Леонид Словин - Время дождей
Допрос записывался на диктофон.
— Вы подозреваетесь в краже икон на выставке в городе Залесске… — Предварительно следователь представился: «Линейно-следственное отделение на станции Москва-Ярославская». — Что можете пояснить в этой связи?
Сенников не ответил, внимательно осмотрел свой пиджак: на рукаве оказалось небольшое пятнышко, он соскоблил его ногтем.
Следователь повторил вопрос.
— Слышите хорошо?
— Не глухой, — на этот раз Сенников заинтересовался пятном на колене.
— При аресте у вас изъята сумка. Она принадлежит вам?
Сенников долго соображал: как отвечать? Завтра другой следователь — прокуратуры — поведет наступление с позиций, на которых этот остановится сегодня.
За окном на перроне началась посадка. Лавировали носильщики, перекликались проводницы в кокетливо сдвинутых на глаза беретах.
Сенников наконец определил линию своей защиты:
— Не помню. Может, купил у кого!
— Что было в сумке? Тоже не помните?
— Иконы.
— Как зовут вашего напарника?
Сенников жестко провел ладонью по подбородку, его широкое переносье разгладилось.
— Я один был.
Только рецидивист-уголовник мог отстаивать безнадежную, явно уязвимую позицию. Следователь спросил:
— Что вы собирались делать с иконами?
— Сам не знаю… Хватит, начальник, — он ударил себя по колену, — веди в камеру. Эту ночь я не на печке валялся.
— Где же вы были?
— Где взяли, тут и сидел.
— Всю ночь?
— Всю ночь.
На этом допрос закончился.
— Сразу второго, — распорядился Ненюков, когда Сенникова увели.
Его напарнику можно было дать лет двадцать пять. У входа он как-то быстро, по-кошачьи, вытер ноги и только затем переступил порог.
— Нестор я, — он показался Ненюкову до смерти запуганным. — Бывало, старушки в деревне: «Попаси телят, Нестор». Кто яичко, кто хлебушка… Телята пасутся, а ты загорай! — Впечатление о его кажущейся субтильности было обманчиво, весил он килограммов девяносто.
— В школе учились?
— Год ходил…
Подвергать сомнению ответы не имело смысла, на одну ложь явно громоздилась другая.
— У вас в сумке иконы.
— В Загорск, продавать…
— Что вы думали приобрести на деньги от продажи икон? — спросил следователь.
— Костюм бы купил. Пальто с каракулевым воротником, чтоб теплее. И на юг!
— На юге холоднее?
— Я там не был.
— Какие города на юге вы знаете?
— Зачем мне знать? Может, я в них не буду.
— Курите? — Ненюков достал сигареты.
— А папироски нет?
Позвонили от дежурного:
— В вещах задержанного вырезка из иностранного журнала. Много почтовых марок. Филателия.
— Что еще?
— Два обручальных кольца, перстень… Сейчас подошлю.
Через несколько минут пакет с вещами был наверху.
— Все ваше? — спросил следователь.
Задержанный не пошевелился.
Ненюков взял в руки вырезку из какого-то иллюстрированного издания.
— Что здесь написано, конечно, не знаете. Логично… Попробуем перевести. — Инспектор по особо важным делам задумался. — «Образность»? «Поэтическая образность мышления Антипа Тордоксы, любовь к плоскому орнаменту, свойственная народному искусству…» Интересно! «Международная выставка. Телефон и адрес — 61 049. Университетштрассе, 27. Дата открытия — май…»
— Марки тоже ваши? — спросил Гонта.
Марок было много. С репродукциями известных картин.
— У вас с десяток серий. Вы филателист?
Сынок с фабрики зонтов встретил Кремера как знакомого. В одной руке он держал сачок, в другой — белый ломоть, посыпанный густо сахарным песком. На столе, служившем верстаком, секретером и книжной полкой, стояли аквариум, кружка круто заваренного чая. Заготовки фанерных пистолетов лежали между посудой и тетрадями.
— Будешь? — Сынок показал Кремеру на чайник.
— Спасибо. Почему не в школе?
— Воскресенье же!
— Я забыл. А как с матерью?
— Помирились.
Алюминиевая раскладушка все еще стояла за кушеткой.
— Константин не появлялся?
— Хоть бы совсем не приходил. — Сынок не перестал жевать. — Рукам волю дает! Увидел, я записку пишу, говорит: «Дай!» И за волосы!
— Секретное послание?
— Это он думал, секретное. Из книжки, про рыб: «Угрожающе смотрит морской дракон…» — Сынок вытащил из-под аквариума брошюру. — «Нравы обитателей морских глубин». Читал? Возьми: интересно!
— Благодарю, — Кремер положил брошюру в карман. — Родственников надо терпеть.
— Не родственник он, — Сынок отправил в рот очередной кус хлеба с песком. — Комнату снимал! Видел дверь рядом с телефоном? Константин жил там вместе с Володей. Потом Константин попал в колонию, а Володя переехал…
Ночь без сна на Ярославском вокзале давала себя знать. Кремер боялся уснуть, поэтому сел не на кушетку, а табурет, рядом со столом. В кружке перед ним плавали разваренные хлопья чая.
— …Пока Константина не было, комнату сдали, вещи Володя унес.
— Выходит, он тоже жил здесь?
— Тоже.
— Сейчас я тебя спрошу, а ты, если не можешь, не отвечай…
Сынок кивнул.
— Володя оставлял здесь икону?
— Здесь его кляссер с марками, — Сынок откинул челку со лба и стал похож на круглолицую с пухлыми губами девчонку, — сейчас найду. А икон не было.
Кремер подумал, что марки должны находиться на столе, среди шурупчиков и обрезков фанеры, лежащих вперемешку с посудой, школьными учебниками. Однако Сынок нырнул в стоящий под окном фанерный, с замками чемодан.
В комнате было тихо, на кухне негромко играло радио.
Сынок вынырнул с альбомчиком в потускневшем дерматиновом переплете — десяток пыльных листков, побелевшие от клея слюдяные клеммташи.
— Я оботру, — поспешил он.
— Ничего.
Слоны, змеи, попугайчики. Альбом начинающего, любовно подобранные цветные картинки. Старая серия напомнила Кремеру его собственный школьный кляссер. Зеленые, синие, фиолетовые квадраты и треугольники, леса, табуны коней, стремительные всадники с «уюками» — арканами на длинных тувинских пиках.
До Володи альбом, без сомнения, принадлежал школьнику.
— Много у Володи марок?
— Тысяч десять, есть дорогие. Тоже собираешь?
— Собирал. Но меня интересует икона.
— Иконы не оставлял.
Следователь вынул бланк с фотографиями, положил на стол.
— Обвиняемый Сенников, кого из предъявленных на опознание лиц вы знаете?
Понятые — мужчина и женщина у стола — почувствовали себя после вопроса следователя неуютно: сидевший поодаль Ненюков догадался об этом по тишине в следственной камере.
— Пишите: никого не знаю. — Вид у Сенникова был вполне респектабельный: борода аккуратно подстрижена, скулы выбриты. — В первый раз вижу.
Следователь записал, Сенников и понятые по очереди подписались. Ненюков знал этого следователя и ясно представлял четкую линию его действий.
— Обвиняемый Сенников, — заговорил тот снова, — вам предъявляются показания жителей деревни Большой Починок Архангельской области. Допрошенные утверждают, что на фотографии номер три — ваш отец. Сенников Иван Александрович. Что вы можете пояснить?
— Я сказал: не знаю.
— Можно записать?
Сенников поколебался: речь шла об отце.
— Пишите что хотите!
— Действительно ли ваш отец проживал в упомянутой деревне? Могли ли указанные свидетели его знать? — Следователь знал, в каких случаях следует действовать прямолинейно.
— Не буду отвечать на этот вопрос.
— Вынужден составить акт об отказе от дачи показаний.
— Ну, мой! Мой это старик! Мы семь лет не виделись! Какое имеет отношение? — жесткая лопатка бороды вздрогнула и застыла.
— Вы хотите сказать, что под номером три…
— Да! Да! Да!…
Старик на завалинке, в фуражке и гимнастерке, застегнутой на все пуговицы, торжественно и прямо, уперев руки в колена, следил за ними с фотографии во время этого разговора.
— Хочу дать пояснение! — прохрипел Сенников. — Когда меня в последний раз посадили, вещи остались на квартире. Фотокарточка тоже. Не знаю, как она попала в дело. Все!
— Уточните адрес квартиры.
— Не помню, — он упорно не называл фабрику зонтов.
Следователь записал ответ, казалось, в его профессиональном арсенале не было иной тактики, кроме лобовой атаки:
— Фотография изъята после кражи в квартире онколога. Вам предъявляется протокол осмотра места происшествия… — Признав фотографию, обвиняемый должен был объяснить, как она попала в прихожую профессора.
— Не знаю, — Сенников достал платок, не развернув, приложил к виску.
Час Ненюкова приближался, он не задал ни одного вопроса, не взял под сомнение ни одной версии обвиняемого. Из глубины здания периодически доносился лязг металла, гулко отдавались шаги.
