М. Маллоу - Пять баксов для доктора Брауна. Книга вторая
— Что вы говорите, мисс Буддл?
Разочарование отразилось на нежном лице.
— Почему? — повторила она укоризненно. — Я спросила: «Почему?»
…и поклона, пожалуй. Или нет, не так: легкого поклона.
— Что «почему»?
— Это загадка! «Ну, а больше никому знать не надо. Почему?» Вы не заметили, мистер Саммерс?
— Ах, да? — очнулся Д.Э.
— Немножко пикантно, — улыбнулась барышня, — но…
— Слушайте, а вы знаете это? — перебил дамский Меркурий. — «Коль девчонка твоя целовать не дает… «
Барышня на выданье не слышала раньше ничего подобного.
— Тоже не совсем прилично, — без следов раскаяния на физиономии прибавил Джейк, — но так здорово! Это мне мисс Загреб рассказала.
— Я представления не имею, кто такая эта ваша, как ее там.
— Ну, прислуга. Вы не знали, мисс Буддл?
— Откуда же мне знать, как зовут прислугу!
Д.Э. сделал приятное лицо. Он не очень дорожил знакомством с мисс Буддл. Он боялся, что романтическая особа измучает компаньона ябедами. Если совсем честно: не хотелось опять получить по носу от М.Р. за издевательство над барышней.
— Джулия, как вам не стыдно! — от кудрявого рыцаря пришлось отбиваться подушкой. — Она же тебе самому надоела, хуже английской соли!
— Ну и что! — возмущался тот.
— Вы лицемерка, мисс Дей. Разводите слюни, когда жизнь так коротка!
— Миссис, миссис Дей, балбес. И если хочешь знать, это не слюни!
— А что же?
— Соображения личного покоя! Она мне каждый раз на тебя жалуется! Скоро плешь проест! Джулия! Имейте совесть, ржавый якорь вам в задницу!
— Представляете, мисс Буддл, как будет смешно, если Флинт сделает предложение вашей бабушке? — спросил Джейк тоже не без лукавства. Она же станет тогда миссис Флинт? Ой, какая прелесть, я вам просто завидую!
От хохота искателя приключений заткнулась канарейка в лавке мистера Фика по соседству. Мисс Буддл молча ждала, когда Д.Э. закончит веселиться.
— Вы, мистер Саммерс, от этого старого пердуна не особенно отличаетесь! Только бы над всеми издеваться! — произнесла она оскорбленно.
— У меня, может быть, тоже под грубой оболочкой золотое сердце! — не растерялся Джейк.
На душе у него и так цвели розы: Козебродски удалось пропустить рюмочку с председателем городского совета Макферсоном и напроситься на ближайшее заседание. Там, правда, было то затруднение, что выборы недавно были, а до следующих оставался еще почти год, но несколько очень многозначительных кадров на парадной лестнице и в зале заседаний городской управы сделать все-таки удалось, так что и председатель нынешний и мечтающий о председательском кресле казначей и смотритель училищ Менцель остались очень довольны.
— Может быть, — без всякого энтузиазма ответила барышня на выданье. — Знаете, бывают на свете души тонкие, нежные, которые трудно понять обычному человеку.
— Ну еще бы, — охотно согласился Джейк. — Знаете, как им трудно!
— Они, — барышня страдала глазами, — понимают музыку, поэзию. Они совсем непохожи на остальных. У них могут быть даже сверхъестественные способности. Они как будто не от мира сего.
— Тут уж ничего не поделаешь, мисс, — опять согласился Джейк. — К чему вы говорите все это мне?
Девица заломила руки.
— Ах, я знаю! — дрожащим голосом проговорила она. — Я все знаю! Эта проклятая бедность! Но я, — вы ему, пожалуйста, так и передайте, — я не считаю, что деньги главное! Передадите?
— Ну, конечно, передам, — заверил Джейк.
— По нему ведь видно, что из хорошей семьи, — продолжала мисс Буддл. — Он сумеет выбиться в люди, я верю, я знаю! Он, может быть, не будет богачом, но скромная, умеренная жизнь, когда рядом тот, кто тебя любит и понимает — это ли не счастье!
Д.Э. чуть было не спросил насчет приданого, раз уж пошел такой разговор, но сам пришел от подобных мыслей в такой ужас, что издал лишь невнятное мычание.
— Что есть богатство? — продолжала барышня, глядя на него теми глазами, которые обычно изображают в книжках у принцесс, что прилежно вышивают крестиком, дожидаясь возлюбленного рыцаря из дальних странствий. — Несуразная замена истинным чувствам? Жалкие потуги заменить то, что может дать только сердце?
Джейк представил седло барашка с картофелем, кофейный крем, нет, лучше пломбир безо всего, но много, а не пару шариков, как они там обычно подают, консервированные ананасы, ящик сигар по доллару каждая, и трубку тоже, автомобиль, идеальный пробор, мягкую шляпу, ту библиотеку в собственном доме, собственную яхту и ящик патронов… А еще Злыдня нужно почистить — вон, пыльный весь, вчера по глине валялся.
— А? — очнулся он от мыслей, поняв, что все это время мисс Буддл продолжала свой прочувствованный монолог.
— Сколько ему лет? — повторила она. — Я имею в виду, понастоящему.
— Восемнадцать, — соврал Джейк, спасая реноме компаньона, которому неполных две недели, как стукнуло шестнадцать.
Лицо барышни озарилось светлой улыбкой.
— Неужели восемнадцать? — она всплеснула руками. — Я думала, немножко меньше.
Джейк застеснялся.
— К зрелости, — вздохнула мисс Буддл, — люди становятся такими скучными. Жестокими. Злыми. Во всем видят лишь одну сторону: материальную. Они забывают про подлинное чувство. Мы так часто не видим, не слышим его, приносим все эти бессмысленные жертвы…
Джейк поднял бровь. В предательство компаньона не очень верилось, но ведь с этим сифилисом нервы ни к черту, и не такое в голову прийти может!
Барышня на выданье покраснела.
— Реджи очень застенчив.
— Кто? — удивился искатель приключений.
— Ваш друг! — с упреком напомнила мисс Буддл.
Джейк поморгал.
— А-а, — сказал он. — Ну да, ну да…
— Слушай, — сказал он компаньону, когда бабуля, наконец, нафотографировалась и ушла, прихватив свою чувствительную внучку, — твое второе имя — Реджинальд?
— Ну да, — немножко удивленно отозвался тот. — А что?
— А чего ты тогда им не пользуешься? Сам же говорил, имя дурацкое, и все такое.
— Мама Дюком называла, — вздохнул М.Р. — И вообще, привык. Реджинальдов вон сколько, а я — это я.
— Вот тебя иногда не поймешь.
— Я и сам себя не всегда. А ты чего спросил-то?
— Да барышня твоя, — засмеялся Джейк. — Реджи, говорит, так застенчив, что просто клейма негде ставить.
— Это она меня так?
— Ну, не меня же! А что, первый раз слышишь? Что, точно?
Д.Э. удивился до глубины души.
— Как же она тебя в лицо-то называет?
— А никак, — пожал плечами компаньон. — «Ты» и все.
Д.Э. похлопал глазами. Потом махнул рукой.
— А и черт с ней! На, тебе передали.
М.Р. забрал записку, прочитал и слегка спал с лица.
— Допрыгался, — резюмировал компаньон и отобрал записку.
Сегодня ночью будет светить луна, будут благоухать акации. Давай убежим. От света, от тьмы, от чужих, холодных и странных. Мы поселимся в маленьком домике на берегу моря среди скал и будем счастливы. Только ты и я — в целом мире. Твоя А.
— О Господи! — воскликнул Дюк и забегал по комнате, обеими руками ероша кудри. — В маленьком домике на берегу моря! Боже мой! Матерь Божья!
— Господи, — заметил Д.Э., — тебе не поможет. Матерь Его по таким вопросам я бы вообще беспокоить не рискнул. И вообще, я думаю, они оба будут с интересом любоваться, как ты выкарабкаешься.
М.Р. поднял на него несчастные глаза.
— Сколько нам до доктора?
— Пять дней.
Глава семнадцатая,
в которой осыпается шиповник
В четверг, двадцать седьмого июня 1906 года, Джейк опять наткнулся на мисс Буддл на лестнице, собираясь сбегать в лавочку за едой для компаньона. Он сделал суровое лицо, сказал, что мистер Маллоу занят, просил не беспокоить. Барышня на выданье задрожала подбородком и ушла. Д.Э. беспрепятственно проскользнул к выходу. Вернулся быстро, напевая себе под нос, тихонько подглядел в замочную скважину: вдруг у компаньона клиент, и вошел в комнату.
О, приди же ко мне, долгожданный!
— слышалось из-за стены.
Тебя нежно и страстно люблю я…
Но все чувства в груди сберегу я,
Не откроюсь тебе, мой желанный…
Занятый компаньон валялся на кровати, ковыряя в носу и любовался похабными картинками из волшебного фонаря. Припев звучал надрывно:
И надменно скажу-у-у
Ты не ми-и-ил мне!
Затем голос скорбно продолжал:
Помнишь, я была девой скромной?
Но меня ты склонил до порока,
Помнит только седая осока,
Как ты клялся в любви ежечасно…
— Да не клялся я! — закричал Дюк. — Она сама все выдумала! — Хочешь, чтобы она услышала — так пойди и скажи сам! — пожал плечами Д.Э. М.Р. ойкнул и заткнулся, а романс продолжался:
