Леонид Словин - Теннисные мячи для профессионалов
«Лина не поверит», — подумал Денисов. Он представил ее интонацию, жест. «Не понимаю, как можно?! Помнить и не найти места позвонить?!»
Вместо московского Денисов набрал номер отделения милиции в поселке, трубку по обыкновению снял старший опер:
— Пашенин, слушаю.
— Денисов. Начальник у себя?
Пашенин стал нудно уточнять:
— По какому вопросу?
— Я по поводу телеграмм из Харькова в Дом творчества на имя Настасьевой. Ответ на мой запрос…
Было уже около девяти. Припекало. День обещал снова быть жарким. К пляжам шли люди.
Денисов знал, что смущает коллегу:
«Лымаря нет, корреспонденция не рассмотрена…» Хотя инициатором запроса в Харьков считался Денисов, бумаги, приходившие в отделение, адресовались начальнику.
— Жду, — напомнил он.
Пашенин комплексовал, стеснялся, от этого держал себя самоуверенно, даже заносчиво. Наконец он решился:
— «На ваш исходящий…» Так… — глухо зачитал старший опер. — «Сообщаю, что обратный адрес на бланках телеграмм, направленных в Дом творчества «Коктебель» на имя Настасьевой…» Тут перечисляются даты, номера. Так… «Указан несуществующий…» — Пашенин счел долгом пояснить. — Такого адреса в Харькове нет… Бланк телеграммы 1235 подписан «Ланц»…
— Ланц?
— Да. «Проверкой адресному столу лицо с указанной фамилией прописанным в Харькове не значится. Зам. нач. отдела». Подпись.
— Все?
— Да. Желаю успеха. — В конце он расщедрился.
Веда и Георгий ждали Денисова у входа в столовую. Втроем они отошли к парапету. На Веде было яркое цветное кимоно, которое ей шло, на нее обращали внимание.
По-видимому, накануне Денисов не очень осторожно интересовался Ширяевой, потому что режиссер сразу же сказала:
— За Наташу я ручаюсь. В высшей степени порядочный человек. Блестящая переводчица. Практически переводит с трех главных европейских языков. Несколько месяцев стажировалась во Франции, потом ее мужа перевели советником в Грецию…
«Все имеет свои причины, — подумал Денисов. — Потому и площадь Вогезов, останки храмов Аполлона в Коринфе и в Дельфах…»
— С мужем она рассталась. Это уже другая история.
— Она приезжала в Коктебель одна?
— Да. Почти все вечера без исключения проводила с нами.
— Да, — подтвердил ее муж. — Милейший человек… — В этот раз у него не было оснований для беспокойства. -Просто редкостный…
Кто-то из проходивших по набережной окликнул Веду. Она извинилась перед Денисовым и мужем.
— Одну минутку…
Внизу, в бухте, обозначилось оживление, высыпали в море водные велосипеды. Прямо впереди разворачивался катер, на носу у него что-то сверкало, он шел в сторону Карадага.
— И все-таки… — Денисов дождался ее возвращения, заговорил первым. — У нее в Коктебеле, по-видимому, был родственник. Возможно, племянник.
Веда уверенно отвела предположение.
— Это ошибка. Я знаю их семью. Родственник есть у Сусанны. У ее тети.
— Он тоже был в мае?
— Николай? Он всегда здесь. Он живет на даче у Сусанны. Здесь рядом. На улице Десантников.
— Где именно?
— Недалеко от спасательной станции. Знаете?
— На горе?! — Речь, без сомнения, шла о том самом доме -«даче, в которую входил человек, заинтересовавший Ланца той ночью…»
— Да. Это дача художницы Сусанны Роша. Вдовы Роша, как ее еще называют. Грант Роша, ее муж, был скульптором.
— Огромный дом с садом? — Денисов хотел убедиться.
— Да, да. Все обращают внимание. Она купила в ту пору еще, когда это стоило не так дорого…
— Прекрасный дом, — вставил муж Веды — Георгий.
— Сусанна — чудесная хозяйка, хотя ей хорошо за восемьдесят. Обычно в доме всегда люди. Подруги, друзья. А иногда и совсем малознакомые люди. Можно сказать, чужие. К ней все идут. Кстати, Наташа и Сусанна Ильинична вот-вот должны приехать в Коктебель.
Денисов задумался.
— Надолго?
— На пару дней, не больше. Дело в том, что дача теперь юридически Сусанне не принадлежит. Она ее продала.
— Давно?
— В мае. Как раз в прошлый наш приезд.
Взаимоотношения людей, которыми он интересовался, все больше переплетались и запутывались, а приезд Ланца в Коктебель оказывался во временном ряду с таким событием, как продажа огромного и, видимо, очень дорогого дома.
— Выходит, Роша едет как квартирантка?
— Нет. Покупатель еще полностью не рассчитался.
«Все это необходимо расставить по полочкам…» — подумал Денисов. Однако главная новость ждала его впереди:
— А теперь насчет того человека на фотографии, — сказала Веда. — Я вам все могу о нем сказать. Зовут его Александр. Саша. Фамилию вы можете узнать у Михаила Мацея, поэта. Он из Харькова. Улетая, Александр по просьбе Мацея прихватил с собой его сынишку. В Харькове их должна была встретить жена Мацея…
— Кто он? Ширяева что-нибудь рассказала о нем?
— В двух словах. Пробует себя в литературе. Хороший человек. В нашей компании он не был…
Дальнейшее было делом чистой техники.
Наиболее профессиональным представлялся путь через агентство воздушного флота, авиакассу, снабжавшую билетами отдыхающих Коктебеля в мае, через списки пассажиров рейсов Симферополь — Харьков. Но Денисов сразу же от него отказался.
Мимо авиакассы и людей, молча ожидавших регистратора у клумбы с каллами, мимо теннисного корта и писательского корпуса с глубокими открытыми террасами он снова вышел на набережную.
Поэта Денисов встретил у дома-музея Волошина, Мацей выходил из калитки.
— Доброе утро!
— День добрый. — Он курил трубку и был явно доволен собой. — Встать рано, поработать на рассвете, потом походить… Что лучше этого? Коктебель еще пуст, на набережной ни души… Вы птиц слышите по утрам? Спать не мешают?
Денисов покачал головой.
— Такой щебет! Вы послушайте!
— Нет, нет! У меня заботы чисто… прозаические… — Он чуть не споткнулся на этом слове — известном, но никогда не употреблявшимся им раньше — совсем не из языка оперативных уполномоченных. — Скажите, вам приходилось когда-нибудь отправлять ребенка самолетом? Сложная это вещь?
— Приходилось. — Мацей, уступая дорогу, посторонился, коснулся Денисова животом — жестким, как каучук. — У меня так было с сыном от первого брака. В этом году. Я брал его с собой — немного погреть на солнышке…
— Отправляли со знакомыми?
— Как сказать… Я искал попутчика, потом случайно разговорились с одним у кассы. Он согласился.
— И до этого не знали?
— Вообще-то видел. Он сидел в столовой за моей спиной.
— И послали с совершенно чужим человеком!…
— Детей, по-моему, у нас еще не воруют, — со знанием дела отверг Мацей. — Кроме того, я знал фамилию. Он наш, харьковчанин. Геолог или археолог.
— Не Ланцберг случайно?! — подкинул Денисов. — Ему всегда везет на такого рода поручения…
Мацей взглянул удивленно:
— Волынцев…
«Ну, конечно! — Денисов не почувствовал радости открытия, лишь досаду. — «Л», «н» и «ц» — формирующие буквы псевдонима и имени! Надо было лишь внимательно вчитаться в список отдыхающих». Недогадливость стоила ему лишних сорока восьми часов!
— Волынцев Александр Андреевич. Знакомы?
— Он отдыхал у нас… — Лицо молодой женщины-регистратора снова не выражало ничего, кроме вежливого внимания и долготерпения. — Путевка была на другое имя. На месте переоформили. Он подал заявление.
— Первоначально путевка выдана члену Литфонда?
— Нет. В обкоме союза. Здесь все есть.
Денисов достал блокнот, аккуратно перенес:
«Волынцев Александр Андреевич. Город Харьков… улица… дом…»
— Теперь, пожалуйста, посмотрите, кто был его соседом. — Денисов усвоил, что по одному в Коктебеле жили только писатели. — Дайте мне его адрес.
— Сутыгин Арсений Иванович… — Несмотря на неоднократные встречи, регистратор так и не изменила вежливому, почти безразличному тону. — Не первый раз в Коктебеле… Москвич. Вот адрес. Телефон записывать будете?
«Человек, о котором ничего не могу предположить, — Денисов вдруг подумал о ней. — Замужем? Удачлива? Есть ли дети?» Он на секунду отвлекся.
— Телефон тоже, пожалуйста…
Он попросил еще установочные данные на всех пятерых соседей Ланца по столовой — все это было тут же безропотно ему предоставлено.
— Строева Маргарита Алексеевна… Успеваете? Зарипов Шукурбек…
Он поинтересовался горничной, убиравшей номер Волынцева, хотел было переписать и других соседей по корпусу, но в последнюю минуту передумал, воспользовался телефоном регистратуры, сообщил дежурному по милиции адреса установленных им свидетелей и текст телеграфных запросов, которые следовало срочно отправить.
— Больше не смогу ничем вам помочь? — кротко осведомилась регистратор, — долгое общение с творческими работниками выработало в ней почти ангельское терпение.
