияж, маникюр, педикюр (Козлов божится, что педикюр был едва просохший). Женщина в состоянии аффекта! Парвицкий ее кумир, она грезила о встрече с ним долгие годы. О поцелуе и мечтать не смела! Как она могла показаться в затрапезном виде?
— Но хоть дело-то о пропаже скрипки заведено?
— Какой ты, Коля, сухарь! — возмутилась Ольга. — Никакого дела нет. Следовательница уже уехала. Зато Козлов сказал, что решил остаться в Нетске на несколько дней. Природа, говорит, ему тут очень понравилась, и женщины красивые — достойны, мол, кисти Коровина. Понимаешь намек? При этих словах он так посмотрел, что душа у меня ушла в пятки. Я поняла: он затягивает петлю…
— Слышали? Кажется, звонок дали? — перебила ее Настя. — Значит, скрипка в самом деле нашлась.
Самоваров оживился:
— Отлично! Будем слушать музыку, а не придумывать страшилки. И без них жизнь достаточно причудливая штука.
3
Когда Вероника примчалась на Театральный бульвар, то сразу поняла: ей не надо ориентироваться по помойке, чтобы отыскать квартиру Немешаева. Во дворе стояла и знакомая машина опергруппы, и «скорая». Рядом топталось несколько праздных старушек, какие водятся в любых дворах. Их позы и лица, в которых любопытство мешалось с философской печалью, означали, что произошло нечто скверное. Мальчик лет четырех визжал, прыгал и тянул одну из старушек за подол. Старушка отбивалась:
— Отстань, Мишка, лучше в песочек поиграй!
Идти в песочницу Мишка не желал — там уже сидел крупный кот с недобрыми глазами.
