Анна и Сергей Литвиновы - Здесь вам не Сакраменто
Редакции многочисленных изданий, занимающих двенадцатиэтажный дом под аршинными буквами «Правда», частенько одолевают разного рода сумасшедшие. Внизу вход охраняет милиция. Выписывать пропуск неизвестно кому обычно не советуют – потом не выпроводишь, поэтому Юра говорит безвестной посетительнице: «Я сейчас сам к вам выйду».
Он спускается. Его встречает молодая женщина, его ровесница – может, чуть старше. По виду москвичка, по одежде – не шибко обеспеченная, однако занятая интеллигентным трудом. Может, учительница. Они садятся в кресла в холле. Она настаивает, чтобы Иноземцев посмотрел её паспорт. Он вручает ей свою визитку. Девушка явно волнуется. Выясняется, что она и впрямь училка начальных классов, пятьдесят седьмого года рождения. «Но дело не во мне и не в моей работе», – говорит она. И продолжает.
– Речь идёт об уголовном деле, давнем. Его замотали, никого так и не наказали. А ведь произошло убийство. Пусть и нечаянное – как говорят, по неосторожности, но всё равно ведь убийство оно и есть убийство, правильно?
– А вы тут при чём?
– Убита была моя мать. Я тогда ещё совсем маленькая была. А замешаны оказались очень важные люди, поэтому историю и замяли, никого никак не наказали, убийца ни капельки даже не пострадал.
– Вы, прошу вас, постарайтесь не волноваться и расскажите всё по порядку.
Женщина берёт себя в руки и начинает рассказ.
Дело было больше двадцати лет назад, в июне шестьдесят второго года. Её мама – она тоже учительницей была – возвращалась вместе с подругой домой после выпускного бала. Поздний вечер, Измайлово. Подружки принялись голосовать. Останавливается частная «Волга», за рулём красивый мужчина с очень известным лицом. «Не подвезёте ли?» Выясняется, что мужчине по пути с одной из них, а именно с мамой – а может, это просто хитрость, и он запал на неё. Мама садится к нему в машину, на переднее сиденье. Только оказавшись внутри, она понимает, что водитель если не пьян, то как следует выпивши. Но что делать – едут. По ночной пустынной Москве ас несётся во весь опор, с явным превышением скорости. И не справляется с управлением. Машина врезается в оставленную на дороге нерадивыми ремонтниками кучу асфальта. Мужчине за рулём ничего, ни царапины, а женщина – мама – вылетает в лобовое стекло. Она без сознания, разбито лицо, кровь. Водитель не оказывает ей никакой помощи. Нет, он останавливает проезжающее мимо такси. Просит шофера: слышь, друг, ты отвези эту дамочку в ближайшую больницу. Даёт ему денег. А сам садится в свою «Волгу» и спокойно уезжает. Таксист маму до больницы не довозит – в пути она умирает. Вот и всё.
Да, затем ситуация вскрывается, начинается следствие. Но тому водителю, попавшему в ДТП, не оказавшему помощь и бросившего маму в опасности, так ничего и не присуждают. Из воды он выходит сухим. Может, потому, что это человек, тогда, да и сейчас, известный всей стране. Герой, депутат, делегат и всё такое прочее.
Девушка делает паузу. «И кто же это?» – ожиданно спрашивает Иноземцев.
– Его зовут Герман. Это космонавт номер два.
Тут Юра понимает, что в руки ему идёт одновременно и большая журналистская удача, и чрезвычайно стрёмная тема. Да, гласность уже объявлена, следователи Гдлян и Иванов собирают свои чемоданы с компроматом, но куда направлен их главный удар? На презираемых всей страной торгашей да среднеазиатских партийных работников. А тут – святая святых нации: герой, военный, космонавт…
Но и упускать такой жареный факт по нынешним временам, когда повеяло свободой, Юре никак не хочется.
– А есть ли у вас какие-то документы, подтверждающие случившееся? – деловито спрашивает Иноземцев молодую женщину. – Справки, протоколы?
– Ни-че-го, – раздельно отвечает она. – Есть только свидетельство о смерти. Но там ни словечка, конечно, не написано ни о катастрофе на дороге, ни о личности преступника.
– Как же я могу проверить то, что вы рассказываете?
– Но ведь заводили уголовное дело, – резонно возражает она. – Шло следствие. Да и потом: главный герой события, Герман Второй, он ведь жив-здоров. Спросите у него.
– Ладно, – соглашается Юра, – я займусь этой темой. Только, чтобы мне было что предъявить начальству, можете описать на бумаге всё, что вы сейчас рассказали? Или лучше давайте поднимемся, я быстренько напечатаю ваши слова на машинке, а вы подпишете.
Это было важно – слова к делу не подошьёшь, от них всегда можно откреститься, а вот бумага с подписью – уже документ. И свидетельство серьёзности намерений молодой женщины.
Так и сделали, а ещё Иноземцев потребовал у просительницы, чтобы она больше ни в какие редакции не обращалась. Слово «эксклюзив» в обиход ещё не вошло, и журналисты в своём кругу употребляли эвфемизм: «право первой ночи» – так вот, Юре совершенно не хотелось, чтобы какие-нибудь бо́рзые «Московские новости» выстрелили этой историей прежде него. Хотя тема представлялась настолько стрёмной, что молодой журналист очень, очень сильно сомневался, что она проходима даже в условиях гласности.
Уложив напечатанный и подписанный рассказ молодой женщины в картонную папочку, Юра прямо из редакции поехал к матери на Ленинский. Если кто и может знать о случившемся, то точно она.
Он дождался маму с работы. И Галина Иноземцева сказала, прочитав листок: «Да, эта женщина права. Было такое. Я как раз тогда в полку подготовки космонавтов служила. Помню, песочили Геру за тот случай на партийном собрании».
– А подробности? – воскликнул молодой журналист.
– О, подробностей я, во-первых, никаких не помню. Во-вторых, ни о чём тебе свидетельствовать не могу, подписку давала. А в-третьих, я с Герой до сих пор в хороших отношениях – с чего я буду на него наговаривать?
– А кто мне может что-нибудь рассказать?
Мать на минуту смешалась и даже слегка покраснела – в тот момент Юрий не придал этому никакого значения, – но потом ответила: «Попробуй поговорить с Провотворовым. Он тогда был нашим командиром. А сейчас в отставку вышел – может, у него язычок развяжется? У меня где-то был его адрес и домашний телефон. Можешь передать от меня привет». – «А телефон Германа?» – «Нет, у меня его нет. Но он в Министерстве обороны служит, спроси у отца, может, Владик достанет тебе его рабочий».
Телефон и адрес бывшего руководителя полка подготовки космонавтов Иноземцев у матери взял и продолжил свои изыскания. Побывал в подмосковном Калининграде, спросил о старом деле у отца. Тот поморщился: «Слышал я про такое. Но деталей никаких не знаю. И, как ты понимаешь, рассказать тебе ничего не могу». – «А телефон Германа мне достанешь?» – «Не трогай ты это дело, Юра! Зачем обязательно обгаживать святое?!» – «А зачем молодую девушку бросать на дороге без помощи?» – «Всё забыто и быльём поросло! Герман наверняка пострадал, в своё время наказали его и по строевой, и по партийной линии. Не могли не наказать». – «Но не по уголовной. А обычного человека, между прочим, за ту же самую историю посадили бы». – «Ладно, хочешь копаться в этой грязи, копайся – только на меня чтоб нигде не ссылался, ни письменно, ни устно». – «А телефон Германа?» – «Найду я тебе телефон».
Он и тестя Радия Рыжова спросил о происшедшем. И тот, хоть и не было его в ту пору в Москве, а служил он на камчатском полигоне Кура, тоже подтвердил: «Было дело». Но, как и отец, категорически не посоветовал Иноземцеву ничего писать.
Юра доложил о теме главному редактору. Тот очень сильно поморщился, взял показания дочери пострадавшей – почитать и подумать, а на следующий день вызвал молодого журналиста и сказал: «Ладно, разрабатывай тему. Только со всей деликатностью. И если мне вдруг на тебя пожалуются, – главред выразительно поднял палец к потолку, – пеняй на себя».
Однако запрос по уголовному делу в главную военную прокуратуру главред, хоть и заставил Иноземцева три раза переделывать, всё-таки подписал.
Юра тем временем позвонил генералу в отставке Ивану Петровичу Провотворову. Представился, кто он и откуда, передал привет от матери. Ледяной командирский тон после того, как генерал услышал имя Гали, потеплел: «Хорошо, молодой человек, приходите. Дом правительства знаете? Его ещё Домом на набережной с лёгкой руки вашего коллеги Трифонова называют».
На следующий день Иноземцев отправился к Провотворову. Старикан встретил его в квартире в Доме на набережной с видом на Кремль: высокие потолки, чёрная дубовая мебель с алюминиевыми инвентарными номерками.
Странное дело, Юра был в этом доме и, тем более, в этой квартире, совершенно точно, в первый раз, однако его вдруг охватило острейшее дежавю: будто бы знакомы ему и эта чёрная мебель с алюминиевыми номерами, и потолки из коричневого дуба, и вид из окна на Кремль. И даже сам Провотворов показался знакомым, хотя это как раз было немудрено: известный человек, много лет с космонавтами проработал.
Из кухни неодобрительно глянула сильно расплывшаяся женщина лет пятидесяти. Юра был препровождён в кабинет. Старику генералу в ту пору было под восемьдесят, а может, и больше, но выглядел он крепким и даже бравым, несмотря на лысую голову. Он пригласил Иноземцева присесть – в неудобнейшее дубовое кресло – и принялся долго, внимательно в Юру всматриваться. На удивление, глаза его после этого вдруг повлажнели, а потом он молвил: «Вот вы какой стали. А я ведь вас помню крохой – носились тут у меня по квартире». Юра поразился: «Мама меня к вам в гости приводила?» Но тут генерал смешался и пробормотал что-то вроде: «Да, было дело, столько лет утекло».
