Александр Чернов - Я - Джек Потрошитель?
— Что еще?.. Вспоминайте!
— Все вроде. Я не думала, что это так важно, и не придала значения словам Тани.
— Жаль, но спасибо и на этом.
Итак, резюме состоявшегося интервью:
"Ловеров" у Тани не было, следовательно, круг подозреваемых не расширился. Наконец-то всплыла папка с документами, уже связанная с именем отца Тани, который был ученым. И я еще больше укрепился в подозрениях против Николаева. Не знаю почему, но я чувствовал: Борис тоже имеет отношение к папке… Завтра приезжает мать Тани, нужно что-то предпринять…"
Герла толкнула меня сумочкой:
— Эй, когда похороны?
— Не знаю. Двадцать восьмого возвращается из санатория Чернышева, ей решать.
— Ну пока, — чувствуя мой взгляд, длинноногая герла взошла на возвышение перед зданием, как на пьедестал, и скрылась в вестибюле.
3
Выспрашивая у прохожих дорогу, я маршировал в сторону 14 горбольницы, где лежала Казанцева Лена.
У одного из магазинов на глаза мне попался торговый ряд, состоящий из нескольких лотков, за которыми скучали продавцы. Я приценился и купил у старика в стеганом халате полтора килограмма крупных яблок с красной глянцевой кожей, а в коммерческой палатке приобрел коробку конфет. Презент для Лены сложил в целлофановый пакет и десять минут спустя шел по тупику, который оканчивался двумя двухэтажными зданиями, соединенными между собой галереей.
Между створками приоткрытых ворот висела цепь. Я перепрыгнул через нее и осведомился у сторожа, где находится "приемный" покой. Он указал на дальний конец здания. Я прошел по асфальтированной дорожке. Минуя ступеньки, вспрыгнул сбоку на крыльцо перед дверью с матовой табличкой, подтверждающей, что мне нужно именно сюда.
Постучал и открыл дверь. Специфический запах антисептики, стеклянные шкафы, забитые медтехникой и лекарствами, возбудили во мне панический детский страх, который я всегда испытывал в медицинских учреждениях. Поборов неприятное чувство, я переступил порог.
Просторную комнату разделяли деревянные перила из толстых прутьев. В вольере за письменным столом с настольной лампой сидело прелестное существо лет восемнадцати. На ней был белый халат, ее идеальной формы головку украшал белоснежный цилиндр без полей, равный по высоте доброму отрезку заводской трубы. Девушка коротала время за модернизацией своей внешности. Широко открыв и без того огромный глаз, она смотрела в зеркальце и при помощи туши и щеточки наращивала ресницы, похожие на стрелы Робин Гуда.
На месте главврача я бы не только поставил здесь перила, но вообще отгородил бы эту часть комнаты металлической сеткой и повесил табличку "кормить и гладить воспрещается".
Я подтянул штаны, взлохматил волосы и подошел к ограде.
— Сестричка, можно спросить?
Глаз несколько раз хлопнул, проверяя на прочность работу щеточки и туши, удовлетворенно мигнул. Его владелица певуче промолвила:
— Говорить нужно не "сестричка", а "медсестра".
— Простите, тетя… Могу я узнать, в какой палате лежит одна моя знакомая?
Ресницы сомкнулись, издав характерный для метала скрежет.
— На входе висит список больных с номерами палат. Не поленитесь сходить и посмотреть, — не отвлекаясь от зеркальца, девушка приоткрыла маленький рот, сняла с губной помады колпачок и провела красным столбиком по восхитительным губкам.
— Я уже там был, — возразил я, — но в списках моей знакомой нет.
Все так же глядя в зеркальце, девушка покачала колпаком, амплитуда колебания которого на макушке составляла не менее полуметра.
— Не может быть.
— Может. Мою знакомую положили в больницу прошлой ночью и, очевидно, еще не успели внести в список. Посмотрите, пожалуйста, по регистрационной книге.
Молчание. Девушка поджала губки и потерла одной о другую, размазывая равномерным слоем помаду. Потом достала малиновый карандаш и начала обводить контуры рта.
Я решил поспорить с Дон Жуаном в искусстве соблазнения и завоевать сердце красавицы.
— Дитя мое! — сказал я с придыханием. — Вы слишком хороши для этой темницы. Идемте со мной, и я покажу вам мир. Поверьте моему слову — мир стоит того, чтобы вы взглянули на него своими прекрасными очами.
Медсестра издала звук открываемой бутылки шампанского и застыла с открытым ртом, обнажив зубки, не уступающие в белизне кафельной плитке. Потом посмотрела поверх зеркальца, оценивая мои мужские достоинства.
— И как долго продлится прогулка? — спросила она снисходительным, но на пару градусов потеплевшим тоном.
Я незаметно напряг мышцы и встал в наиболее выгодную позу.
— Покуда вам не прискучат развлечения.
Девушка спрятала улыбку и отложила зеркальце.
— По той дороге нам встретится хотя бы один ресторан?
На меня нашло вдохновение:
— По той дороге нам встретиться не только ресторан с превосходной пищей и божественными напитками, но и райское место, куда я отнесу вас на руках, и где буду убаюкивать под пение птиц и шепот деревьев.
Сестричка оказалась кокеткой.
— Звучит заманчиво, — сказала она полусерьезно, полушутя. — Сегодня я занята. Нельзя ли отложить путешествие на завтра?
Я вошел в раж и заорал, прижав к груди руку:
— О, жестокая! Я не вынесу столь долгой разлуки!..
Неожиданно приоткрылась дверь, которую я вначале не заметил. Из комнатки высунулась голова пожилой санитарки. На ее благообразном лице читалось удивление.
Сестричка прыснула со смеху и махнула рукой:
— Все нормально, тетя Валя. Ко мне поклонник пришел. Большой мастер художественного слова.
— Дураки! — сказала санитарка и ликвидировала из дверного проема голову.
Сестричка нацарапала на клочке бумаги номер телефона и подала его мне. Я сложил листок и сунул в карман.
— Кого спросить?
— Там все написано, — глаза девушки по-прежнему искрились весельем. — Вы уже забыли про свою знакомую, которую собирались навестить?
Я сделал вид, будто опомнился:
— Увидев вас, я забыл обо всем, даже о своей бедной старой тете.
Мои старания увенчались успехом.
— Как ее фамилия? — рдея от удовольствия, сестричка наконец-то открыла большую тетрадь.
Я подвинулся ближе и перегнулся в вольер, слегка отклонив голову, чтобы не касаться белоснежного цилиндра.
— Казанцева Елена Сергеевна.
— Когда, говорите, тетя к нам поступила?
— Двадцать шестого марта.
Длинный, безупречно отточенный ноготок, покрытый карминным лаком, заскользил по странице сверху вниз, отыскивая нужную фамилию. Я внимательно наблюдал за ним.
— Казанцева Елена Сергеевна, — повторила медсестра. — Так… Поступила ночью двадцать шестого… палата восемнадцать, — сестричка подняла голову. — Это на втором этаже в конце коридора, дверь направо.
Я проследил строчку, на которой остановился пальчик девушки и, затаив дыхание, заглянул в графу "время приема". Там стояли цифры 3.20. Этого было достаточно. Положив на стол два яблока, я не удержался и двумя пальцами слегка сдавил цилиндр. Туго накрахмаленная материя хрустнула, как лист ватмана.
— Хорошая шляпа. Фасон у Нефертити слямзили?
Медсестра рассмеялась, сдернув с красивой головки колпак. Блестящие черные волосы рассыпались по плечам.
— У нас весь медперсонал в таких щеголяет. Личная конструкция главврача.
— Отличный дизайн… Спасибо за помощь. Приятно было поговорить.
Сестричка склонила голову:
— Взаимно, — и, щелкая ресницами, проводила меня смеющимися глазами.
На улицу я вышел с лицом жениха, приятно удивленного неожиданным известием о богатом приданом невесты.
Мне приятно было узнать о том, что Лена имеет к убийству такое же отношение, как порок к добродетели. После разговора с Кудряшкиной Настей Казанцева на самом деле поехала на скорой в больницу и уже через 3 часа 20 минут была окружена заботливым вниманием врачей и медсестер, о чем свидетельствует каллиграфическая запись в регистрационной книге.
Если даже предположить, что Ахмедова Динара ошиблась при предварительном заключении экспертизы и Таню убили не в полтретьего, а после трех, у Казанцевой и на это время есть железное алиби.
Ну что ж, снимаю шляпу вместе с подозрениями и сокращаю свой список на одного претендента в уголовники.
Обходя больницу, я скомкал бумажку с номером телефона сестрички и бросил в урну. Довольно с меня любовных приключений!
У дежурной медсестры я взял больничный халат, накинул его на плечи и поднялся на второй этаж, ужасно взволнованный предстоящей встречей с Леной.
…Меня постоянно грызут сомнения, и стоит мне развеять их относительного одного объекта размышлений, как тут же возникает новый. Лена чиста, как витрина после мойки, можно успокоиться, но теперь меня мучил вопрос: дошли ли до Казанцевой слухи о гибели Тани. Эта мысль занозой сидела в моем мозгу, не давала покоя. Лена мешала в осуществлении моих замыслов, как мешает фонарный столб на проезжей части. Выражаясь языком Хвостова, она являлась тем самым связующим звеном между мной и жертвой преступления. Казанцева — единственный человек в мире, которому известно о моем знакомстве с Таней. И стоит майору нащупать эту связь, как я тут же окажусь за решеткой, так и не отыскав настоящего убийцы.
