Диана Бош - Все совпаденья не случайны
В этот момент несколько молодых оперативников, пыхтя и отдуваясь, пытались вытащить уродливо изогнутое, закоченевшее тело Каранзина. Лямзин заметил их возню, когда они, изрядно взмокшие, уже выкрутили труп из щели и положили на пол. Тело раскачивалось на паркете, как деревянная детская лошадка, и одному из милиционеров стало дурно. Он выскочил из квартиры, судорожно дыша и хватаясь за стены.
– Разрешите представиться, эксперт Акимов, – раздался в коридоре голос. – Что вы тут делаете?
– Да вот, труп вытаскивали. Еле-еле извлекли, – смущенно пояснил один из оперов.
Акимов так удивился, что у него едва очки не подпрыгнули на носу.
– Да как же вы его вытащили? Он же согнутый до такой степени, что и представить трудно. Ну, герои, это практически никому не под силу. В первый раз, что ли?
– Так и есть, в первый, – опустил голову опер.
– Запомните, у закоченевшего трупа сухожилия надо подрезать, чтобы он распрямился, – нравоучительно сообщил эксперт, – а так тащить – пупок только зря надрывать. Эх, молодежь!
Он засучил рукава и, достав из чемоданчика скальпель, начал профессионально надрезать сухожилия, комментируя каждое свое действие. А молодые ребята завороженно смотрели, как сведенное, будто судорогой, тело распрямляется и обретает наконец покой.
Глава 6
Звонок телефона застал Никиту на лестничной клетке в тот момент, когда он только-только вставил в замочную скважину ключ. Влетев в квартиру, Лавров схватил трубку, надеясь услышать Эльзу, но его ждало разочарование.
– Алле, вы просили позвонить, когда Антон Каранзин вернется домой. – Соседка художника Юля говорила, слегка запинаясь, старательно выговаривая слова непослушным языком. – Антон дома. Но вам уже ничего не скажет. Потому что он – труп.
Девушка уже давно бросила трубку, а Никита все стоял, вперив невидящий взгляд в пространство. Внезапно появилось странное чувство, будто кто-то набросил ему на горло веревку и медленно затягивает ее. И еще появилась назойливая мысль, что с гибелью Каранзина пропала возможность узнать что-то очень важное. Лавров положил трубку, достал из кармана пистолет, покрутил в руках, размышляя, стоит ли прятать его. Потом уверенными шагами направился в спальню.
Когда в кабинете делали навесной потолок с точечными светильниками, разбросанными по всей площади, решили каждую лампу поместить в центр квадратной плитки. Никите было совершенно безразлично, как все будет выглядеть, в обстановке жилища он всегда полагался на вкус Эльзы, но эта идея его заинтересовала. Еще точно не зная, зачем, он попросил мастера сделать одну из плиток двойной. Потом подумал: много в узеньком пространстве, конечно, не поместить, но деньги и драгоценности вполне можно. Правда, тайник после ремонта так и стоял пустой, потому что гораздо удобнее было пользоваться сейфом – расположен ниже и всегда под рукой. Но сейчас Лаврову почему-то захотелось спрятать оружие именно туда. Он принес стремянку, аккуратно вынул плитку, стараясь не повредить провод, ведущий к лампочке, и положил в тайник пистолет.
Дом без жены был пугающе уныл и пуст. Никита не мог отделаться от ощущения, что все происходящее – дурной сон и сейчас из мастерской выйдет смеющаяся Эльза. Ему даже показалось, будто слышны ее шаги. Если бы не привычка всегда и везде сдерживать свои эмоции, даже когда никто не может видеть предательской слабости, Лавров бы разрыдался. А так – только сжал зубы до ломоты.
В детстве Никита часто болел. Это были затяжные периоды – и месяц, и два, и три. Матери давали больничный только на три дня, а после Никиту оставляли одного, наказав строго-настрого дверь никому не открывать и вести себя хорошо. Еда стояла на столе в термосах, общение же заменял телевизор.
Никита был разумным ребенком и понимал, что мама работает и не может постоянно находиться с ним дома, но ему отчаянно хотелось этого. Однажды, скучая, он стоял у окна и вдруг увидел ее. Бирюзовое пальто, такая же беретка, походка и маленькая серая сумочка в тон изящным ботинкам. Никита так обрадовался, что тут же подбежал к двери и прилип к глазку. Мальчик был уверен: мать отпросилась с работы, и теперь они вместе будут есть на кухне суп. Но время шло, а она не появлялась. Так Никита и простоял на табурете до самого вечера, рыдая и размазывая слезы по щекам. Ему казалось, что произошло несчастье: ведь только поэтому мама могла не прийти домой.
Вечером он долго еще не мог понять, что ошибся, хотя мама и уверяла сына в этом: слишком большим было сходство. Наваждение долго преследовало Никиту, пока однажды он не увидел случайно ту же самую женщину. Она и вблизи оказалась очень похожа на мать, вот только глаза у нее были безразличные и холодные. Скользнув взглядом по Никитке, гулявшему во дворе, женщина пошла дальше, а мальчик еще долго стоял, открыв рот и глядя ей вслед.
Эльза для Никиты была символом покоя и уюта. Он панически боялся потерять ее, не обнаружить дома или не дождаться, как когда-то не дождался свою мать. Страх подспудно жил в нем, и Никита, хотя старательно не признавался себе, эгоистично стремился не делить любовь к нему Эльзы ни с кем. Даже с собственным ребенком. Сейчас мысль об этом обожгла его, и ему стало стыдно.
Эльза забеременела, едва они только поженились. Маленькая квартирка под самой крышей, одна комната на двоих, где к тому же стоял мольберт и всегда пахло красками, кухня и ванная – вот и весь уют. Никите казалось, что ребенок будет лишним, они не смогут достойно воспитать его, дать все необходимое. Он думал, что стоит немного подождать, и только когда у них все будет – деньги, достаток, квартира, – тогда подумать о детях. И Эльза подчинилась.
Вскоре дела действительно пошли на лад. Никита открыл собственный бизнес и сумел подняться до существенных высот: его фирма, занимающаяся дизайном интерьера квартир и офисов, теперь выполняла самые дорогие и ответственные заказы. Он считал это в том числе и заслугой Эльзы – именно ее вера и любовь окрыляли и поддерживали его. Ради своей любимой жены Лавров был готов свернуть горы, только бы видеть ее счастливой.
Теперь были деньги, машины, квартира – а вот детей Бог не давал. Надо сказать, Никита не сильно и переживал – в его глазах ребенок по-прежнему был лишним претендентом на время и силы жены – и он эгоистично предпочитал не видеть грусть в глазах Эльзы. А когда она с головой ушла в творчество, и вовсе вздохнул с облегчением.
В самой большой и светлой комнате новой квартиры Никита оборудовал мастерскую для Эльзы, но ему и самому нравилось бывать там. Обычно он входил тихо, стараясь не мешать, садился в кресло у окна и наблюдал, как Эльза пишет, любовался движениями ее рук, наклоном головы….
Наверное, ангелы бывают разными. Его – и он был в том уверен! – пахнет миксом красок и волшебных духов.
Лавров обошел сейчас всю мастерскую по периметру, разглядывая и касаясь вещей Эльзы, будто видел в первый раз, потом раздвинул шторы и сел в кресло. Беготня, суета последних месяцев отступили, и его охватило смешанное чувство отчаяния и вины. Никита никогда не думал, что наступит такой момент, когда ему станет ясно: он совершенно ничего не знает о том, как жила его жена последнее время. Теперь он силился вспомнить, где они с Эльзой были, о чем говорили, но в памяти всплывала только карусель забот.
Большие мальчики не плачут, даже когда их никто не видит, – это Лавров усвоил еще в детстве. Но от страха, что ничего больше не повторится, хотелось кричать.
Никита встал и начал рассматривать картины. Две новых стояли у стены и еще одна – на мольберте, скрытая тканью. Он сдернул материал и невольно содрогнулся. Новая картина разительно отличалась от того, что Эльза писала раньше. Гремучая смесь сюрреализма и депрессионизма, насколько мог судить слабо разбиравшийся в живописи Никита, производила удручающее впечатление и вызывала страх.
В центре полотна огромный человеческий глаз с белесой радужкой, окантованной темным, почти черным ободком, со зрачком, сжатым в крошечную точку. По нему как бы плывут образы: несущаяся машина, наполовину превратившаяся в зверя, две тонкие извивающиеся в судорогах фигурки и бредущая среди безликих крестов женщина в грязных лохмотьях – она тянет руки к младенцу, к голому тельцу, лежащему на надгробной плите, и на лице ее застыла гримаса боли. Картина действовала завораживающе, от нее невозможно было оторвать взгляд, но чем дольше смотрел Никита, тем большее его охватывало беспокойство.
«Все кончено, ничего нельзя изменить», – читалось ему в символах картины.
– Безнадега, – удрученно пробормотал Лавров и нервно закрыл картину тканью. – Что же мне сейчас делать? Где искать ключ к происходящему?
Он нервно переложил несколько тетрадей, лежавших аккуратной стопочкой на краю тумбочки, с места на место, потом схватил одну из них, пролистал, потряс вниз страницами в воздухе и, войдя в раж, принялся перетряхивать все, что попадалось под руку. Вскоре мастерская Эльзы представляла собой жалкое зрелище, но Никита не останавливался до тех пор, пока не перевернул вверх дном всю квартиру. После этого он без сил рухнул на диван и замер.
