Сергей Асанов - Тринадцать
В стане менее ответственных слушателей царила такая же неразбериха.
— Ёпрст, — сказал Иван. Очевидно, что последняя информация не дошла до его сознания, он все еще жил мыслями о своей машине. Перспектива вляпаться в аварию — даже если бабушка надвое сказала (точнее, какой-то левый юноша сказал) — беспокоит гораздо сильнее, чем гипотетическое падение астероида.
Его товарищ Александр, более вдумчивый и впечатлительный, рассматривал окна родного дома, мелькающих в освещенных кухнях людей, мерцающие квадраты телевизоров, и выражение лица его постепенно менялось. Скорее всего загадочный портфель в багажнике его «девяносто девятой» уступал место размышлениям о судьбах человечества. Жорик и Наташа напряженно о чем-то перешептывались (нетрудно догадаться, что темой их перепалки стала недоброжелательница из прошлой жизни молодого человека), а Семенов смотрел на Мишу с нескрываемым раздражением.
— Ты пришел к нам, чтобы открыть истину? — процедил он сквозь зубы. — Ну так ты открыл ее. Чего еще хочешь? Денег? Их нет у меня!
— И скоро не останется совсем, — парировал Михаил. — Если продолжишь зажигать в том же духе, твой партнер по бизнесу перепишет бумаги на свое имя. До этого осталось совсем немного времени. Знаешь, кто ему поможет в этом?
Семенов раскрыл рот.
— Да-да, она самая. Твоя беспечность с возрастом никуда не исчезла, и ты даже жен выбираешь так, будто вышел в магазин за пивом и сигаретами…
Михаил начал злиться. Ему по молодости лет все же казалось, что информация попадет в правильные уши и благодарные граждане города, прослезившись, вручат ему памятную грамоту. Но он вынужден был признать, что проиграл. Этот разговор абсолютно бесполезен.
— В целом все ясно, — сказал Владимир Петрович, разливая остатки наливки. — Одно непонятно: если ты прав, то что в таком случае нам делать?
Михаил и дядя Петя переглянулись.
«Стоит ли и говорить?» — спрашивал взглядом Миша.
«Решай сам», — отвечал Петр.
Миша решил не выкладываться полностью. Неизвестно, как поведут себя эти загадочные туземцы, если узнают…
— Вам лишь следует быть осторожными, — сказал Михаил. — Вы при всем желании не узнаете, откуда ждать нового удара.
— А ты узнаешь? — прищурился Семенов.
— Я, пожалуй, смогу. Все зависит от моего старания…
— Ага, а старание твое зависит от размеров нашей благодарности! В какой валюте измерять, Эбрагини-Вафа? Ты доллары принимаешь?
«Все-таки надо будет дать ему в рыло, — подумал Михаил, — вот только чуть-чуть освобожусь».
— Я не безумный филантроп, — сказал он, обращаясь ко всем, кроме Семенова, — но в данном случае о заработке речь не идет. Для меня это испытание. Но я не могу просто пройти мимо, потому что вижу последствия. Я не смогу спать спокойно, если сейчас буду сидеть сложа руки. Речь идет о ваших жизнях. Пейте наливку, пока пьется, и будьте осторожны. Придет время, и я скажу, откуда ждать неприятностей. Если вы захотите услышать, конечно.
Михаил кивнул на прощание и повернулся к дяде Пете:
— Проводите меня до остановки.
Они покинули собрание.
По дороге дядя Петя удрученно молчал, будто испытывая неловкость за своих соседей. Михаил злился, и руки в карманах джинсов сжимались в кулаки.
— Что скажешь, Миш? — решился подать голос Петр, когда до остановки маршрутного такси оставалась пара сотен метров.
— Скажу, что люди ни фига не меняются. Ходят в церковь, крестятся и держат свечки, но за пределами храма ведут себя как последние ублюдки. Они плюют три раза через левое плечо и обходят за километр черную кошку, но когда им говоришь, что твой дом стоит на неупокоенной могиле, они смеются и продолжают бухать. Я не знаю, на какую точку надо надавить, чтобы у человека что-нибудь екнуло. Веришь, я едва удержался, чтобы не напустить на вашего Семенова головную боль. Такую, чтобы башка разорвалась.
— А ты можешь?
— Пробовал разок.
— И как?
Михаил посмотрел на него. Сказать правду или прикинуться святым?
— Скажу вам, Петр, что ощущения непередаваемые. Можно привыкнуть. Но, ей-богу, если Семенов еще раз возникнет, я применю этот трюк снова. И мне не будет мучительно больно.
Дядя Петя промолчал. Они остановились у дороги.
— Ладно, дядь Петь, спасибо вам, что дали возможность переговорить с людьми. Результат встречи от вас, понятное дело, не зависит, вы сделали все, что могли.
Петр кивнул.
— Скажите честно, Миш, что нам грозит?
— Не знаю, — признался тот. — Пока ничего не вижу, значит, время еще есть. Я буду заглядывать сюда почаще, если что увижу — сразу скажу. А вы с вашей стороны пока не выдавайте им нашего стрелка.
— Хорошо.
— И траурные цветы ему к двери больше не подсовывайте.
Дядя Петя смутился.
— Выпимши был, говорю же. Когда узнал, кто живет в одиннадцатой квартире, да когда все это сопоставил, у меня просто башню снесло. Я как Архимед прыгал по комнате…
— Понимаю. Кстати, все хотел у вас спросить, что это за старая женщина во втором подъезде? Она как-то напугала меня…
— А-а, — догадался дядя Петя, — вам удалось познакомиться с нашей ведьмой. Да вы счастливчик!
— В смысле — что за ведьма?
— Живет здесь с дочерью и зятем почти с самого начала. Говорят, когда-то гадала на картах и умела предсказывать будущее. Не знаю, может, и врут, но когда она изредка выходит в подъезд мусор вынести, это производит неизгладимое впечатление. Вам повезло ее увидеть.
Михаил воздержался от комментариев. Он не мог назвать встречу с безумной старухой, указавшей на него пальцем, как гоголевская панночка на Хому Брута, веселеньким событием.
— Ладно, мне пора, Петр. Всего доброго!
— До встречи.
Они пожали друг другу руки, и Михаил побежал через дорогу, чтобы запрыгнуть в маршрутку.
* * *Через полчаса во двор дома из-за угла со стороны пустыря вошел Костя Самохвалов. Голову он втягивал в плечи, одна рука у него была засунута под рубашку между двумя пуговицами на животе, рот был слега приоткрыт, а с губ, как у бешеной собаки, свисала слюна.
Широкими шагами, ни на кого не глядя, Константин прошел к своему подъезду и вскоре скрылся. Его увидел только пьяный Семенов.
— Фу, бл…! — сказал он и качнул головой, как отгоняющая мух лошадь. — Померещится же такое!
Часть третья
РАСПЛАТА
Преподаватель химии местного государственного университета Игорь Владимирович Харин слишком лояльно относился к своим студентам, о чем он впоследствии жестоко пожалел. Это случилось позже, чем следовало бы, хотя коллеги неоднократно предрекали ему скорое завершение карьеры в стенах этого вуза.
У лояльности Игоря Владимировича были глубокие корни. Дело в том, что он рос счастливым мальчиком — родители ни к чему не принуждали его, предоставляя свободу в объеме, как раз необходимом для самостоятельного определения своего предназначения. Причем маленький Гарик не был баловнем, он получал и кнут, и пряники в оптимальных пропорциях. Очевидно, именно благодаря диковинной мудрости родителей — никаких, кстати, не интеллигентов, как можно было подумать, а обычных серых тружеников-муравьев — Игорь избежал серьезных потрясений в самом опасном возрасте. Когда ему стукнуло пятнадцать, он уже точно знал, что прыщи не вечны, девушки рано или поздно обратят на тебя свое внимание и даже кое-чем одарят, а учителя не монстры, а просто уставшие люди, нервы которых не рассчитаны на такую зарплату.
Став мужчиной, пройдя соответствующие испытания и лишения, обзаведшись семьей и домом, Игорь Владимирович отнюдь не ожесточился. Напротив, он стал даже еще мудрее и терпимее, чем его родители. Студенты его боготворили — на лекциях спали, переписывались с помощью SMS-сообщений, пили пиво, словом, вели себя так, словно он был не преподавателем, от которого зависели их оценки, а пионервожатым, лишенным всяческих принципов.
Что любопытно, химию студенты сдавали в целом неплохо. Однако другие преподаватели подобную беспринципность своего коллеги не одобряли. Прислушаться бы к ним пораньше, глядишь, и не произошло бы то, что произошло.
А случилось вот что. Однажды утром в начале ноября Игорь Владимирович Харин вошел в свой кабинет и обнаружил, что дверь в лабораторию взломана. Он еще издали увидел, что дверь открыта, а когда подошел ближе и раскрыл ее пошире, то обнаружил, что его обокрали.
Впрочем, следов было оставлено не так уж и много. Очевидно, что человек, орудовавший здесь (вечером? ночью?), знал, где что лежит. И взял он, кстати, тоже немного.
Но, сволочь, взял сам! Пришел как вор, открыл дверь и взял! Почему не попросил днем на занятиях, ведь знал же прекрасно, что Харин не откажет! Зачем нужно было устраивать этот дурацкий спектакль?
