Джулиан Саймонс - Игра в безумие
- Приемной дочери.
- Не перебивайте меня! - Казалось, полицейский понемногу закипает. Потом вы познакомились с этой девушкой, и что дальше? Ведь это не первое письмо от Абеля, не так ли? Что, если я сообщу вам, что у нас есть ещё письма, отпечатанные на той же вашей машинке, что бы вы на это сказали?
Голос Вэйна остался спокойным. Ему даже удалось улыбнуться.
- Сказал бы, что вашу француженку я никогда в жизни не видел и что, будь у вас ещё письма, вы показали бы мне их фотокопии. И помните, инспектор, что я привык говорить с людьми. Вижу, когда кто-то блефует и пытается меня испугать. Это глупо. И, если позволите, старомодно.
Хэзлтон откинулся на спинку кресла так, что оно затрещало. Полинг своим тихим голосом перенял инициативу:
- Мистер Вэйн, когда вас посетил сержант Плендер... вы помните?
- Разумеется.
- Ваша жена сказала, что вы интересуетесь молоденькими девушками. Что она имела в виду?
- Ничего. - По лицу его скользнула усмешка, и тут же погасла, как огонь маяка.
- Она сказала это, потому что знала о Монике Фаулер? - Полинг ждал реакции на свой вопрос. Вэйну он был неприятен, но он был информирован и готов к нему.
- Да, она знает о Монике Фаулер.
- Ей было тринадцать.
- Ну и что?
- У вас были половые отношения?
- Нет. Я любил её как... вроде как дядюшка.
Хэзлтон фыркнул. Полинг укоризненно покосился на него.
- Меня обвинили во всевозможных непристойностях. Я ничего не совершил, но был настолько глуп, что дал им какие-то деньги.
- Двести фунтов за молчание. Знаю, вы не согласны, но это было за молчание.
- Ну, если вы так называете...
- А как это называете вы? - холодно спросил Полинг. - Вас хотели обвинить в аморальном поведении. Но вы заплатили, и все было забыто.
- Меня никогда бы не обвинили. - Вэйн побледнел.
- Так почему вы платили?
Поль не ответил.
- Потом они написали вашей жене.
- Да.
- Но это был не единственный случай. Расскажите нам о других.
- Был... было это всего один раз.
- Расскажите нам.
- Речь о Шейле Винтертон. Было это семь лет назад. Мы знакомы были с её семьей. Шейла брала у меня уроки французского. Я владею иностранными языками, так что я давал ей уроки.
- И что произошло? - Вэйн что-то пробормотал. - Я не слышал.
- Элис тогда работала по полдня. Однажды она вернулась и застала нас.
- Сколько лет было Шейле?
- Двенадцать. - И едва слышно добавил: - Это был единственный случай, клянусь, единственный. - Голова его упала на стол, плечи содрогались от рыданий.
Полинг поморщился. Эти неприятные сцены приходится терпеть. Весьма деликатно он продолжал:
- А как насчет Луизы? Расскажите нам о ней.
Вэйн поднял залитое слезами лицо. Щеки у него дергались в тике.
- О Луизе Олбрайт мне нечего сказать, я едва её знал, только раз поцеловал её на прощание, сколько раз я могу повторять?!
Полинг встал, зайдя Вэйну за спину. Плендер тоже встал, зайдя ему за спину с другой стороны. Хэзлтон снова нацелил палец, но на этот раз шутливо-укоризненно:
- Нервы, нервы.
Тут Плендер нагнулся прямо к уху Вэйна.
- А родителям она рассказала совсем другое. Вы хотели заняться с ней любовью, но она не согласилась.
Хэзлтон тоже склонился к нему.
- Вы целоваться не любите, не так ли? Вы хотели ей показать, чем вас наградила природа, хотя это не Бог весть что. Это её напугало, да?
- Вы позвали жену на помощь, - продолжал Плендер. - Думали, втроем будет лучше, чем вдвоем, что вас это расшевелит. Но все обернулось худо...
Вэйн, развернувшись на стуле, крикнул своим мучителям:
- Нет, нет, не было этого!
- Хорошо, расскажите нам, как это было, как все произошло.
- Я хочу сказать совсем другое. Я не могу, уже годами не могу, ни за что бы не смог, даже если б хотел.
Полинг вышел, тихонько прикрыв двери. Он никогда не любил допросы, походившие на игру кошки с мышкой, хотя понимал, что иногда это нужно. Но когда почти через час он вернулся, Вэйн все ещё не сознался. Галстук у него сбился набок, элегантный костюм утратил форму, хоть никто его не касался, на лице следы высохших слез. Полинг поблагодарил его за сотрудничество и отправил в патрульной машине домой.
- Нюхом чую, Вэйн не убийца, - сокрушенно сказал Хэзлтон. - Что-то за ним есть, но не убийство. Господи, ну и духота... - Он снял пиджак, рубашка на спине и подмышками была мокрая от пота.
- Но пишущая машинка...
- М-да... Что будем делать?
- Будем приглядывать за ним. Непрерывно. Если тут замешана какая-то девушка или женщина, должны же они где-то встретиться. И потрепите ему нервы, пусть знает, что за ним следят.
Когда Поль вернулся домой, Элис играла в бридж сама с собой по учебнику. Курила одну из своих тонких сигар, и в пепельнице были уже три окурка. Поль сообщил, что с понедельника его направляют на специальный курс, и что он был в полиции на допросе.
- Я не хочу об этом ничего знать. Когда-то это могло меня интересовать, но не теперь...
- Говорю тебе, я могу потерять место.
- Найдешь другое.
- В полиции меня обвинили, что я убил ту девушку. И служанку Сервисов тоже. Обвинили впрямую.
- Какой душный вечер. - Сбросив платье, Элис осталась лишь в бюстгальтере и трусиках. - И что ты переживаешь?
- Знаешь ведь, что я их пальцем не тронул, ты же должна это знать.
Пожав плечами, она снова села.
- Полагаю, "большой шлем" можно разыграть, если будет заходить партнер.
- Элис...
- Почему ты считаешь, что я должна это знать? Я не знаю ничего о тебе, ты не знаешь ничего обо мне. Если идешь в кухню, можешь принести мне бокал лимонада. Я хочу пить.
Было это в четверг вечером.
ГЛАВА XVIII
СТРАНИЦЫ ДНЕВНИКА
Июль.
Перечитывая последние записи, снова задаюсь вопросом: для кого я это пишу? Ответ: для себя. Да, но и для всех остальных тоже. Обращаясь к кому-то, не знаю к кому. Мой Идеальный читатель все поймет и все простит. Да, не сомневаюсь, ему будет что прощать.
Но прежде всего Идеальный читатель оценит мой талант. "Здорово сыграно", - скажет он, и я вижу, как восторженно он мне аплодирует. Люди и не знают, как я талантлив. Это моя тайна. Мэтр говорил: "Славы, за которой так гонится весь свет, я не коснусь рукою, а презрительно отшвырну ногой".
Но и Фридрих Ницше жаждал признания друга, единственного друга. Вспомните названия глав в "Эссе Хомо": "Почему я такой умный", "Почему я такой талантливый", "Почему я пишу такие мудрые книги". Как и Мэтр, я пишу для человека, который меня поймет. Это не Бонни. Она глупа, она мое орудие, не больше. Она во власти страстей. А я их использую, я выше их.
В ту ночь ко мне явился Клейтон, чего не было уже многие годы. Мы вместе шли купаться, вода была ярко-ярко-синей (я знал, что она синяя, хотя и не видел этого, во сне я никогда не вижу красок). Я плыл под водой и видел ноги Клейтона, они шевелились, как бледные листья. Потом исчезли. Что-то сжало мне горло. Я знал, что это руки Клейтона, и заметался, чтобы вырваться. И тут проснулся, весь дрожа, в мокрой пижаме.
И вспомнил Клейтона, моего любимого брата. Такого умного... Дома у нас, наверху в мансарде, где постель была втиснута в угол под скатом крыши, так что я всегда стукался головой, когда садился, Клейтон вечно мучил меня загадками.
Вопрос: Ты хотел бы быть глупее, чем выглядишь, или выглядеть глупее, чем есть?
Ответ: Ито, и другое невозможно.
Клейтон знал десятки и сотни загадок. Я выбивался из сил, пытаясь их разгадать. Но в школе и перед посторонними он меня защищал и любил. Нужно заботиться о младшем брате, говорили ему, и Клейтон соглашался. Нужно слушаться брата, твердили мне, и Клейтон подтверждал.
Клейтон защищал меня. Когда мне было семь лет, мальчишки в туалете мучили меня, двое меня держали, а двое дергали за мошонку. Потом вдруг налетел Клейтон, страшный, как черт, и прекрасный в гневе, как Бог.
Клейтон - как Бог. Мне было семь, ему девять. Девятилетний Бог. Как Бог, он требовал, чтобы я почитал его. Поклонись, говорил Клейтон, и я кланялся. В мансарде я чтил его, чтил руками и губами. Клейтон был крутой Бог. Иногда я целовал ему ноги.
Как можно убить Бога? Это невозможно.
С безопасной площадки на вершине утеса он взирал на меня. Я висел на отвесной скале и плакал.
- Плакса, - сказал он. - Глупый маленький плакса боится высоты.
Море подо мной было белым от пены.
- Плаксу надо наказать. Плакса должен научиться лазать по скалам. Спустившись чуть ниже, легко и ловко, он протянул руку, чтобы помочь мне. А я схватил за руку и потянул.
Кусок скалы, отломившись, медленно падал вниз. Клейтон засучил ногами. Отпустил руку, и я увидел, как он летит мимо меня.
Он не издал ни звука. Боги не кричат. Я видел в воздухе его тело.
Почему он не взял меня с собой? Ведь он был Бог. Почему я потом так легко вскарабкался на безопасное место?
Умышленно ли я стянул его вниз? Все так думали. Целую неделю после похорон никто со мной не разговаривал. Мансарда стала моей. Мне уже не нужно было никого чтить. Клейтон умер двенадцатилетним.