Наталья Борохова - Адвокат амазонки
– При вас Вероника предпринимала когда-нибудь попытки свести счеты с жизнью?
Непомнящий казался ошеломленным.
– Никогда. Слышите? Вероника была сильной женщиной. Она никогда не решилась бы на самоубийство.
– Тем не менее смертельная болезнь – это весомый повод, не так ли?
– Только не для Вероники! Она всегда презирала чужую слабость и была очень требовательна к себе. Когда ее подкосила болезнь, она, конечно, сильно сдала, была иногда раздражительной, порой агрессивной, но никогда, говорю вам, никогда она не говорила о том, что имеет намерение что-то сделать с собой. «Не дождетесь!» – было ее любимое выражение.
– Вы навещали ее, когда она стала женой Бойко?
– Вероника избегала встреч, а в ее доме вовсю заправлял молодой муж. Он отвечал на телефонные звонки, а когда я однажды пришел в гости, чтобы повидать Веронику, этот тип не пустил меня внутрь. Подозреваю, что он даже не сказал ей о моем визите. Он стоял и смотрел на меня с насмешкой. «Я всегда побеждаю. Так или иначе», – сказал он и велел забрать с собой мои цветы и конфеты. Я еще вспомню его последнюю фразу, когда получу известие о смерти Вероники. Это он расправился с ней. Я знаю.
– Протест, ваша честь! Свидетель опять опирается на свои догадки.
– Свидетель, предупреждаю вас еще раз. Суд интересуют только факты.
Непомнящий дерзко взглянул на Дубровскую.
– Я близко знал Веронику. Она была сильной личностью и презирала болезни и врачей. Она никогда не делала себе уколы и избегала сдавать анализы. Вколоть себе смертельную дозу лекарства она не могла. Для нее было проблемой взять кровь из пальца. Колоть себя самостоятельно она бы не стала. Вот если бы ей помогли...
Он выразительно взглянул на скамью подсудимых. Судья схватился за молоток.
– Присяжные, прошу не принимать к сведению последнее высказывание свидетеля, – сообщил Глинин. – Защита, у вас есть вопросы?
Дубровская кивнула.
– Свидетель, вы сказали, что никак не могли предположить, что доктор начнет ухаживать за вашей невестой. Почему?
– Как почему? – Непомнящий дернул плечами и взглянул на присяжных, не смеется ли кто нелепости вопроса, заданного защитой. – Это же очевидно, черт побери! Вероника была значительно старше годами. Кроме того, у нее была такая болезнь... я сказал бы, деликатного свойства.
– А как вы относились к ее болезни деликатного свойства?
– Я сочувствовал Веронике.
– Вас смущало то, что ей удалили грудь?
– Конечно, мне было не по себе. А кто бы безразлично отнесся к тому, что его женщина в один не самый прекрасный день осталась без груди?
– Другими словами, вам казалось, что после такой операции женщина не представляет интерес для мужского пола?
– Я не то имел в виду, – запротестовал Ярослав.
– Вы сами интересовались тем, как выглядит тело любимой женщины после операции? Вы хоть раз взглянули на ее шрам?
– Зачем мне это было нужно? Я что, похож на мазохиста?
Непомнящий опять искал глазами единомышленников. Присяжные мужчины определенно должны были его понять!
– Это нужно было Веронике для того, чтобы знать, что вы не избегаете ее. Не прячете глаз от ее проблем. Как, вы считаете, чувствует себя женщина, от которой вы шарахаетесь, как от прокаженной? – Елизавета то ли вела допрос, то ли читала нотацию. – Вы спрашивали у врача, заразен ли рак?
– Может, и спросил. Мы же спали с ней еще до операции.
– Но вы же разумный, современный человек. Неужели вам не известно, что рак при половом контакте не передается?
– Знаете, когда такое случается, тут уж все хочется знать наверняка! – ощетинился свидетель. Адвокат давил на него, заставлял говорить те вещи, о которых он вовсе не хотел вспоминать. Может, он и стеснялся Вероники, но ведь судят-то не его!
– Вы сказали, что Вероника упрекала вас в черствости? Неужели у нее для этого не было оснований?
Непомнящий с шумом выдохнул воздух. Накрахмаленный воротничок рубашки безжалостно впивался ему в шею. Он ослабил узел галстука.
– Мне нелегко об этом говорить, – признался он. – Возможно, я допустил слабость. Но мужчине не так легко пережить все то, что происходит с его женщиной до и после операции по удалению груди. Бойко – врач. Должно быть, у него другой взгляд на такие вещи. Но мне было непросто. Я никак не мог смириться с чудовищной метаморфозой: моя женщина искалечена до конца своих дней. Она стала совсем другой, не той, которую я знал раньше. Она постоянно плакала, обвиняла меня в чем-то. Быть может, мне было нужно время, чтобы понять, чтобы смириться. Но доктор Бойко не дал мне его. Он как-то слишком просто исключил меня из жизни Вероники. Просто закрыл перед моим носом дверь.
– Давайте не будем говорить красивыми словами, а просто вернемся к фактам, – предложила Дубровская. – Во время того, как оперировали вашу невесту, вы находились в больнице?
– Нет. Я был на работе.
– Когда Песецкая пришла в себя после наркоза, вы были в ее палате?
– Ну, я же сказал, что я был на работе, – раздраженно бросил свидетель.
– Когда же вы навестили ее?
– Вечером.
– А точнее?
– Я не помню.
– А я вам напомню. Это было ближе к одиннадцати часам вечера. У вас такой длительный рабочий день?
– У меня очень ответственная работа.
– Настолько ответственная работа, что у вас не было возможности взять выходной или хотя бы прийти пораньше в день, когда оперируют вашу любимую женщину? – возмутилась адвокат. – Так кто, как вы выражаетесь, закрывал перед вашим носом дверь?
– Мне не совсем ясна суть ваших обвинений!
Глинин посчитал нужным вмешаться:
– В самом деле, защитник, поясните, зачем вы задаете свидетелю такие вопросы.
Дубровская кивнула:
– Ваша честь, уважаемые присяжные! Только что, отвечая на вопросы прокурора, свидетель обвинил моего подзащитного в том, что он хитростью вошел в доверие к Песецкой. Якобы Бойко умышленно портил отношения между Вероникой и свидетелем, «чернил» его в глазах пациентки. На деле выясняется, что ухудшение отношений произошло потому, что господин Непомнящий так и не смог пересилить себя и принять болезнь Вероники. Он проявил черствость и равнодушие и сам виновен в том, что женщина решила порвать с ним отношения.
– Еще не время выступать с защитительной речью! – предупредил адвоката Глинин.
– Хорошо, ваша честь. Позвольте продолжить допрос?
– Продолжайте.
– Свидетель, вы пояснили, что были близки с Вероникой. Как я понимаю, не только телесно, но и духовно. Это так?
– Разумеется.
– Вы знали, что у Вероники Песецкой была дочь?
Губы свидетеля нервно дернулись.
– Вероника держала этот факт в тайне. Это случилось с ней когда-то по молодости. Вроде бы девочку усыновили другие родители.
Присяжные оживились. Погибшая была известна многим как актриса кино и как светский персонаж, но факт наличия у нее дочери, да еще той, от которой она некогда отказалась по доброй воле, оказался для присяжных сюрпризом.
– Значит, вам это известно?
Непомнящий кивнул. Мол, мне известно все. Зря, что ли, я тут толкую о нашей с Вероникой духовной близости?
– Известно ли вам, что Вероника отыскала девочку и даже стала ей помогать? Анонимно, разумеется...
На лице Ярослава отразилось недоумение. Ответ был ясен без слов.
– Конечно, вам неизвестно, что Вероника мучилась осознанием своей вины перед дочерью, – продолжила адвокат. – Песецкая хотела умереть со спокойной совестью.
– Что за чушь! – поперхнулся он. – Веронике не было дела до дочери. Конечно, она что-то такое мне рассказывала про свою жизнь, но ни разу не заговаривала о том, что хочет ее найти. Мне неприятно об этом говорить, но мне всегда казалось, что она... недолюбливает детей. «Дети – первая помеха в работе», – говорила она. У нас, кстати, на этот счет были серьезные разногласия. Я-то хотел от нее ребенка... разумеется, до того, как все это произошло. Вероника только отшучивалась.
– Видите, значит, вы поторопились, заявляя о духовной близости с будущей женой. Виталию она доверила свою тайну.
– Не знаю, что она ему там доверила, но мне кажется, он – первоклассный врун!
Раздался стук молотка.
– Свидетель, воздержитесь от оскорблений!
– Простите, ваша честь. Вырвалось.
– У защиты больше нет вопросов, ваша честь.
– Свидетель, вы можете присесть. Но я прошу вас присутствовать в зале во время всего процесса, – сказал Глинин. – Возможно, участникам еще не раз понадобится ваша помощь.
На лице Непомнящего отразилось удивление.
– Вы думаете, я отсюда уйду? Нет, я буду до конца. Мне очень хочется увидеть, как вытянется физиономия этого парня тогда, когда присяжные вынесут ему вердикт...
* * *На следующий день в судебном заседании был объявлен перерыв. Лиза решила, что это отличный повод для того, чтобы навестить своего клиента в изоляторе. Их общение в суде ограничивалось кивком головы, который был знаком приветствия или же, наоборот, прощания. Этого было катастрофически мало, но жесткие меры безопасности в суде ограничивали возможность свободного общения адвоката с подзащитным. Дубровской же хотелось выяснить у Виталия несколько вопросов, да к тому же узнать его мнение о том, как идет процесс. В зале заседания она сидела спиной к скамье подсудимых и не могла наблюдать за реакцией Бойко на некоторые пассажи, периодически выдаваемые стороной обвинения.
