Юлий Файбышенко - В осаде
— Похоже на авантюру.
Бражной потер лоб, всмотрелся куда-то перед собой прищуренными усталыми глазами.
— Пожалуй, если хорошо приготовиться, это выход.
И неожиданно все согласились с ним. Вошел красноармеец. Подал Бражному записку. Тот разрешил ему идти, прочитал, сообщил:
— Банда выдвигается к городу. Разъезды усилены. Наши посты отходят к окраинам.
И тогда Куценко сказал:
— А ведь Иншаков правильно говорил.
Спор закипел с новой силой.
В темноте глухо скрипели мажары селян, чавкала грязь под копытами лошадей. Банда Хрена обкладывала город. Батько, Охрим, ординарцы стояли на холме, прислушиваясь и угадывая во мгле движение тех или иных частей войска. Князев и Клешков, найдя ставку атамана, подъехали и пристроились позади. Кто-то во тьме прискакал, чавкая сапогами, полез на холм.
— Батько тут?
— Ходи ближче.
— Батько, подай голос.
— Хто будешь?
— С третьей сотни. Там наши хлопцы позаду оврага червонных накрыли. Двух узяли.
— Пусть приведут, — распорядился Хрен.
Связной молча зачавкал по грязи. Потом звук его шагов утонул в сплошном шорохе перемещения нескольких сотен людей. Ветром нанесло запах лошадиного пота и навоза. Ночь устанавливалась ясная, многозвездная. Прорезалась из-за облаков луна. В смутном ее свете стали видны кучки всадников, разъезжающих неподалеку от холма. Лес оставался сзади. Вокруг была степь, и по всему ее ровному раздолью мелькали неясные тени: группировались по сотням бандиты, уходили вперед секреты, коневоды стреножили коней. Когда тянулись к этим местам лесом, кое-где еще белел снег, здесь же вся степь превратилась в сплошную глинистую хлябь. Лошади и люди с трудом вытягивали ноги.
Привели пленных. Охрим, нагнувшись с лошади, стал их допрашивать. Топот и движение вокруг не позволяли Клешкову расслышать, что иные отвечали. Охрим вдруг привстал на стременах и резко махнул рукой. Один из пленных упал на колени, застонал. Конвоир сзади ударил второго. Тот тоже упал в грязь.
Князев приблизился к Хрену, подождал, пока к нему подъедет Охрим.
— Батько, — торопливо заговорил Охрим, — оба краснопузые брешут, что Кикотя раскостерили.
— Шо таке? — повернулся к нему Хрен.
— Ей-бо! Я их сек и уговаривал не брехать, но они уверяют, шо Кикотя разбили на болотах, шо привели пленных и шо по городу усю ночь шли обыски.
Хрен молча повернулся в седле и поскакал к оврагу. За ним, грузно топоча, помчались остальные. Клешков и Князев, шлепая по лужам, поехали следом.
У оврага перебегала бандитская цепь.
— Батько! — вполголоса окликнул чей-то бас.
Хрен подъехал и спешился. Впереди дрожали зыбкие огни городка.
— Батько, — сказал тот же голос, — тут перебежчик с отряду Кикотя, та я не верю.
Подвели человека. Хрен, за ним остальные — спешились.
— Батько, це я, Пивтораивана, — торопливо заговорил перебежчик, — узнаешь?
— Узнаю, Васыль, — мрачно буркнул Хрен, — откуда взявся?
— Забрали нас, батько. На болотах застукали. Пулеметами порезали на гати.
— Де Кикоть?
— Не могу знаты того, батько! Я в атаке був. Там и в плен взятый.
— Як тут оказался?
— Сбег. Воны до штабу нас вели, а я в сады, тай и сбег. Я город добре знаю.
— Ладно, — сказал Хрен, — ходи в третью сотню, кажи, шо я приказал одеть и вооружить.
— Дуже дзякую, батько.
— Охрим, — резко обернулся Хрен, — где эти… З городу?
— Тут, батько! — сказал Охрим.
— Узять пид стражу.
В несколько секунд Князева и Клешкова содрали с лошадей, обезоружили и плетьми подогнали к Хрену.
— Зрада! — сказал Хрен. Лица его не было видно в темноте. Только плотный силуэт в папахе. — Зрада! Продали моих хлопцев?
— А мы тут при чем? — заспешил Князев. — Мы-то при тебе были.
— Хто при мне, а хто и в городу, — сказал Хрен. — А зарез треба мне отходить. Большевики ждут, шо я сунусь, а я не сунусь. Будемо возвертаться, там и разберемся, кто и шо кому продал.
Клешков вздрогнул. Но тут же успокоился. Что они могли знать?
— Возвертаемся, Охрим, — приказал Хрен, — передай…
За оврагом, на склоне, где уже начинались первые дома города, вдруг грохнуло и просыпался беглый ружейный огонь. Потом заорали десятки голосов. По вспышкам было видно, что бой перемещается в сторону города.
— Шо таке? — спросил сбитый с толку Хрен.
— Там третья сотня, — раздумчиво сказал Охрим.
Подскакал всадник.
— Батько! Третья сотня взяла пулемет и гонит червонных!
— Охрим, — внезапно повернул голову Хрен, — а не морочат нам голову комиссары? Распустили слух, шо воны ждут, пленных подбросили, нашей людыне дали сбечь, шоб вин нам про Кикотя рассказав? Воны не хотят ли, шо бы мы опять у лес забрались? Га?
— Не знаю, батько, — проговорил Охрим.
В это время еще раз грохнула бомба и жарко запылал дом на окраине. В его свете было видно, как перебегает улицу пехота банды и как врываются на улицу первые всадники.
— На штурм! — Хрен кинулся к лошади и вскочил в седло. И тут же сотни голосов закричали, загомонили вдоль оврага. Зашлепали сапоги, затопотали копыта.
Охрим кинулся назад удержать в резерве хотя бы полусотню всадников. По всему полукругу оврага заплясали вспышки ружейного огня. Скоро они переместились в улицы. Штурм начался. Князев и Клешков, отведенные назад двумя конвоирами, молча смотрели, как вспыхивает и разрастается в городе сумятица боя. Вспышки выстрелов неслись уже из центра. Ветер иногда доносил изодранные клочья криков. Внезапно от казарм и с колокольни ударили длинными очередями пулеметы и вспышки ружейных выстрелов, бандитов сразу отбросило к окраине. Пылало несколько домов.
— А наши-то, наши? — тревожился рядом Князев. — Неужто взяли их? Саня, чего молчишь?
— Откуда мне знать, Аристарх Григорьевич, — отвечал Клешков.
«Как там они?» — думал о товарищах Клешков и вздрагивал от тревоги. Сзади подъезжали мажары с мужиками. Самые отчаянные гнали их прямо в город.
Бубнич и Бражной следили с колокольни за боем в городе. По Румянцевской бандиты выходили во фланг казармам. Одим пулемет, приданный с вечера чоновцам, был взят и уже работал против красноармейцев, защищавших штаб. С трех сторон цепи бандитов отжимали пулеметные группы красных к центру.
Иншаков мотался где-то у исполкома, сбивая вокруг себя побежавших было чоновцев. Горели дома. Непрерывно сыпался огонь винтовок, дробно заглушали все звуки пулеметы.
— Не пора ли Сякина бросить в дело? — спросил Бубнич.
— Нет! — отрезал Бражной.
Гуляев смотрел, как назревал кризис у исполкома. Там руководили обороной Иншаков и Куценко. Бандиты вели огонь из пулемета, а кучки их, накапливаясь в садах, все ближе придвигались к стенам исполкома. Отчаянная пальба не прекращалась ни на минуту.
— Дай-ка им прикурить! — приказал Бражной, и тут же пулеметчик на колокольне повел стволом. Там, у исполкома, сразу задвигались и начали отбегать темные фигурки, а пулемет вел и вел свою огненную строчку. Бандиты в садах приумолкли. Едва только почувствовалось, что атака на исполком ослабла, из дверей особняка сыпанули человечки. В свете горящих домов они быстро растягивались в цепь. Вот выбежал вперед командир и махнул шашкой. Цепь, попыхивая огнем, побежала через площадь. Навстречу ударил короткими очередями пулемет, и цепь легла. Опять из садов послышались залпы оправившихся бандитов. Пулемет на колокольне начал поединок с вражеским пулеметом. Наконец тот замолк,
Бубнич повернулся к Бражнову.
— Кажется, отбили атаку, пора самим атаковать.
— Рано, — сказал Бражной. — Гляди, что на флангах делается.
Действительно, вспышки выстрелов косо отжимали оба фланга красных к той же исполкомовской площади.
— Эскадрон у нас — единственный резерв. — Бражной опять уставился вниз.
Вокруг пахло жженым железом, бренчали под ногами гильзы, веревки колоколов мешали ходить, связные, переступая и отбрасывая их, страшно ругались. Бубнич все время поглядывал на монастырь. Там в полной боевой готовности ждал эскадрон Сякина — основная сила гарнизона: семьдесят обстрелянных всадников с опытным командиром и две пулеметные тачанки.
В узких улочках, где затерялась группа Иншакова, усилился огонь, потом высоко взмыл крик. Скоро на площади появились отдельные фигурки, они поворачивались, стреляли и бежали к исполкому.
— Отбили! — ударил по каменному барьеру Бражной. — А ты — эскадрон, эскадрон!
— Стой! — прервал его Бубнич. — Тут дело кажется похуже, чем думаем!
Действительно, со всех сторон, не только с Румянцевской, по которой повел было атаку Иншаков, но и с боковых улиц на площадь выскакивали и бежали в одиночку и кучками красноармейцы. Бандиты сумели обойти красных на флангах. Теперь узлом обороны становились исполком и колокольня.
