Леонид Словин - Теннисные мячи для профессионалов
У входа в зал появился младший инспектор, он ничем не выделялся среди других пассажиров, не спеша прошел в очередь к справочному бюро.
— Видишь меня? — спросил Денисов по рации.
— Вижу.
— Сумку в кресле? Со свертком.
— Тоже.
— Останешься в зале. Как только за вещами придут, дашь знать. Я тем временем попробую перехватить их хозяйку в ином месте.
— Вас понял.
В приемной Прокуратуры СССР находились несколько женщин; одна из них, в красном, точнее, бордового цвета, плаще сидела впереди, против двери.
Денисов вышел, постоял у входа.
Двор прокуратуры был пуст. Два милиционера внутренней охраны — чубатые, в одинаково сбитых набок синих, с красными околышами, фуражках — быстро и тихо говорили о чем-то радостном, тайном, довольные друг другом, службой в столице. Они не обратили внимания на своего коллегу в гражданском, стоявшего у входа.
«Дончаки», — почему-то решил Денисов.
Он прошел за ворота. Стоя перелистывал записную книжку. Презент французской фирмы — изготовительницы несгораемых шкафов «Фише-Бош» изрядно поистрепался, страницы, даже обложка были исписаны в разных направлениях, приложение — «Развитие средств взлома во Франции за двадцать лет» — было попросту утеряно.
Он нашел нужную таблицу:
«Признаки выстрела в упор. Разрыв кожи, а одежды — с расстояния не более 5-7 см…» «С близкого расстояния…» «Копоть хорошо видна при выстрелах на расстоянии до 15 см; при выстрелах на расстоянии от 15 до 30 см слабо заметна. При выстрелах на расстоянии свыше 30 см отсутствует. Порошинки…»
Женщина появилась минут через двадцать. Взгляда на нее было достаточно, чтобы понять:
«Неуспех!»
Женщина шла устало, как бы безразлично, она даже не положила в сумку жалобу с подколотыми, обязательными, приговором и определением суда второй инстанции.
Он все-таки подошел:
— Отказали?
— Да. Решили, что нет смысла истребовать дело для проверки. — Женщина приняла его за товарища по несчастью; она открыла сумочку, спрятала бумаги.
— В Верховном суде были?
— Только в республике.
— Значит, еще в Верховный суд Союза.
— Вся надежда…
Они вышли на Пушкинскую, свернули в направлении метро. Людей по эту сторону улицы было немного. В комиссионном на углу Пушкинской и Столешникова в витрине переливались меха.
— Может, не так изложила… — Мыслями женщина еще находилась на приеме у прокурора. — А может, лучше было идти адвокату? Не знаю. Что хочешь думай. Хотела, чтоб поняли, кто я, кто Гриша…
— Ваш муж?
— Да. Чтоб все объяснить. Как приехали после института, начали работать. Жили без удобств, когда ребенок родился… — Она вздохнула. — Как Романов пришел и Гришу главным поставил, как обхаживал. Как в передовые комбинат стали выводить…
— А наказание?
— Шесть лет. Гром среди ясного неба… — Она достала платок, поднесла к глазам. — А что у вас?
Денисов представился, она безразлично взглянула на него.
— Я ждал, чтобы поговорить. — Он одной фразой рассказал о случившемся на платформе. — Несчастный случай с человеком, который перед тем разговаривал с вами. Мы не знаем, кто он, не можем оповестить родственников…
Она вспомнила:
— Мне говорили: нашли на перроне мертвого…
— Что он рассказывал о себе?
— Жаль, что вы потратили время: ничего! Мы и говорили-то полминуты.
Ближе к центру людей на Пушкинской становилось больше, Денисова и его спутницу оттеснили к зданию постройки начала века — скучному, выглядевшему пустым, никто в него не входил. Женщина остановилась.
— Посидеть бы, — сказала она жалобно; туфли были новые, очевидно, тесные; старые остались в газетном свертке, на вокзале.
Денисов открыл дверь в подъезд, внутри здание оказалось таким же пустым, скучным; лифт не работал, пока Денисов с женщиной стояли в вестибюле, никто ни разу его не вызвал.
Женщина сняла туфли, встала на кафель:
— Какое облегчение… Господи, о чем думаю, когда горе такое! Гриша в тюрьме! — Она достала носовой платок, поднесла к глазам. Денисов лучше рассмотрел ее: лет тридцати, с аккуратными, словно выточенными чертами маленького лица, называемого кукольным.
— Этот человек на вокзале сам подошел? — спросил он.
— Да. Позавчера.
— Вечером?
— Около десяти. Я сидела недалеко от справочного бюро… Знаете?
— Да.
— У меня тетрадь, я в нее записываю. Готовилась к приему у прокурора… — Она вздохнула. Подумав, достала из сумки коленкоровую тетрадь, бросила на кафель, под ноги. — Чтоб не застудить. Все равно нечего записывать.
— Не надо отчаиваться.
— Так думаете?
Они помолчали, она продолжила:
— Подошел, полюбопытствовал, что пишу. «Не стихи? Давно наблюдаю за вами…»
— Вы рассказали о своем деле?
— В двух словах. Он извинился. Минутное вокзальное общение.
— Кто он, по-вашему? Откуда?
— Понятия не имею. Человек интеллигентный, воспитанный. По-моему, ждал поезда.
— Он был один?
— Да.
— С вещами?
— Держал портфель. Довольно старый. — Она замолчала.
Рядом с лифтом висело несколько вывесок, они объясняли малонаселенность подъезда, отсутствие детских колясок, хлопанья лифта:
«Фирма СОРИС — Франция
Промышленные реализации и торговля.
3-й этаж, кв. 21».
Другая вывеска принадлежала «Пренса-Латина» — «Латиноамериканскому информационному агентству».
— Вы видели его всего раз — когда подходил?
— Что вы спросили? — Мысли ее снова были поглощены своим.
Денисов повторил.
— И потом видела. И до этого тоже. За сутки многие примелькались. Он в том числе.
— Вам показалось — он сутки провел на вокзале?
— Появлялся, исчезал. Я припоминаю. Его будто что-то тяготило. Не находил себе места. Из зала — на перрон, снова — в зал. Ночью видела на платформе.
— Одного?
— Шла посадка. Мне кажется, он был один.
— С портфелем?
— Не обратила внимания. Вокруг суета, носильщики… Вспомнила! Стоял один. Закрыл глаза рукой. Словно ему плохо.
— Вы заметили многое. Спасибо.
Женщина посмотрела на часы, заспешила:
— В юридическую консультацию надо бежать. — Она ногой нащупала туфлю.
Денисов достал визитную карточку:
— Вы ведь вернетесь на вокзал. Пожалуйста, найдите меня. Или позвоните. Надо записать. Может, что-нибудь еще вспомните. Сейчас все важно. Любая мелочь.
В автомате на углу он набрал номер дежурного:
— Из ОБХСС мне ничего не передавали?
— Есть. Читаю: «Вчера после смены видели на вокзале».
— Понял. Сальков в отделе?
— Носильщик? Только что приехал с Ниязовым. Оба у Королевского.
— Пусть не отпускают. Сейчас буду.
— Интересно… — Сальков обвел глазами арочный свод, стрельчатые с широкими подоконниками окна. — Никогда здесь не был. — Все, кто попадал в не подвергшуюся реконструкции часть вокзала, говорили то же и в почти одинаковых выражениях. — Только мрачновато.
— Начало века, не знали, какими строить вокзалы… -Денисов всегда отвечал одинаково. — В сауну попал?
— Да нет.
— Не встретился с приятелем?
— Встретился. — Сальков поднял белесые глаза, ресницы над ними были еще светлее, как выгоревшие; старался понять, куда клонит Денисов.
— Он из наших, с вокзала?
— Нет. — Денисов почувствовал небольшое, сосем незаметное напряжение. — Ты его не знаешь… — Красноватое лицо носильщика повернулось к окну. Сальков явно предпочитал темы, связанные с вокзалом, со станцией. — Третью платформу совсем не убрали. У нас в бригаде строже… — В отсутствие поездов носильщиков привлекали к уборке. — У Романа не отсидишься!
Денисов выслушал комплименты Салькова в адрес родственника-бригадира:
— Скажет только: «Шестьдесят пятый, сорок восьмой, пути убрать!» Мы уж бежим!
Роман был коренастый, с желтоватыми на широком неподвижном лице глазами; носильщики слушались его беспрекословно.
— Жетоны вам закрепили постоянно? — спросил Денисов.
— Теперь постоянно. Раньше, какой дадут: сегодня сто седьмой, завтра двадцатый…
— У тебя, по-моему, всегда был сорок шестой.
— Это точно. — Сальков осторожно вздохнул, глядя на часы. — Время-то как бежит, сейчас бы в зал куда-нибудь. В футбол постучать.
— На этой неделе игр нет?
— Из Видного ребята договаривались на субботу. Наверное, что-то не получилось.
— С Малаховкой играли?
— С Малаховкой? Нет. — Сальков продолжал томиться, снова посмотрел на часы — легкие, с кнопочками, соединенные пластмассовым браслетом.
Денисов поднял трубку — напрямую соединился с дежурным:
— Степанов здесь?
— И Инесса. И родители тоже. Вроде все устраивается. Все согласны.
— Кроме ее матери?
