Светлана Гончаренко - Сыграй мне смерть по нотам...
Ещё Даша и Марина Петровна стали давать Сергею Николаевичу слушать музыку — включали магнитофон, сами играли. Он сразу узнавал любимое когда-то и слабо морщился от нелюбимого.
«Разве бывают такие овощи!» — говорила Марина Петровна Ирине, которая ёжилась при этих словах и не хотела верить в чудеса. «Он узнал Пуленка, как только бабушка играть начала, — вторила Марине Петровне Даша. — С первых звуков! Мама, я не вру. Он Пуленка узнал, как почти сразу после больницы узнал меня! Он начал улыбаться, помнишь?»
И вдруг среди этих маленьких радостей случилось большое несчастье — умерла Марина Петровна. Она совсем до того не болела, и её кончина оказалась внезапной и такой же гордой и опрятной, какой была она сама. Просто однажды утром она не проснулась: отказало сердце. Это был страшный удар для Даши, и не только потому, что она впервые увидела смерть, такую холодную, желтолицую и непонятную. Вдруг сразу выяснилось, что вся тяжёлая, не слишком уютная, но строго организованная жизнь семьи последние годы держалась на Марине Петровне. Её не стало, и всё пошло прахом, всё развалилось.
Было это полгода назад. Даша повзрослела в три дня. Ребёнок легко приспосабливается к любым, даже самым диким условиям, в каких живёт. Они кажутся ему единственно возможными, он их любит — и счастлив. А вот взрослый чаще всего тем, что есть, недоволен. Даша теперь тоже стала взрослой: она поняла, что их дом устроен плохо. Взрослые тайны и дела стали ей явны и неприятны.
Первым её открытием было то, что мать давно и безусловно влюблена в Андрея Андреевича Смирнова. Сама же Даша невзлюбила руководителя «Чистых ключей» ещё семь лет назад, когда недолго пела в знаменитом хоре. Тогдашние свои капризы она объясняла сейчас собственной проницательностью. Она наперёд знала, что Андрей Андреевич влезет в их семейную жизнь! Она вообще считала себя очень умной.
При Марине Петровне Смирнов числился другом семьи, даже скорее другом Марины Петровны. По её просьбе он то приглашал к Сергею Николаевичу именитых психотерапевтов, то привозил с гастролей немецкие медицинские книжки. Старая пианистка пыталась высмотреть в этих книжках, хотя бы среди комментариев, набранных мельчайшим шрифтом, какой-нибудь пропущенный врачами намёк на надежду. Андрей Андреевич знал, что надежды нет, но книжки возил исправно.
После кончины Марины Петровны Андрей Андреевич окончательно воцарился в доме Шелегиных. Он и обедал тут, и ночевал иногда в комнате Ирины, в её постели. То, что он был женат, ничуть его не конфузило. Со своей Полиной он был нежен. Все знали, что он отличный семьянин, а Полина никогда не скандалила и даже не дулась на мужа. Почему бы ему не взять под опеку несчастных Шелегиных?
Он и взял. Он принялся командовать в этом семействе так легко, весело и напористо, как он один умел. Он давал полезные практические советы, дарил Ирине любимые ею белые хризантемы и шутливо ерошил Дашину гривку, тёмную и густую (упрямая вреднюга скоро обстриглась почти под ноль — чтоб не ерошил). Ирина шагу не делала без его одобрения.
— Ну и что? Почему бесится эта неугомонная девчонка? Дело-то житейское! — заметил, прервав Настин рассказ, Самоваров.
— Но я ещё не дошла до вещей странных и нехороших. Не перебивай! — потребовала Настя.
Своего невезучего отца Даша всегда любила — с тех ещё времён, когда они вместе варили кашу, распевали вокализы и учили итальянский. Теперь она обожала его абсолютно и демонстративно, назло матери и всему свету. В этом обожании был у неё лишь один союзник — странная старуха из соседнего подъезда Августа Ивановна. Правда, Августа Ивановна обожала скорее не несчастного больного, а свою покойную подругу Марину Петровну.
Старуха по-прежнему ухаживала за Сергеем Николаевичем — оказывается, именно с таким условием Марина Петровна оставила ей некоторые из своих бесчисленных колец и брошек (а оказались они не бижутерией, а сплошь дорогими вещами хорошей старинной работы). Для тех же целей были Августе Ивановне переданы и остатки денег от проданной в Новосибирске квартиры Марины Петровны (основную сумму «съели» бесчисленные доктора и экстрасенсы). Самые лучшие и дорогие украшения были оставлены Даше; она должна была получить их в день совершеннолетия.
Андрей Андреевич находил всё это возмутительным. Он рекомендовал Ирине хотя бы квартирные деньги отобрать через суд у посторонней старухи. Но Марина Петровна позаботилась составить самое настоящее, юридически безупречное завещание. Ничего поделать с ним было нельзя.
Каждое утро Августа Ивановна являлась к Шелегиным и с важным видом шла в комнату к Сергею Николаевичу. Даша ей помогала, тем более что старуха со своим необратимым склерозом ни в какой степени не могла освоить даже азов итальянского языка. Ирина ссорилась с обеими и говорила, что не потерпит в своём доме чужой карги. Она бы давно вытолкала в шею престарелую авантюристку, если бы имела время для возни с больным мужем.
Как-то раз Ирина в сердцах заявила, что Сергею Николаевичу было бы лучше в интернате для инвалидов. Она намекнула, что этот вопрос сейчас уже решается. Скорее всего, музыкальная общественность города поможет пробить место в хорошем заведении, и тогда…
Даша не дослушала. Она принялась кричать, что она продаст самую дорогую бабушкину брошку. Если брошку продать, у неё, у Даши, будут деньги. Она тоже тогда сбежит из дому, в поезде доедет до Москвы и там навсегда растворится в человеческом море.
Ирина ужаснулась: сумасбродная Даша вполне могла проделать такую штуку. Идея с интернатом была временно отставлена.
Было среди взрослых Дашиных открытий ещё одно — самое важное, странное и прекрасное. Нынешней весной на улице Воровского, где размещалась Нетская филармония, подошёл к Даше незнакомый парень с причёской Тутанхамона. Не совсем, конечно, незнакомый — был он довольно популярной личностью среди нетской музыкальной молодёжи. Даша знала, что этот Тутанхамон учится в Музыкальном училище, подаёт большие надежды и при этом умудряется неплохо зарабатывать в разных ночных заведениях. Она даже знала, что фамилия Тутанхамона Вагнер. Но сама она вряд ли была ему известна, раз он спросил:
— Ты Шелегина? Точно? Тогда у меня есть кое-что для тебя. Глянь-ка.
Вагнер отвёл её в сторонку, усадил на скамью под большим клёном. Клён недавно только развернул свои растрёпанные листья — они были ещё детски бледные и пахли кисленьким, как новый ситец. Этот весенний запах и вообще все мелочи того дня Даша запомнила накрепко. Ещё бы — слишком многое переменилось в её жизни за те полчаса!
Вагнер уселся рядом с Дашей на скамью и показал толстую нотную тетрадь в зелёной обложке. «Сергей Шелегин «Вокальные наброски» — вот что было на тетради написано шариковой ручкой. Даша отогнула обложку. Кленовые тени легли на страницу — на первые такты знаменитых «Листков из тетради» Андрея Смирнова.
— Что это значит? — удивилась Даша. — Где вы это взяли?
— Давай без «вы», мы не в Кремле, — великодушно предложил Вагнер. — Ноты я нашёл. Вчера Союз композиторов переезжал в новое здание. Хотя скорее наоборот, в старое — их выперли из отдельного дома в две каморки над филармонией.
Даша всё ещё ничего не понимала.
— Каморки дали им неважные, в одной даже окон нет, — злорадно сообщил Вагнер. — А в бывшем Союзе композиторов теперь будет салон наклейки ногтей. Нас в училище вместо занятий к композиторам послали — вещи разбирать, узлы вязать. Я не пошёл бы, но директор пригрозил парой по музлитературе. Теперь не жалею — в одном старом шкафу, большом, жёлтом, я всё это и нашёл.
В жёлтом шкафу Вагнер обнаружил не только «Вокальные наброски» Шелегина, но две увертюры его же к каким-то драмам и сонату для фортепьяно.
Даша, ничего не понимая, пролистала всю пачку, прижала к груди и спросила:
— Могу я это взять?
— Конечно. Отцу передай. Он ведь жив ещё?
— Жив! Он так обрадуется! Не понимаю только, как эти ноты в шкафу у композиторов оказались?
— Откуда я знаю! Твой отец ведь членом Союза не был?
— Не был. Но один раз он туда поступал — мне бабушка рассказывала, сама я тогда ещё не родилась. Его не приняли, потому что он представил очень слабые вещи.
— Скорее всего, вот эти самые он и представил, — сказал уверенно Вагнер. — Классные, по-моему, а не слабые. А самое удивительное, что многие из них потом стали известны. Только под другой фамилией.
Опытный юноша Вагнер сразу сообразил, какую странную и важную находку он сделал. А вот у Даши в голове только гуд стоял, и даже вопросы ещё не смели сложиться и выговориться.
— Но как же так! — опомнилась она наконец и вскочила со скамейки. — Если папа эти вещи показывал в Союзе композиторов, значит, они…? Он их написал? Нет, тогда их должны были обязательно узнать… А Смирнов?.. Это всё невозможно!
