Ингрид Нолль - Мертвый петух
— Так и быть, но только без вашего подвывания, — пренебрежительно бросила она. — Я не из тех, кто любит сидеть у костра и петь что попало!
Тут вмешался Эрнст:
— Ее нужно упрашивать изо всех сил! Дамы и господа! Сейчас для вас прозвучат песни из «Трехгрошовой оперы» Брехта в исполнении знаменитой певицы!
У меня сразу же вырвалось:
— Пожалуйста, спой песню пиратки Дженни!
Скарлетт задумчиво посмотрела на меня и кивнула. Жестом она призвала всех к молчанию, взяла тарелку и кухонное полотенце в качестве театральных реквизитов и проворно вскочила на железный сундук, который стоял возле плиты.
Представление захватило всех. Скарлетт не обладала красивым голосом певицы, но в ее исполнении песня звучала жестко, ясно и невероятно убедительно. На какое-то время наш уютный крестьянский домик превратился в дешевый трактир, а домохозяйка, еще недавно стоявшая у плиты, — в поющую диву. Аплодисменты были бурными, но примадонна не удостоила публику выступлением «на бис», а начала тыкать зубочисткой в картошку и окорочка, чтобы проверить степень их готовности.
От противоречивых чувств кружилась голова. Витольд познакомил меня с людьми, которых в страховой конторе не встретишь. Ах, если бы у меня был такой же порочный, прокуренный голос, как у этой экзотической женщины, рыжей, как лиса! Если бы я умела делать что-нибудь настолько хорошо, что окружающие рукоплескали бы мне! Хотя кое-что я все-таки умела, только об этом никто не знал. Я обладала большей властью, чем все они, вместе взятые. Но, к сожалению, они восхищались не мной, а этой рыжей. Я не могла простить ей такого успеха, пусть даже песня исполнялась специально для меня.
Еда была готова. Витольд перекинул через руку кухонный передник и принялся рьяно нас обслуживать:
— Не желают ли милостивые господа еще цыпленка? Аль-Хаким, соблаговолите пригубить бокал красного вина!
На столе не было скатерти. Вооружившись сомнительного вида тряпкой, хозяйка смахнула с него золу и луковую шелуху. Я вспомнила, какой шикарный, чопорный обед устроила Витольду, и мне стало стыдно.
Наши массовики-затейники были в ударе. После двух бокалов вина Китти заливалась веселым смехом, как маленькая девочка, Эрнст пытался неуклюже шутить. Вдруг Скарлетт заявила, что красное вино вызывает лень и усталость, и потребовала открыть шампанское. Она принесла бутылку:
— Кто составит мне компанию?
Никто не изъявил такого желания. Тогда она достала из шкафа два бокала и дала один из них мне:
— Ты какая-то вялая, тебе это точно не повредит!
Я не осмелилась возражать, хотя и сомневалась, что смесь из кофе, пирога, красного вина, шампанского, курицы и картошки чудесным образом сможет меня взбодрить.
Скарлетт схватила бокал, отпила большой глоток, взяла куриную ножку и залезла на свой стул, собираясь дать очередное представление.
Я побледнела и застонала: передо мной на парапете башни вновь стояла Беата с бокалом шампанского в одной руке и цыплячьей ножкой в другой.
— Господи, что с тобой случилось? — посыпались вопросы со всех сторон.
Я с трудом смогла ответить, что плохо себя чувствую и лучше поеду домой.
— Подожди немного, не садись за руль в таком состоянии! — посоветовал аптекарь и хотел бежать за каким-то сердечно-сосудистым средством. Но я заупрямилась, поспешно поблагодарила его и вышла на улицу.
Когда я открывала машину, подбежал Витольд. Я рухнула на сиденье. Он постучал в стекло правой двери, и я открыла ему.
— Хочешь, я отвезу тебя домой? — спросил он с нежностью и состраданием. — Что на тебя вдруг нашло?
Он был таким милым, что я не смогла сдержать рыдания.
— Шампанское и курица — это последнее, что ела Беата, — всхлипнула я.
Витольд обнял меня:
— Тира, я очень хорошо тебя понимаю. Когда я общаюсь со Шредерами, то в некоторых ситуациях все время вспоминаю Хильке, потому что бессчетное число раз мы собирались в этом домике, выпивали и праздновали. В такие минуты у меня совершенно пропадает желание смеяться.
Я кивнула и прислонилась к его плечу. Это прикосновение было таким чудесным, что я опять не сдержалась и основательно промочила его свитер своими слезами.
— Ну-ну, успокойся, все будет хорошо, — утешал он меня. — Знаешь, мы оба скорбим о близком человеке и не можем по-настоящему дать выход чувствам. Я даже решил обратиться к психотерапевту. Без помощи специалиста мне не преодолеть боль от утраты Хильке. В сущности, заводить шуры-муры с молодой девушкой только для того, чтобы отвлечься от мрачных мыслей, тоже не выход.
— Что мешает тебе справиться с этим? — спросила я сквозь слезы.
Я задала этот вопрос только затем, чтобы еще немного посидеть в объятиях Витольда, тесно прижавшись к нему. Но он уже снял руку с моего плеча.
— Я виню себя в том, что произошло. Она погибла из-за меня. Тебя я ни в чем не упрекаю.
— Но ведь ваши отношения уже давно зашли в тупик… — возразила я.
— Это ничего не меняет, скорее, наоборот, усугубляет мою вину. Видишь ли, в некоторой степени ответственность за ее алкоголизм лежит на мне.
— Но почему?
— Все началось много лет назад. Хильке из рабочей семьи, она закончила только девять классов. Годами она страдала от моего стремления поучать и воспитывать ее, а я этого не замечал. Потом, не обходилось и без измен с моей стороны.
— А с ее? — спросила я.
— Она много лет была мне верна. В итоге она тоже изменила мне, но сделала это в отместку. Может, ты решила, что у меня комплекс вины? Наверное, отчасти это так. Но нельзя отрицать, что я причинил ей много горя, хотя часто это было без злого умысла.
Неожиданно он поцеловал меня в лоб, попрощался и пообещал позвонить завтра. О том, чтобы отвезти меня домой, речи больше не шло.
Снова я лежала в постели без сна. Меня преследовали видения: Беата на башне, Скарлетт, забравшаяся на стул, Китти в машине рядом с Витольдом.
Надо сказать, что светящийся ореол, окружавший Витольда, начал постепенно меркнуть. Но, в конце концов, он был всего лишь человеком, с самыми обычными недостатками, а я уже давно вышла из того возраста, когда идеализируют мужчин. Жизненный опыт научил меня прощать людям некоторые милые слабости. Герой моего романа был слишком честолюбив и тщеславен, это я уже давно заметила. Когда мы оставались наедине, Витольд начинал ныть и жаловаться или, наоборот, вдруг становился заботлив и внимателен по отношению ко мне. При посторонних он старался изображать безудержное веселье. Кроме того, в глаза бросалась частая смена настроений и скрытая ипохондрия. Ну что ж, с этим можно жить.
Со своим другом Эрнстом Шредером он держал себя по-приятельски, но в то же время между ними чувствовалось соперничество. Тяжелого на подъем аптекаря опасно недооценивать: хоть он и был тише воды ниже травы, тем не менее производил впечатление человека, привыкшего добиваться своего. Жена обращалась с ним не очень хорошо, постоянно над ним подшучивала, порой даже грубовато, но все равно поступала так, как хотел он. С Витольдом же она была до бесстыдства откровенна. Их многословные перепалки держали меня в напряжении: из тлеющей искры легко могло разгореться пламя.
Скарлетт и Вивиан, две кривляки! Неужели такие женщины нравились Витольду? Мы с Китти были совершенно другими: настоящие золушки. В сказках победителями выходят неудачники. А в жизни?
Я заснула лишь под утро и увидела очень похожий на явь сон. Я лежала в кровати, на которой не мешало бы сменить постельное белье. На голове у меня были отвратительные бигуди — такими я пользовалась в ранней молодости. На лице зеленела косметическая маска. Я была одета в самую неприглядную из своих ночных рубашек, от которой уже давным-давно избавилась. Комнату срочно требовалось проветрить. На полу стояла посуда с засохшими остатками еды, а зеркало было засижено мухами.
Я, Розмари Хирте, гнила и старилась, безуспешно пытаясь бороться с временем при помощи бигуди и маски.
Дверь распахнулась, и в комнату, танцуя, вошли Витольд, Эрнст, Китти, Скарлетт, Хильке, Беата и Вивиан, одетые словно для модной вечеринки. Все они были загорелыми (кроме Вивиан), подтянутыми, веселыми и довольными жизнью.
— У нас кое-что есть для тебя, — сказал добрый самаритянин Витольд и надел мне на голову венок из розмарина.
Это было слишком. Я с трудом пробормотала:
— Го… го… — но никак не могла вспомнить волшебное слово «гопля», так же, как Калиф Аист забыл заклинание «мутабор», а брат Али-Бабы — «сезам, откройся».
Но тут мне помогла Китти. Она подошла ко мне, опустилась на колени и шепнула на ухо спасительное «гопля!». Я громко повторила это слово — и под мою кровать покатились шесть голов. Китти, которая осталась цела и невредима, как следует проветрила комнату, взяла метлу и подмела комнату.
Старой метлой из хвороста она гнала перед собой головы, словно гнилые кочаны капусты. Загар на лицах мгновенно сменился мертвенной бледностью, более уместной в данном случае. Только лицо Вивиан, при жизни отличавшееся восковым оттенком, вдруг залил кроваво-красный румянец. Роса с венка густыми кровавыми каплями стекала мне на лоб и огненным ручейком бежала по нанесенной на лицо маске.
