Леонид Федоров - Злой Сатурн
У Геннина худое желтоватое лицо стало жестким, под скулами заходили желваки, когда Татищев доложил ему об алмазе и про строгановскую челобитную в Сенат.
Потребовав ландкарту верховьев Вишеры, генерал долго изучал ее, прикидывая в уме, о каких землях шла речь. Наконец высказал мнение:
— Барон упомянул реки Улс и Кутим. Не верю, что оный алмаз там разыскан. Чем-то другим прельстили Строганова те земли. Отдавать их ему нам не сподручно. На следующий год пошлем туда своих рудознатцев. Мнится мне, что там можем разыскать изрядную медь либо железо.
На другой же день из Екатеринбурга поскакал фельдъегерь с письмом в Сенат, к Ягужинскому, ведавшему в Коммерц-коллегии горными делами. Ровно через месяц Строганову было отказано в приобретении земель «по всей реке Улс, от вершины до устья, со всеми притоками, впадающими в оную речку». Для прикамского богача решение Сената оказалось настоящим афронтом.
В самые святки 1733 года, когда зимние бураны перемели дороги, а в окрестных лесах трещали раздираемые морозом мохнатые ели, в Екатеринбург прибыл обоз в сопровождении казачьего конвоя. Это был один из отрядов Великой Северной экспедиции, снаряженной для исследования и описания Сибири и Камчатки.
Из большого, обитого войлоком возка вышло несколько укутанных в меха людей. Потоптавшись, согревая застывшие ноги, приехавшие направились в Обер-берг-амт. А там поднялась суматоха. О приезде экспедиции было известно давно, но, как часто бывает, подготовку к достойной встрече академиков откладывали со дня на день, в конце концов положились на авось и оконфузились.
Этой оплошки генерал Геннин не стерпел. После того как прибывшим были отведены дома для постоя, он созвал всех управителей и советников Обер-берг-амта и дал им такой нагоняй, что даже хладнокровный Клеопин то и дело вытирал со лба пот.
Чтобы как-то сгладить неловкость, Виллим Иванович пригласил трех приехавших академиков к себе. Уставшие и промерзшие ученые, не знавшие, где отведут им постой, пришли в восторг. А когда попали в дом начальника Сибирских заводов, то даже Миллер, грубоватый и невыдержанный человек, с восхищением произнес:
— О! Ви, генераль, большой волшебник. В этой дикой Сибирь устроить такой роскошный палаты может только гений. Майн готт. Какой изумительный резьба у этих кресел.
— Пустяки, господа! — небрежно отмахнулся Геннин. — Это я резал по дереву. Для меня это — отдых после умственных трудов. Прошу вас, садитесь.
Низенький, кругленький Гмелин с наслаждением плюхнулся в обтянутое бархатом кресло. Его примеру последовали профессор астрономии Иосиф Делиль и длинный, сухопарый историк Миллер.
Завязалась оживленная беседа.
Геннин, важный, в пышном парике и парадном мундире с регалиями, с интересом слушал приезжих.
— Как вам известно, — говорил Гмелин, — сия экспедиция ведется по замыслу покойного государя, дабы узнать, сошлась ли Америка с Азией. — Он поднял короткий, похожий на сосиску, розовый палец. — Сей вопрос был поставлен перед командором Витусом Берингом, с коим мы, если то будет угодно фортуне и господу, надеемся встретиться на Камчатке. Одновременно мыслится изучение государства Российского. По представлению Академии наук правительствующий Сенат постановил в двенадцати пунктах провести обсервации метеорологические, дабы узнать, какие климаты присущи России. Один из двенадцати пунктов будет здесь! — Гмелин постучал пальцем по столу. — В Екатеринбурге!.. Миллер вытащил из кармана золотую табакерку. Взял понюшку. Помахал зажатыми пальцами, поклонился в сторону Делиля.
— Дело сие поручайт следует отшень грамотным человекам. Чтобы конфуз перед европейскими академиками не делать. Також преизрядно знаваль астрономию, посколь многие полагают, что движения планет свой влияний на погоды имеют.
Гмелин чуть повел глазом на Миллера и поспешил перебить:
— Желательно, чтобы оный наблюдатель писал свои обсервации для Академии наук на латинском языке.
— Найдем таких. Есть канцелярист, заодно арифметику в школе преподает — Федор Санников, весьма способный. Другой — учитель Никита Каркадинов. Но больше всех пользы принес маркшейдер Татищев. Зело учен.
— Василия Никитича сын? — поинтересовался Гмелин.
— Нет! Какой-то далекий родственник. Так, пожалуй, его и Санникова с Каркадиновым к этому приставим. А теперь, господа, прошу к столу отведать наших сибирских яств. Не обессудьте, — гостеприимно повел рукой Геннин.
Иоганн Гмелин, большой любитель покушать, выглянул из-за спины хозяина в гостиную и потер радостно руки: на столе, в окружении всевозможных закусок, на большом блюде возлежал парной осетр с пучком луковых перьев во рту.
В тот день, когда в Екатеринбург прибыла экспедиция, Андрей засиделся в Уктусе, просматривая в старых архивах донесения о сысканных рудах. Домой возвращался уже поздно. Проезжая мимо Обер-берг-амта, увидел в окне свет.
— Кому быть там в такое время?
Вылез из кошевки, поднялся по ступеням и, пройдя мимо спавшего сторожа, заглянул в канцелярию.
У стены, на широкой лавке, где обычно ожидали приема к начальству штейгеры и мастеровые, укладывался спать высокий плечистый парень. Русые волосы гладко причесаны и заплетены в короткую тугую косичку.
Услышав скрип двери, парень обернулся, и Андрей увидел широкое лицо, чуть тронутое веснушками, большой, крупный нос. Серые глаза удивленно смотрели на вошедшего. Парень тихо ойкнул, отшвырнул кафтан, который ладил себе в изголовье, и шагнул навстречу.
— Андрей? — радостно завопил он и, схватив Татищева, крепко обнял.
— Постой, постой! — протестовал Андрей. — Откуда ты меня знаешь? Да пусти, медведь! Все кости переломаешь! — Вырвавшись из крепких объятий и наконец разглядев парня, Татищев узнал его: — Степка! Крашенинников! Да как ты сюда попал?
— Студент Петербургской академии, — отрекомендовался Степан, — зачислен в экспедицию на Камчатку. Начальники мои, Гмелин с Миллером, пировать ушли к Геннину, а про меня забыли. Вот и пришлось на покой укладываться.
— Пошли ко мне. Пока экспедиция будет здесь — поживем вместе. Давай собирайся!
До Мельковской слободы добрались быстро. Ерофей, узнав, что Степан — дружок Андрея, выставил миски с солеными грибами и капустой. Нарезал хлеб и торжественно водрузил на стол полуштоф.
Накинувшись на грибы и капусту, в разговоре друзья забыли и про вино.
— Этак пить — только людей смешить! — с укоризной произнес Ерофей. Налил себе кружку и, нагнав на лицо муку страдальца, выпил. Закусив грибком, отправился спать на полати.
— Многотрудно мне пришлось, — говорил Степан. — Не единожды помышлял бросить учение да заняться ремеслом. Жалованье в Московской академии, сам знаешь, — алтын в день. А ведь кроме харча надо и об одежде думать. За угол у просвирни платил две гривны в месяц. Однако выдюжил, в науках преуспел и в прошлом году отправили меня в Санкт-Петербургскую академию студентом. А там зачислили в экспедицию на Камчатку.
Крашенинников отложил деревянную ложку, вытер ладонью губы. Подсел к Андрею ближе:
— Пути-дороги дальние тянут меня не с тем, чтоб ради забавы душу потешить, хочу на пользу государству Российскому потрудиться. Мыслю, что знать свое Отечество надобно во всех его пределах, знать изобилие и недостатки каждого места. Скажи, какая от того прибыль, когда известно, что делается в Индии или Туретчине, а о своем Отечестве столь имеют понятия, что едва разбираются, где проживают? Вот то-то и оно! А ведь еще есть и такие, что, желая показать свое нежное воспитание, говорят, будто не видели, на чем хлеб растет!
Уже под утро Ерофей, проснувшись, свесил с полатей лохматую голову, укорил:
— Черти бы вас забрали, полуношники. Что вам — дня мало? Сами не спите и другим не даете. Ложитесь-ко!
Друзья переглянулись. Подивились, что время прошло незаметно, и улеглись спать.
Глава седьмая
Прошел Новый год. Генерал Геннин приказал отметить его десятью выстрелами из отлитых на заводе пушек и отпустить мастеровым на огненной работе по чарке водки. На том все празднество и окончилось. Жизнь снова пошла по-прежнему. Только Татищев, Санников да Каркадинов помимо обычной работы обучались у Гмелина метеорологическим обсервациям, знакомились с приборами.
Наблюдения за погодой увлекли Андрея. Он и раньше задумывался, почему зимой идет снег, а летом — дождь. Отчего смена ветра всегда влечет за собой и смену погоды. Вытащил и перечитал книги, в которых говорилось о метеорологии. И преуспел — через две недели Гмелин поручил ему самостоятельные обсервации — наблюдения.
В феврале экспедиция отправилась дальше. Впереди предстоял ей далекий путь через всю Сибирь к северо-восточным берегам. Во второй раз ушли искать пути к американским берегам отряды Чирикова и Беринга. Наносили на карту побережье Ледовитого океана Малыгин, Минин и Стерлигов, братья Харитон и Дмитрий Лаптевы, Василий и Мария Прончищевы да штурман Челюскин. Не погоня за славой, не поиски рангов толкали этих людей на опасный и трудный путь. Шли они на подвиг во славу Отечества. Целое десятилетие боролись с цингой и морозом, со льдами и голодом. Во имя этого отдадут потом свои жизни Прончищевы, командор Витус Беринг и многие участники Великой Северной экспедиции. И вот туда же стремится студент Крашенинников… Перед отъездом просидел он вместе с Андреем весь вечер.
