Мила Бояджиева - Круиз "Розовая мечта"
— Мы хорошо поработали, Эд. Утром наш сценарий получат исполнители и занавес взовьется! Мы только не определили жанр спектакля. Я дума. назовем его трагикомедией. В том смысле, что для исполнителей это будет что-то вроде шекспировского «Кариолана», а для нас, авторов и зрителей, скорее всего, мольеровский «Тартюф».
Эд понимающе улыбнулся — литературное прошлое Арчила, баловавшегося поэтическим творчеством, постоянно давало о себе знать.
— У нас, у блатных, это называется (вставка).
— Ну, бывай, Эд. Жалко, что редко видимся. Завтра я отбываю к себе… Нехорошо, все же, что отказался поужинать. Мой повар будет страдать.
— Не могу, — Эд коснулся правого бока, показывая на печень. Отработанная до мелочей диета. Новая метода доктора Эбрюса. Наверно, проживу тысячу лет… — Он грустно хмыкнул. — Хотелось бы, конечно, насладиться зрелищем светлого будущего. Поскольку никакие другие удовольствия нам, увы, уже не будут доступны.
Мужчины осмотрели открывающуюся с площадки панораму Москвы. Уже светились рубином Кремлевские звезды, над центром столицы поднималось светящееся зарево.
— Мы с тобой, как Воланд с Азазелло, прощающиеся с Москвой на башне дома Пашкова. — Сказал Арчил, обозревая горизонты. — Они думали, что завоевали этот город — сатана и его свита…
— Я вопиюще необразован, но, помнится, диалог у них вышел короткий. Какой интересный город, не правда ли? — Спросил Воланд, конечно, смахивающий на тебя, Арчи. — Мессир, мне больше нравится Рим! — Ответил Азазелло к нему полностью присоединяюсь.
— Да, это дело вкуса, — заметил Арчил, — но не вопрос выбора… Я не терплю ограничений. А потому — должен иметь сразу все.
— Наша беседа могла бы доставить много хлопот здравомыслящему человеку, такому, к примеру, как булгаковский Берлиоз. Гражданину пришлось бы задуматься, куда обратиться в первую очередь — в «органы» или в дурдом… Хотя и те, и другие сейчас работают скверно. — Взгрустнул Эд. — А если бы какой-нибудь папарацци заснял нас вон с той крыши, то был бы чрезвычайно порадован. А раздел светской хроники пополнился бы сенсационным сообщением — драматург и публицист Эдуард Радзинский в гостях у хозяина «Золотого Остапа» Гомиашвили. Кто они, кстати, эти люди, богема или мафиози? Надо все же было выяснить… Да, теперь уже — все равно. — Рыжий погладил свои кудряшки и махнул рукой. — Знаешь, я даже, вроде привык…
— Не надо привыкать к пустякам, шени чириме! Ну, поторопились, пошутили… Никто же не знал… — Арчил на голову возвышался над своим другом. Прохладный ветерок трепал его густую, волнистую шевелюру. — Теперь есть время, чтобы сочинить себе новое лицо.
— Я пролистаю альбомы с классическими репродукциями и присмотрюсь к античным богам. Может, выберу для себя что-нибудь подходящее… Боюсь, с моими габаритами можно рассчитывать только на внешность сатира или фавна…
— Э, нет! Ни на какие конкретные прообразы мы больше не клюнем. Закажем японцам смоделировать идеальные портреты, а швейцарцам воплотить их! А имена? У нас будут самые знаменитые в мировой истории имена!
Арчил подвел друга к лифту и подтолкнул к распахнувшимся дверям. Тот слегка задержался, подняв внезапно погрустневшие глаза:
— Александр, Юлий, Иосиф, Иисус?.. Прости, мне иногда кажется, что мы сходим с ума… Или уже сошли…
— Тебе и тогда так казалось. Но учти, генацвали, — Арчил грозно поднял палец, — ты оказался не прав.
Эд шагнул в лифт. Одинокая неподвижная фигура в светящейся металлической капсуле казалась экспонатом музея мадам Тюссо. Вот она подняла руку в прощальном приветствии и кивнула тяжелой лобастой головой:
— Я был не прав. Мы, конечно же, нормальные люди, потому что мы боги. Мы — боги, и поэтому победим!
Дверцы захлопнулись, кабинка плавно поползла вниз, в чернеющий квадрат московского двора.
Они были знакомы с детства, но хорошо узнали друг друга через тридцать лет. За эти годы Арчил стал одним из самых влиятельных людей в Грузии, а Эдуард Контария — невозвращенцем. Но вначале он прошел трудную школу отсидел за «валютные махинации», был реабилитирован, не без помощи прежнего дворового дружка, и вскоре, сделав стремительную партийную карьеру, возглавил крупное предприятие. Эдуард Контария был одарен недюжинными математическими и деловыми способностями, но то, что он гениален, выяснилось много позже.
Заместитель директора крупнейшего предприятия, входящего в засекреченный военный комплекс, ухитрился исчезнуть в Америке во время деловой командировки. Его напрасно разыскивали советские и американские спецслужбы — гражданин СССР Контария бесследно пропал. Но года через три на счет некоего служащего одного из нью-йоркских банков стали поступать невесть откуда крупные суммы. Чиновник открыл собственную компанию вычислительной техники и занял скромное место в кругу американских предпринимателей.
Однажды Арчил, совершавший неофициальную прогулку в Калифорнии, получил весьма взволновавшее его послание. Подпись и короткая фраза из эпохи юношеских приключений были понятны лишь ему одному.
Встретившись с Эдом, Арчил узнал, что его бывший приятель — башковитый мальчонка с «компьютерными мозгами», успешно «качает» в свой карман легендарное «золото партии». Состояние Эдика насчитывало фантастическую сумму. Эд предложил Арчилу сделку — кодовые номера счетов тех банков, где осели неохваченные им партийные деньги, в обмен на деловое сотрудничество. Плата предлагалась немалая, учитывая, что к тому времени Эдику Контария, а ныне гражданину США Эдуарду Тарвини, удалось занять заметное положение в кругах теневой экономики.
— А ведь я переплюнул тебя, Арчил. Ты имел лучший на нашей улице велосипед, а стал нищим партийным боссом, живущим на «привилегиях». Я не имел и целых ботинок, а теперь — миллиардер в свободной стране. И, кроме того, у меня вот тут (Эд постучал пальцем по лбу) есть кой-какие далеко не завалящие идейки. Получше вашей перестройки.
— Буду думать. — Пообещал Арчил, который уже видел на улицах Тбилиси бронетранспортеры и саперные лопатки. А через пять месяцев, в процессе затяжной гражданской войны выдающийся борец за идеалы социализма трагически погиб и в силу военных условий тайно захоронен своими единомышленниками.
Слушая версии тележурналистов, муссирующих вопрос его загадочной кончины, Арчил посмеивался. Захохотать в полную силу ему мешали бинты, а отнюдь не какие-либо другие обстоятельства: в палате швейцарской клиники было уютно и вполне спокойно. Господам Тарвини и Скорцио была сделана серия пластических операций, преображающих внешность в соответствии с представленными образцами.
Клиенты оказались не слишком привередливыми. Если внешность горбоносого брюнета ещё можно было считать завидной, то рыжеватый человек, изображенный на журнальном фото, выглядел далеко не плейбоем. Но Тарвини требовал соответствия с образцом и даже согласился на приживление нейлонового волосяного покрова. Это нередкая просьба для клиентов с обширным облысением, но выбор цвета и фактуры волос вызывал недоумение.
Однако в клинике привыкли не задавать вопросов, получая за это ценное качество тройную надбавку к медицинским услугам. Да никто из местного персонала не мог бы понять, над чем так неудержимо хохотали странные пациенты после того, как работа на новым обликом завершилась.
Отхохотав, они взгрустнули.
— Никогда не мог бы подумать, что эти шизанутые хирурги могут добиться такого сходства! — Оправдывался Арчил, затеявший мистификацию.
Ему показалось забавным выбрать для себя и Эда физический прототип в реальной российской действительности.
Перелистав московские журналы, Арчил ткнул пальцем в фотографию киноактера Гомиашвили, создавшего на экране незабываемый образ Остапа Бендера.
— Смотри, Эд, какой элегантный джентльмен, владелец клуба, художник, эстет, и к тому же — тезка. Беру его себе.
Эдуард пожал плечами:
— Вы с ним и так сильно похожи. Вот только волосы и нос… А мне остаются женские роли — с таким брюшком и бюстом…
— Ну, нет, дорогой. До этого мы ещё не дошутились. Взгляни-ка на этого парня с нежным румянцем, а? Разве не у тебя была всегда такая белая, веснушчатая кожа? Не у тебя был этот ласковый, умный взгляд? Долой бороденку с усами! Долой ленинскую плешь! А главное, — он тоже Эдик! Арчил критически оглядел партнера. — Мне кажется, они и жирок могут спустить. Не трусь, приятель, пользуйся случаем… Боюсь, что потом для подобных глупостей у нас времени не будет.
— Вы правы, сэр, нас ждут великие дела!
Они по-прежнему называли друг друга Эдом и Арчилом, хотя в новых паспортах значились совсем другие имена. И прямо сразу, ещё прогуливаясь в парке швейцарской клиники, начали готовить программу дальнейших действий.
