Димитр Начев - Неуловимый
«Вы — счастливчики, — вздыхает соседка. — Я так хотела, чтобы моя дочь поступила в Театральный институт, но она увлеклась химией».
«И хорошо сделала», — думает Фифи, но вслух не говорит этого. В искусстве, если не играешь первую скрипку, дело твое пропащее!
После долгого молчания я предложил:
— Если хотите, вернемся обратно в дом отдыха.
— Ни в коем случае! — Она бросила сигарету и встала. — Ты, если хочешь, возвращайся, не мне сейчас не хочется бить там.
Мы уже перешли на «ты». Я понимал, почему ей не хочется возвращаться. Ей кажется, что всем известно об измене ее друга, хотя, вполне вероятно, измена эта — всего лишь плод ее воображения.
— Хорошо! — Я тоже встал. — Тогда пошли дальше! Мне приходилось собирать шампиньоны и осенью.
Шампиньонов мы не нашли, но, как мне показалось, прогулка положительно отразилась на настроении Фифи. Мы шли более полутора часов. Ровно в полдень пересекли пустынную площадь и центре села. Корчма была закрыта. Людей не было видно, все занимались своими делами. Похороны поварихи должны были состояться на следующий день. На воротах домов уже висели некрологи. Я остановился перед одним и прочел. Имя, фамилия, год рождения, год смерти. «Внезапно ушла от нас» — стандартная фраза. «Была трудолюбивой. Односельчане относились к ней с уважением. Память о ней сохранится в наших сердцах. Родные и близкие».
Кто ее близкие?
Дочь, ее бывший муж, зять и внуки, если таковые имеются. Но имен не было.
И все же — что это было: убийство или самоубийство? Андонов не захотел мне сказать. А может, милиции еще неизвестно. Пока я читал некролог, Фифи молча стояла рядом со мной. Когда мы двинулись дальше, ока спросила:
— Этого подлеца еще не поймали?
— Ты думаешь, что она убита?
— Все так думают.
— Однако нет доказательств.
— Доказательства найдутся, — произнесла жестко Фифи. — Было б кому их искать.
— Если они действительно существуют, Фифи. В таком случае рано или поздно правда восторжествует.
— Эти глупости мне известны, — с прежним ожесточением продолжала Фифи, — будто не остается нераскрытых преступлений. Факты опровергают это утверждение. Во-первых, многие преступления неизвестны, а многие из известных забываются. Во-вторых, нет ясной формулировки, что является преступлением, а что нет.
— Преступление — это нарушение, закона.
— А если это нарушение совершается во имя истины?
— Посягательство на чужую жизнь?!
— Является ли преступником исполнитель смертного приговора?
— Это другой вопрос, Фифи. Данный человек совершает акт справедливости, акт возмездия.
— Ты, Иван, юрист, так ведь?
— Готовлюсь к этой профессии.
— Я тебе не завидую. Это благородная, но грязная работа.
11
Потерпи, дружок! Еще денек и станет ясно, кто сват, а кто кум.
Мы с Андоновым сидели на скамейке в саду и курили. В столовой нам не удалось поговорить. Лели и Бармена не было, и я из деликатности сел за стол к Фифи, Пока мы ели, ока оживленно болтала и нарочито громко смеялась. Остальные молчали и смотрели на нас с укором. Когда мы покончили с обедом, я галантно поклонился:
— Благодарю за прекрасную утреннюю прогулку! Желаю приятного отдыха!
Я хотел от нее отделаться, чтобы поговорить с капитаном. Он, как всегда, ел медленно, рассеянно, с отсутствующим выражением на лице. Пообедав, любезно отклонил предложение доктора Эйве сыграть «одну-единственную партию в шахматы».
— Польщен вашим вниманием, Доктор, но у меня болит голова, и мне сейчас необходима прогулка на свежем воздухе. Давайте отложим шахматы на вечер!
Его глаза на какую-то долю секунды встретились с дойми, что означало: «Надо поговорить». Когда мы затем «случайно» встретились на аллее и сели на скамейку, моим первым вопросом было:
— Вам известно, что вчера вечером Леля была с ветеринаром? И что они допоздна пили?
— То есть они были в гостях у корчмаря.
— Тогда зачем вы ее ищете в комнате? Почему беспокоитесь, что ее пет в доме отдыха?
— Потому что в два часа она была у себя в комнате.
— Вы хотите сказать, что я не видел ее? Что спал, когда она вернулась?
— Нет, тогда ты не спал. Но спал позже — без четверти три.
— Но, капитан… Если Леля была в селе, как она вернулась, чтобы затем снова выйти? Не разыгрывайте меня!
Андонов улыбнулся и пояснил:
— Она вернулась через кухню. Думаешь, я что делал, пока ты стоял возле кипариса? Наблюдал за входом в кухню.
— Но он же всегда заперт!
— Заперт для тех, у кого нет ключа, ефрейтор! Ты разве не заметил, что здесь почти у каждого есть ключи? Но не это сейчас главное. Нужно распланировать сегодняшний вечер.
Тут я уже не выдержал и вскипел:
— Какое еще планирование и ночное бдение без толку? Мы тут подозреваем один другого, а преступник живет себе припеваючи. Если, конечно, он вообще существует. Извините, товарищ Марчев, но мне кажется, что мы играем в какие-то бессмысленные прятки. Чем больше я думаю, тем больше убеждаюсь, что если имело место преступление, его совершил кто-то, не имеющий ничего общего ни с домом отдыха, ни с отдыхающими. Что из того, что Леля вернулась в два, а бег четверти три вышла? Если хотите знать, я даже не совсем убежден, что позапрошлой ночью кому-то понадобилось ее душить. Если надо что-то делать, то давайте делать, поставьте передо мной серьезную задачу вместо того, чтобы заставлять меня сторожить пустую комнату некоей особи, которая в это время пьет с неким типом!
Капитан строго взглянул на меня:
— Откуда тебе известны эти подробности? От Фифи?
— Кроме них, мне известно еще кое-что. Что Леля и Бармен сейчас где-то вместе.
Капитан усмехнулся.
— Тебе известно и это? Я кивнул.
— А ведь ты, Иван, ревнуешь!
— Ревную? Глупости! Зачем мне ревновать, когда между нами ничего не было и не будет? Если хотите знать, я даже сомневаюсь, можно ли до конца доверять Леле. Ее поведение заставляет меня подозревать, что тут дело не чисто.
— Вот как? — Капитан пристально посмотрел на меня. — Что ты имеешь в виду?
Я не мог ясно ответить на этот вопрос, настолько все было туманно, сложно, запутанно, а потому выпалил:
— Все! Все ее поведение. Он назидательно произнес:
— Если тебе не понятно чье-то поведение, это еще не значит, что его следует подозревать. Не мелочись и не суетись! Поспешность — самый опасный враг в нашем деле!
— Но до каких пор мы будем попусту терять время?. Мне уже невмоготу!
В ответ последовал совет за пастись терпением, что-де завтра станет ясно, кто сват, а кто кум, то есть кто есть кто.
— И вы узнаете, кто преступник? Еще завтра?
— Может быть, — неопределенно кивнул капитан. — Если все пойдет нормально и мои помощники, включительно и ты, ефрейтор, не будут поддаваться провокации ям и принимать поспешных решений.
— Значит, и Леля…
— Что Леля?
— Ну, ваш, то есть наш помощник…
— Я не знаю, помощник или нет, но она тоже участвует в игре, как и еще кое-кто из отдыхающих… вольно или невольно…
Тут я вспомнил, что завтра будут хоронить повариху, и спросил:
— Как вы думаете, прояснится завтра ситуация?
— Может, прояснится, а может и нет. Зависит от подготовки сценария.
— Сценария? Я не понимаю, капитан.
— Терпение, Ваньо, терпение! Я тоже многого не понимаю. Если бы понимал, не обращался бы к тебе за помощью. Сейчас я хочу от тебя лишь одного: чтобы ты не отдыхал после обеда — и без того проспал до десяти утра, а прогулялся бы в буковый лес, где есть такой маленький памятник, точнее — каменный крест. Сделаешь это, хорошо?
— Прогуляться дотуда? Только и всего?
— Этого вполне достаточно.
— Вы меня устраняете, чтобы я не мешал? Как вчера?
— Ничего подобного! Меня интересует, там ли эта собака, а также не выберут ли этот маршрут для послеобеденной прогулки некоторые из наших друзей или врагов. Смотри и слушай! И пожалуйста, будь осторожен!
Я подумал, что он шутит, но нет — глаза его смотрели на меня абсолютно серьезно.
— И не проси у меня оружия! Оно тебе не полагается. В данном случае оно не поможет, а наоборот — навредит. Выполняй задание!
Встав со скамейки, он положил руки мне на плечи.
— А что потом? Какие задачи на вечер?
— Увидимся у камина. Я обещал твоему доктору Эйве сыграть с ним.
12
До леса я не дошел.
Дело в том, что я был заядлым грибником. Этой слабостью я обязан своей милой бабуле. Помнится, после каждого дождя она будила меня еще до восхода солнца коротким возгласом:
— Пора!
Я вскакивал с постели и быстро одевался под ее строгим и нетерпеливым взглядом. Она бывала уже готова к штурму: одетая в брезентовую куртку, оставшуюся от покойного деда, в галошах и толстых шерстяных чулках, с двумя корзинками в руке. В одной лежали хлеб, брынза и фляжка с водой, в другой два ножа: один большой и несколько тяжеловатый для работы, которая нам предстояла, другой — маленький, кухонный. Я наскоро умывался холодной водой и молча отправлялся вслед за бабулей. Мы выходили из села еще затемно. Бабуля шла быстро, опираясь на отполированную ладонями кизиловую палку, и все время подгоняла меня:
