Анна и Сергей Литвиновы - Здесь вам не Сакраменто
– Да. Но ради тебя и ради дочери развёлся бы.
– Ещё раз повторяю: не твоя это дочь. И не мечтай.
– А где сейчас её папаша? Что-то рядом с тобой его не видно.
– Он в городе Париже. Собкором служит.
– О, тогда всё понятно.
– Что тебе понятно?
– Почему именно его выгодно в роли папаши держать.
– Ещё одно слово, мой юный друг, и ты у меня с четвёртого этажа в голом виде во двор улетишь.
– А ну, попробуй.
– И попробую!
Она набросилась на него, но хорошо известно, чем заканчиваются потасовки двух молодых голых людей в постели.
А когда они оба откинулись на подушки и дыхание их восстановилось, она, продолжая разговор, заявила убеждённо: «И всё равно Шербинский на мне женится! Вот вернётся из Парижа, со своей клушей разведётся и на мне женится».
На следующий день была суббота, Юре следовало ехать к жене с сыном в Голицыно-второе, но он долго тянул, пока сама Валя не выгнала его от себя. Потом, в своей съёмной квартире в Свиблове, он намывался и приходил в себя. В итоге явился в Подмосковье, перед ясные взоры жены, лишь под вечер.
Тёща работала вольнонаёмной, сутки через трое, и как раз ушла на дежурство. Маша отправилась укладывать Сенечку, да и сама уснула. Тесть Радий в тот день был выходной и, по причине отсутствия домашней полиции (как он говорил, имея в виду жену и дочь), достал из заначки бутылку водки. Юра любил с ним выпивать: лишившись надзора в лице супруги и дочери, тот был ярок, остроумен, много рассказывал, пел под гитару. А тут Юре как раз и хотелось кое-что у дяди Радия (как он продолжал его называть) выяснить.
После четвёртой-пятой рюмки Иноземцев-младший рассказал ему про свой безуспешный визит в Дом на набережной к Провотворову и в конце спросил: «Мне показалось, что его с моей мамой в былые времена какие-то отношения связывали – это что у них было?»
– Отношения, говоришь? – усмехнулся Рыжов. Он к тому моменту, как и Юра, изрядно нагрузился. – Да они ведь жили вместе.
Иноземцев был ошеломлён.
– А ты не знал?! О, прости, тогда напрасно я сказал. Впрочем, в этой истории тайны особой нет, и отец твой знает. Галина потому с Владиком и развелась.
– И долго это продолжалось? – пересохшими губами проговорил Иноземцев.
– Прилично. Года чуть ли не с пятьдесят девятого по шестьдесят третий. Да ты сам у матери спроси. Что уж там скрываться, ты не мальчик давно.
– Так я, может… – спросил Юра, отчасти вдохновлённый историей с Валей и её непонятно-от-кого-дочкой: – Может, я провотворовский сын, на самом деле?
– Ну нет. Ты в зеркало-то посмотри. Ты с папаней твоим, Владиславом Батьковичем, одно лицо. Одно лицо, одна фигура, одни повадки. Эх, напрасно я тебе сказал! Был уверен, что ты знаешь. Не стоило мне… – и дядя Радий начал себя, что называется, хлопать ушами по плечам – что у него, в пьяненьком виде, по разным поводам, было обыкновенным делом.
– Хватит, дядя Радий. Лучше спойте что-нибудь.
– «Спойте-спойте», – передразнил его тесть. – Ты лучше сам веди себя поосторожней.
– О чём вы? – сделал лицо кирпичом Юрий.
– О твоих походах налево. Думаешь, я не вижу?
– По-моему, вы бредите, дядя Радий, – холодно сказал младший Иноземцев. В соседней комнате почивала Машка с Сеней – следовало быть осторожным.
– Ага, «бредите»! Скажи спасибо, что Машка моя такая лопоухая, не замечает ничего. Но если ты её, не дай бог, обидишь, учти: я тебе этого никогда не прощу!
– Зря вы это, дядя Радий!
– Зря – не зря, а у тебя на мордуленции твоей довольной многое написано. Поэтому ещё раз повторяю: Машку мою береги!
Но предупреждению Рыжова-старшего Юрий не внял.
Маша с Сенечкой частенько оставались гостевать у тёщи с тестем в Голицыне-втором – жене так удобней было: Эльвира трое суток дома, помогала с внуком, да и снабжение в городе было хорошее, даже лучше, чем в Москве. А Иноземцев и рад стараться.
В ту субботу, после бурной ночи, они с Валей телефончиками обменялись. Точнее, честь по чести, вручили, отчасти пижоня, друг другу свои визитные карточки – журналисты были одной из немногих социальных групп в Советском Союзе, наряду с руководителями фабрик-заводов и деятелями министерств и ЦК, кому полагались визитки. Валя тогда ещё задумчиво протянула: «А ты Владиславович… Значит, твой отец – Владислав Иноземцев?» Он съязвил тогда: «О, догадался Штирлиц! А что? Вы знакомы?» – но Валентина не ответила, заболтала вопрос.
Вернувшись от тёщи с тестем (и жены с сыном) в Москву, Юра немедленно позвонил любовнице. Причём следовало помнить, что телефонный разговор редко бывает приватным. На службе её слушают коллеги, дома – соседи по квартире. Слава богу, у него имелась отдельная квартира и в ней личный телефон. Он предложил сходить в кино. «У нас в ДК «Правды» новый фильм Эльдара Рязанова идёт, «Забытая мелодия для флейты». В главной роли Лёня Филатов, сходим?» Но она ответила в лоб: «Что мы будем, как дети, по киношкам мотаться! Лучше приезжай ко мне, я постараюсь сварганить что-нибудь вкусненькое. Только не сейчас – я в номер пишу, а, скажем, в четверг». У него тоже хватало работы: кроме обычной обязаловки, долги за кооператив следовало отдавать, писать очерки для книги «Молодые гвардейцы пятилетки».
Однако более всего Юра хотел достать космонавта Германа Второго – что тот скажет о женщине, якобы им убитой. Не раз и не два он накручивал номер, который дал ему отец. Судя по первым цифрам, телефон принадлежал Министерству обороны, да и в чинах звёздный герой пребывал в изрядных – папаня говорил, вроде генерал-лейтенант. После десятков отшиваний со стороны помощников трубку наконец взял сам Герман Степанович. Голос у него был вальяжный и недовольный. Юра отрекомендовался: такой-то, корреспондент «Рабочей смены» (это звучало лучше, чем «Смехач»). «Могу я задать вам пару вопросов?» – «Задавайте».
Юра был изначально готов, что телефонной беседой дело ограничится и никакой встречи не будет, поэтому, слабея от собственного хамства (советских журналистов никто никогда не учил задавать неудобные для собеседников вопросы), осведомился:
– Что вы можете сказать по поводу смерти такой-то, – Иноземцев назвал фамилию-имя-отчество, – последовавшей в шестьдесят втором году?
Голос космического генерала заледенел:
– Представления не имею, о чём вы.
– А вы ведь были как минимум свидетелем дорожно-транспортного происшествия, где она погибла.
– Это провокация. Как, вы говорите, ваша фамилия? Где вы работаете?
Иноземцев повторил.
– Я обязательно позвоню вашему главному редактору, у вас там Альберт Лихачёв, кажется? – отрезал космонавт и положил трубку.
Угрозы наябедничать главному Юра почему-то не испугался, да и вообще весь стиль и строй случившейся беседы уверили его: генерал ту давнюю историю не просто помнит – он в ней замешан, и дело там было явно нечистое. Но вот подтверждений тому, за исключением рассказа повзрослевшей дочери погибшей, никаких не было. А из главной военной прокуратуры в ответ на запрос пришла на бланке отписка: мол, дело, возбужденное по поводу гибели в ДТП такой-то, произошедшей тогда-то, является совершенно секретным и огласке не подлежит.
Наступил четверг, и в коммуналку на Кирова, к Вале, Юра явился при параде, с бутылкой коньяку, тортиком и цветами. Он боялся загадывать, но ему казалось, что их роман, в отличие от времён двухлетней давности, теперь стал развиваться, и его это несказанно радовало. Складывалось впечатление, что летишь на «американских горках», захватывает дух, и совершенно неважными становятся даже жена и сын, не говоря уж о тёще и тесте с его предостережениями.
В постели Валя вдруг начала его расспрашивать про семью. После близости мужчин всегда тянет на откровения, и он поведал любовнице о Маше, о Сене. Упомянул и о тесте с тёщей, сказал, что они давние, со студенческой скамьи, друзья отца и матери. Прозвучало ненароком имя тестя: Радий. «О, как необычно назвали! – вдруг дёрнулась Валентина и переспросила: – Скажи, а тебе ничего не говорит фамилия Кудимовы? Они такого же возраста, как твои родители. Супружеская пара, Кудимовы, зовут Вилен и Валерия?»
– Да, я что-то слышал. Были у моих родителей и Радия такие в друзьях. Но они, по-моему, давно не общаются.
– А ты не знаешь, случаем, где эти Кудимовы живут, чем занимаются?
– А зачем тебе?
– Есть одна журналистская тема, – отмахнулась она. – Сможешь о них что-нибудь узнать у родителей?
– Ну да, попробую, если тебе надо. Но скажи, зачем?
– Рано пока говорить. Позже ты всё узнаешь.
С влюблённым мужчиной в постели умная, опытная женщина может верёвки вить и чего угодно добиваться. Чтобы закрепить обещание Юрия разузнать что-то о Кудимовых, Валентина, словно профессиональная дрессировщица, которая даёт питомцам в нужный момент сахарок, привлекла его к сладким своим грудям и запечатлела на его устах поцелуй.
Но, кроме послушания, любовь для творческих личностей является источником вдохновения. Поэтому утром в пятницу, когда, опустошённый и освежённый, Юра ехал с Кировской на работу, ему пришла в голову идея материала. Нет, он не будет писать о трагедии, связанной с космонавтом-два. Пока не будет. Но сейчас, когда срываются все и всяческие маски, когда потихоньку разворачиваются пыльные занавесы прошлого, он, используя рассказы мамы, отца и Радия, и впрямь напишет всю правду о ранних этапах развития советской космонавтики. Подаст не парадный, тщательно заретушированный портрет, а расскажет, как оно всё было на самом деле.
