Джулиан Саймонс - Игра в безумие
Памела... Я перечитал все то, что написал о ней лишь два дня назад. "Она понимает высокие материи, умеет подняться над суетой, жаждет общности душ..." и тому подобное. Все не то, не то. Она оказалась воплощенной ограниченностью, обычной современной пустышкой.
Слушаю часть ленты, которую мы записали. Пленками занимается Бонни. Она просто купается в этом. Не могу сказать, что и я наслаждаюсь, но отдаю ей должное. В известном смысле ограниченность Памелы нас оправдывает.
Мы все приготовили. Привязали её как надо. Приведу только часть ленты, всего там гораздо больше.
Дракула: - Ты должна понять, Памела, с нами ты начнешь совершенно новое существование. Вступишь в иной мир, которого ты раньше не знала.
Памела: - Да кончайте вы эту ерунду. Если хочется извращенного секса давайте.
Бонни: - Видишь? Дай мне, я...
Дракула: - Нет, Бонни.
Памела: - Что это? Что вы собрались со мной делать?
Дракула: - Памела, я хочу, чтобы ты поняла...
Памела: - Я не лесбиянка, но ничего, можно попробовать.
Дракула: - Послушай. Наслаждение, которого хотим мы с Бонни, - не сексуальное, хотя в нем может быть и секс. Это божественное наслаждение. Попытайся это понять. Можешь представить, что, подвергшись мукам, ты способна вознестись в иные сферы бытия, в сферы высшего измерения? Можешь ты представить возвышенную радость, когда сон становится реальностью? Помнишь, я в письме об этом спрашивал.
Памела: - Помню.
Дракула: - Скажи мне, в чем главная, самая прекрасная мечта?
Памела: - Откуда я знаю... Пойти на осенний показ мод Ива Сен-Лорана и заказать любое платье, которое захочу. Переспать на яхте с мужчиной, который окажется миллионером и подарит мне потом эту яхту.
Дракула: - И это все?
Памела: - Я бы лучше соображала, если бы вы меня развязали.
Дракула: - И ничего больше, ничего выше?
Памела: - Не знаю, что вы хотите от меня услышать.
Дракула: - Дело не в том, что мы хотим от тебя услышать, а в том, что ты хочешь сказать. Я тебе кое-что открою. Я - граф Дракула. А она - Бонни Паркер.
Памела: - Вы ненормальные. (Вопль.) Что она делает, пусть оставит меня в покое! О-о-о!
Бонни: - Бонни любит кровь, понятно? Кровь её волнует. Я поцелую её, эту ужасную рану.
Памела: - Убирайся. Пожалуйста, пусть она меня не трогает.
Дракула: - Оставь её.
Бонни: - Тогда зачем мы здесь?
Дракула: - Нет, нет. Памела, ты не понимаешь, что означает болевой предел? Его испытывают атлеты, и те, кто в состоянии его преодолеть, приходят в мир, где боль не существует. Разве это только представление, что можно одолеть боль? Ведь атлеты превращают это представление в действительность. Вот и мы пытается сделать то же. Когда боль становится наслаждением и наслаждение - болью? Принимай это все как игру, а себя представляй игроком.
Памела: - О Господи Боже, спаси меня! (Шум; со связанными ногами она пыталась прорваться к дверям, грохот падения).
Дракула: - Ну, ты уже понимаешь? Я твой господин. Я приказываю, ты должна подчиняться.
Памела: - Только потому, что ты мне связал ноги, мерзавец.
Дракула: - Детали не важны, важен сам факт. Тебе достаточно представить себя рабыней...
Бонни: - Ну хватит. Давай что-то делать.
Дракула: - Нет, ты не понимаешь. Памела, преклони колени. Целуй мне ноги.
Последние слова я произнес размеренно, как добрый господин своему слуге. Ответом мне был поток мерзких оскорблений, которые я приводить не буду. Вообще не буду. То, что происходило потом, меня возбуждало и отталкивало, но я был разочарован. Игра должна была быть Вещью в себе, некоей самоценной действительностью. Но не вышло...
Примечание.
Я уже писал, что в том, что мы делали, был и секс, но его из Игры следует исключить. Что мы с ней проделывали в этом случае? Не помню.
Магнитофон. Вот в чем ошибка. Правда, Бонни так не думает, непрерывно слушает ленту и млеет от удовольствия. Но больше я не позволю. Меня пугает то, что звучит с ленты. Это не та правда, которой я ожидал.
Бонни. Как она кровожадна. Мои цели - чистота души, идеальные связи, её - резать и истязать. Когда-то и я хотел того же? Да, но я хотел большего. Бонни ищет только удовлетворения для себя, а не идеальную Игру. Это недопустимо. С этим нужно кончать.
Вчера вечером она смеялась надо мной, спрашивая, почему Дракула забыл свою роль вампира. Но меня волнует Игра, её абстрактное совершенство. Я не люблю запаха крови.
Все это я пишу на другой день, в субботу, в состоянии глубокой депрессии. Не уверен в своих идеях и желаниях, и не знаю, стоит ли продолжать. То, что я совершил, - зло с обычной точки зрения. Но какие критерии здесь нужны? Мэтр говорит: "Все "дурные" поступки вызваны чувством самосохранения, или, ещё точнее, ожиданием удовольствия и стремлением избежать наказания, боли; и такие мотивы не могут считаться злом".
Или он же об одиноком существе, что скрывает свои мысли и живет в норе своего воображения: "Время от времени он мстит за то, что вынужден скрывать свои чувства, за свою вынужденную изоляцию. И выходит из своей норы, ужасный с виду, и слова его и дела вдруг взорвутся во всю мочь и, возможно, погубят его самого. Так же живу и я..."
Я - этот одинокий скрытный человек, я - Фридрих Ницше. А вы там, снаружи, вы все остальные, не скрываетесь ли и вы в своих норах?
ГЛАВА XXI
КОНЕЦ ПЯТНИЦЫ
В двенадцатом часу кто-то позвонил в дверь. Нора взглянула на мужа.
- Это он.
Бригадный генерал решал кроссворд в "Таймс". В ответ на её слова он вяло взмахнул рукой, словно это могло выключить звонок.
- Наверняка хочет устроить скандал. Ты должен от него как-нибудь избавиться.
- Не знаю...
- Чарлз, но неужели должна идти я?
Вновь задребезжал звонок.
- Не знаю, что мне ему сказать...
- Да просто пошли его прочь.
Под дверью стоял Поль Вэйн.
- Надо же, - с наигранным удивлением произнес генерал. - Это ты, Поль...
Зять насупился.
- Как там погода? - Генерал вышел на крыльцо, взглянул на звезды. Дивная ночь. Как дела, Поль, дорогой?
- Элис у вас?
Генерал только тут заметил, что Поль нетрезв. Внешне это не бросалось в глаза - чуть растрепанные волосы, нечищенная обувь, странный взгляд, - но человек, который перевидал столько пьяных, как генерал, не испытывал ни малейших сомнений.
- Элис, - протянул он, словно речь шла о какой-то странной зверушке. Ты ищешь Элис...
- Вы не хотите меня впустить?
- Ну что ты, Поль. Я только...
Они уже стояли в прихожей. Открылись двери в салон, на пороге появилась Нора, решительно шагнувшая в их сторону.
- Что тебе надо?
- Лишь узнать, тут ли Элис. Хочу с ней поговорить.
Покосившись на лестницу, словно прикидывая возможность преградить ему путь своим телом, Нора неохотно сказала:
- Ну, не будем же мы разговаривать в дверях.
Генерал зашагал за ними, донельзя счастливый, что вместо него решать приходится другим.
- Выпьем по капельке? - предложил он. Поль предложение проигнорировал.
- Значит, Элис у вас.
- Она легла. Приняла снотворное. Будить её я не дам. - Нора грозно придвинулась к Полю, сразу став словно выше ростом. - Элис ушла от тебя навсегда. Судя по её рассказу, я этому не удивляюсь.
- Вы что имеете в виду?
- Школьницы... - Нора демонстративно отвернулась. - А теперь ты опять впутался в грязное дело. Полагаю, она слишком долго терпела...
Поль поднял руку. Нора, отшатнувшись, тихонько вскрикнула. Генерал, подскочив, схватил его.
- Вот что, Поль, я тебя прошу...
- Пустите меня, вы что, с ума сошли? - Он вырвал руку. - Я хочу говорить со своей женой.
- Элис спит. Я тебе запрещаю. - Нора решительно загородила дверь. Если хочешь что-то сказать, - напиши ей. Или позвони. Только сомневаюсь, что она будет тебя слушать.
Поль Вэйн выглядел таким несчастным, таким совершенно потерянным и отчаявшимся, что генералу стало его жалко.
- Не могли бы мы, дорогая... Поль все-таки имеет право...
- Нет. - Словно чувствуя, что опасность миновала, Нора отошла от двери. - Элис крайне измотана. Я не позволю её беспокоить. - Как охранник, она выпроводила Поля из дому.
Генерал вышел следом и нагнулся к окошку машины.
- Поезжай осторожнее, чтоб чего не случилось. Нора все же права, понимаешь, нынче Элис не до разговоров. Пережди день-два, увидишь, все придет в норму. Ты же знаешь женщин.
Машина сорвалась с места, буксуя на песчаной дорожке. Задние огни исчезли за поворотом.
- Нужно было пустить его к ней. Нора постучала ногой по земле.
- Весь гравий рассыпал...
ГЛАВА XXII
ТЯЖЕЛЫЙ УИК-ЭНД
Субботнее утро, половина десятого. Когда Вэйн открыл дверь, Хэзлтон сразу подумал, что перед ним человек конченый. Тот не только был в несвежей рубашке и мятых брюках и не выглядел уже как огурчик, но вдобавок был небрит, и несло от него спиртным. Нос заострился, покрасневшие глаза странно блестели. Хэзлтону приходилось видеть людей на грани срыва, так что признаки эти были ему знакомы. Хватит любой мелочи - и что потом?
![Леонора Флейшер - Герой. Бонни и Клайд: [Романы]](/uploads/posts/books/246890/246890.jpg)
