Инна Бачинская - Два путника в ночи
Вывод раздумий был, увы, неутешительным: мы слишком разные, пора ставить точку. Ситников не позвонит, я тоже, и мы расстанемся без шума и пыли, как цивилизованные люди. Машины, люди и деревья вдруг потеряли четкие контуры и стали расплываться в ранних лиловых городских сумерках. Кажется, я собиралась заплакать. Еще чего не хватало!
«Не вздумай реветь, – приказала я себе. – Тут есть дела поважнее. Бедная генеральша Медведева…»
Перед моими глазами вдруг появилось красивое женское лицо – жаркий румянец на скулах, прекрасные черные глаза, узел блестящих волос… Громкий самоуверенный голос… полный зал женщин… «Матери в защиту мира».
– Она очень богатая, – женщина, сидевшая рядом, наклонилась к моему уху. – Всю жизнь с мужем по заграницам моталась, одних шуб с десяток. – И добавила: – У нее молодой любовник!
Бедная генеральша Медведева…
Qui prodest? Кому выгодна ее смерть? Кому она встала поперек дороги? Это не грабеж, сказал Кузнецов, она сама открыла дверь убийце…
А что, если поговорить с соседями? Представиться работником охранного предприятия… Народ у нас доверчивый, никто и не почешется спросить, какое отношение охрана имеет к убийству. А если все-таки спросит, покажу удостоверение, люди верят любой бумажке с печатью. Можно соврать, что работаю на клиента…
Глава 14
Римма. Игорь. Алиби
Твердость и порывистость
считаются достоинством мужчины;
беспомощность, избегание боли
и бессилие – женщины.
Камасутра, ч. 7, гл. 15. О звуке «сит»Римма лежала на диване, накрывшись колючим пледом. В комнате было темно и холодно. Днем пригревало горячее по-весеннему солнце и вдоль тротуаров бежали ручьи, а к ночи подмораживало, казалось, зима порыкивает напоследок. Батареи центрального отопления были едва теплыми.
Сегодня она снова не пошла на работу. Осталась дома, даже не позвонив Ирочке. Так и пролежала весь день на диване в полудреме, отупевшая и безразличная. Ничего не ела. Даже кофе не хотелось.
Из окон наползали ранние мартовские сумерки. Предметы в комнате слились и стали неразличимы. Надо бы зажечь свет, но вставать ей не хотелось.
Она лежала, укрытая с головой, свернувшись калачиком, ощущая свое теплое дыхание и густой шерстяной запах пледа. Игорь так и не позвонил. Его домашний телефон по-прежнему молчал, а на работе ей по-прежнему отвечали, что Игоря Дмитриевича сегодня нет и не будет. И сразу же вешали трубку. Мобильний, похоже, был отключен.
С приходом темноты пространство комнаты наполнилось шорохами и звуками. Ей казалось, кто-то крадется по комнате. Скрипнула половица. Раз, еще раз… Страх, охвативший ее, тонко звенел в висках и сжимал сердце жесткой липкой ладонью.
«Сейчас я встану, – говорила она себе, – встану и пойду в кухню! Сделаю кофе, горячий, крепкий и сладкий». Она представляла себе большую чашку кофе, над которой вьется парок. «Сейчас, – бормотала она, – сейчас, сейчас…»
Она чувствовала чье-то враждебное присутствие в доме. Вдруг ей показалось, что к ней прикоснулись. И сразу холодные иголки остро воткнулись вдоль позвоночника. Она затаилась и перестала дышать, с ужасом ожидая нового прикосновения и боли.
Грохот от упавшего предмета заставил ее вскрикнуть. Сердце рванулось к горлу. Тишина после резкого звука казалась густой и вязкой. Она прислушивалась. Было тихо. Она заставила себя подняться. Кутаясь в плед, подошла к двери, нашарила выключатель. Свет подействовал, как удар. Она прикрыла глаза рукой. Вернулась на диван. Часы показывали одиннадцать.
На полу у телевизора, среди осколков стекла и обломков рамы, лежала картина «Пьяный город» кисти бывшего мужа Виталика Щанского. Это был урбанистический пейзаж: вымощенная камнем мостовая, дома и фонари; однако искаженная перспектива улицы, покосившиеся в разные стороны дома, бегущие люди придавали сцене зловещую фантасмагоричность, которую усиливали нарочито выписанные мельчайшие детали. Воздетые руки людей кричали об ужасе; дома угрожающе кренились, собираясь подмять их под себя; перекрученные ветки деревьев напоминали змей. Картина была из выпендрежной серии «Бунт вещей», такой же претенциозной, как и все, что выходило из-под кисти Щанского.
Римма сидела на диване, тупо уставившись на разбитую картину. Она помнила, как Виталик писал свой «Бунт», а все приходили к нему в мастерскую и громко восхищались.
Кроме «Пьяного города», была еще картина под названием «Рагу из канарейки», изображавшая женщину с безумным лицом, которая запихивала в мясорубку живую птичку. На следующей картине ребенок, вжавшись в стену, закрыл лицо руками, а вокруг него воткнуты в стену большие кухонные ножи. Картины могли бы заинтересовать психиатра, если бы писались мрачным мизантропом. Но, написанные всеобщим любимцем Виталиком, воспринимались как оригинальная и милая шутка.
Виталик! Жизнерадостный, бесшабашный пьяница и бабник, которого знал весь город. Обожающий застолья, гостей и праздники. О его похождениях и многочисленных романах ходили легенды. Можно сказать, что в известном смысле он был украшением города.
В компанию Виталика Римму привел сослуживец. Как оказалось позже, по просьбе самого Виталика, заприметившего ее у главного архитектора. Отмечался чей-то день рождения, уже и не вспомнить, чей. Виталик бросился к Римме, как страждущий к источнику. Целый вечер не отходил от нее, поминутно целовал руки и говорил комплименты.
– В вас, Риммочка, – говорил он, – бездна эстетики и море обаяния! И вы самая красивая женщина из всех, кого я знаю!
Присутствующие женщины смотрели исподлобья… ревновали. А она, неловкая от смущения и счастливая, не решалась поднять на него глаза.
Свадьба была шумной, многолюдной и богатой. Венчались в соборе Христа Спасителя. Посмотреть спектакль собралось полгорода. Платье для невесты взяли в экспериментальной лаборатории ателье, где обшивались богатые и знаменитые. Виталика там знали и любили. Шампанское лилось рекой, цветов было море… Жених не жалел денег. Им кричали: «Горько!» Они целовались, потом Виталик схватил ее на руки и понес, почти побежал вокруг стола… Фата неслась за ними, как чайка… Она крепко держала его за шею.
Потом, глубокой ночью уже, катались на тройках, будоража спящий город. Потом встречали рассвет на реке. К тому времени оставались самые стойкие гости – радостные гуляки и неисправимые романтики. Стреляли пробками в небо новые бутылки шампанского. Пили стоя, так как трава была мокрая от росы.
Римма была едва жива от усталости, и больше всего на свете ей хотелось под горячий душ и в постель. А Виталик был неутомим. Он танцевал лезгинку, пил шампанское, швырял в реку бокалы, бросался собирать хворост для костра, пел цыганские романсы. Под занавес, уже на рассвете, полез купаться в темную речную воду, над которой клубился белесый утренний туман, как был – в одежде, только пиджак швырнул на песок. А потом вдруг упал как подкошенный и уснул.
Приятели с хохотом погрузили его в машину – тройки с бубенцами к тому времени уже разъехались – и повезли молодых домой. Дома Римма сняла с себя бесценное платье, которое нужно было вернуть в экспериментальную лабораторию, помятую несвежую фату, жемчужное ожерелье, кольца…
В ванной она долго рассматривала свое уставшее лицо, синяки под глазами – хороша невеста! После душа пришла в спальню, встала на пороге. Виталик, лежа одетый поверх одеяла, молодецки храпел.
– Муж! – сказала она вслух, словно пробуя эти слова на вкус. – Мой муж!
Так и не поняв, что же она испытывает к лежащему перед ней человеку, она закрыла дверь в спальню, вернулась в гостиную и устроилась на большой мягкой тахте.
Семьи в полном смысле слова – с кухней, обедами, планами на будущее – у них не было. Зато было весело и денежно. Двери их дома были всегда и для всех открыты. Всегда у них гуляли, пили и ели, вечно кто-нибудь оставался ночевать, иногда вдвоем, а то и втроем. Временами вспыхивали громкие разборки, билась посуда и плакали женщины. Потом шумно мирились, и снова – вино, цветы, музыка и забубенное веселье.
Виталик два или три месяца обожал ее, потом остыл и все чаще оставался на ночь в мастерской.
Однажды ночью раздался телефонный звонок, и чужой голос, не то женский, не то мужской – Римма спросонья не разобрала, – посоветовал ей получше следить за супругом, который неизвестно чем занимается у себя в мастерской. Римма, недолго думая, натянула на себя брюки и свитер и помчалась в мастерскую.
Виталик долго не открывал, а когда открыл, ни слова не сказав и не удивившись, молча отступил в сторону. Римма вихрем пролетела по длинному коридору, ворвалась в комнату и увидела…
Позвонивший не обманул ее. Виталик действительно был не один. На тахте сидел, закутавшсь в простыню, незнакомый молодой человек и испуганно смотрел на нее. В воздухе витал нежный аромат яблок… Антоновка! Плетеная корзинка, полная яблок, стояла на столе. Рядом – бутылка вина, две рюмки, коробка печенья…
